Гриц, отложив выстругивать костыль: – Лука, будь ласка, сделай с кобылой петлю, метров двести вверх по течению, обратно по воде пройдешь – и к нам сушиться. Он исподлобья смотрел на атамана. – Знаю, о чем думаешь, – сотник достал икону. – Кувырком все пошло, как только сундук отдали. – Во, и я про то. Что несправедливо малую часть взяли, вывел ты нас из-под ножей, не рискнули разбойники за часть жизнями рисковать. Но отдали не тем. – Кому же тогда? – Не знаю! Помолимся, может, Господь надоумит. Не принесла облегчения молитва. – Горазд, что Сречко делать будет? – Возле сундука крутиться будет, пока фелюга не придет. – А турки настигнут? – Откупится, наплетет сорок бочек арестантов и откупится. – Чего нам Сречко?! Как самим выбираться, думать нужно. – По речке спустимся, пойдем по пляжу в соседнюю бухту, где сундук передали. Следов на камнях не будет. Когда эту стоянку найдут, вверх по течению искать будут, там мы везде наследили. – Выходит, с утра мы сделали круг, что дальше? – Самый короткий и легкий путь по пляжам, но там и зажать нас проще всего. С гор османы будут пытаться нас туда выдавить. Тут подошел Лука, разговоры о дальнейших планах пришлось оставить. Серб достал трубку, из кожаного кисета табак. Не торопясь набил, выпустил целое облако дыма. Сотника аж передернуло. Дернулся в одну сторону, в другую, оглядел всех, махнул рукой в сердцах, видно, на что-то решился. Достал свою трубку, протянул Луке: – Держи на память. Лука повертел, понюхал, поковырял ногтем узор. – Хорошая трубка, из корня вишни. Из такой совсем другой вкус. Спасибо. Сам-то как? – Все, зарок дал. Больше не курю. – Уважаемые господари, говорите вы по-нашему чудно, откуда будете, если не секрет? – Русские паломники, с Афона возвращаемся. – Я русских видел. Одеты по-другому, язык смешной. – Казаки мы, с Кубани. – Не слыхал. Ну как там у вас на… Кубани? – Как и у вас. Море, горы, небо синее. Олив нет и апельсинов. – А море какое? – Черное и Азовское. Домой вот возвращаемся. Брови Луки поползли вверх. «Даже пастух не верит», – с досадой подумал Микола. – Товарищ наш заболел, пришлось вернуться, в монастырскую больницу его пристроить. Ну и неспокойно у вас, то одно, то другое. – Я слыхал, муж сестры торговать плавал в Болгарию, там тоже турок воевать начали. Тодор народ поднял. Вот смеху будет, если болгары, как греки, турок скинут. – Так может, твой баджанах нас в Болгарию доставит? – У него семья, детишек трое. Бесплатно не повезет. – Пока мы до твоего родственника доберемся, у тебя новая кобыла будет, а у нас гроши. Мы не разбойники, но у турок кое-чего попросим, – вступил Гамаюн. Лука с прищуром глянул на Степана, наверняка про себя говоря: «Такой попросит, последние порты снимешь». – Обсыхаем, едим горячее, отдыхаем. Двигаться будем по ночам. Дождь то начинал накрапывать, то переставал. 27. Петля судьбы К вечеру со стороны соседней бухты, там, где мы встретились со Сречко, донеслась ружейная стрельба. Дважды выстрелили из чего-то вроде небольшой пушки или картечницы. Скоротечность перестрелки похожа на неожиданность атаки для одной из сторон, то есть – засада! Казаки пропустить такую историю не могли. Когда грозовая сумрачность стала переходить в сумерки вечерние, пластуны сперва по реке, потом по полосе прибоя вернулись на место утренней высадки. Сашко с Грицом углядели парус, удалявшийся в открытое море, а все остальные осматривали полтора десятка убиенных сподвижников Вука Сречко. Самого Вука опознали только по расшитой безрукавке и большому нательному кресту. Между двух валунов лежал умирающий Димитрий. – Бросил меня Марко, – хрипел, увидев Миколу, – ты бы не бросил. Прости, русский. Мы с Михайло должны были вас всех закопать, только полюбили вас сильно. Горазд тоже хороший человек. Могли бы друзьями стать. Золото проклятое! Можешь не верить, только за это ослушание наш главарь жизни нас лишил. Гореть теперь в аду. Хотели ведь с вами в Россию уйти. Не допустил Господь. Страшно-то как, Микола! За десяток лет сладкой жизни вечными муками расплачиваться. – Ты сам свой путь выбрал, но что нас не попытался убить, зачтется. Скажи, куда поплыли бандиты, глядишь, еще простит Господь какое-нибудь беззаконие. Лука, живо сюда. Вот ему расскажи. – Пробална башта – знаешь? – Я до Болгарского санджака все побережье знаю. – Еще, атаман. Под скалой лошади. Теперь ничьи. – Батька уже нашел. Давай мы тебя к лекарю доставим. – Спаси тебя Христос, мне только помолиться время Господь отпустил, торопитесь, тут еще османы рыщут. Забери сундук у бандитов, сотник. Прощайте и, как у вас говорят, слава Кубани. – Героям слава. Прощай. – Помолись за души наши, может, услышит тебя Господь. – Прими, Господь, душу грешную раба твоего Димитрия, прости ему все прегрешения вольные и невольные. Великий грешник, но ведь раскаялся. А если б не умирал, а плыл сейчас с сундуком? Каялся или радовался бы? Как это справедливо, что в конце пути нас судит Бог. – Прими, Господи, их души грешные. Святый Боже, святый правый бессмертный, помилуй нас! Как разобрались с лошадьми, как поднялись по знакомой тропке вверх, как проскользнули мимо спящих турецких кавалеристов, обмотав тряпьем конские копыта, как пришли к селу Прибрежный Сад почти одновременно с бандой, перегрузившей сундук на широкую телегу – отдельная история, когда-нибудь вы познакомитесь и с ней. Пока же отряд уверенно нагонял бандитов, хоть осторожничали обе стороны, но сшибка все-таки произошла внезапно. 28. Григорий Молибога Отставание на полдня сыграло с нами шутку. Оставив Луку в небольшом, на десяток куреней, утопающих во фруктовых деревьях, селе, зарысили вдогонку за телегой и десятком верховых. Кто ж знал, что у бандитской повозки колесо слетит, и они окажутся гораздо ближе. Со здоровой ногой я бы успел спешиться, но сейчас быстро не получится, и я окажусь под огнем, как вся наша ватага. Нужно дать хлопцам время найти укрытие. Зараз отвлеку бандитов! Пришпорив коня, засвистел что есть мочи. Рванул шашку и поскакал вперед по лесной дороге, обходя колонну слева. Бандиты с похвальной скоростью рванули в разные стороны, сразу же стали стрелять. Двоих не самых шустрых зарубил. Нырнул под брюхо лошади, увлекая за собой брошенных бандитских коней. – Ну вот эти таинственные злодеи, не жалеющие ни своих, ни чужих, выкалывающие глаза невиновным бабочкам, плюющие на веру, свой край. Не должны такие ходить по земле.