– Это простая истина, – тоже по-ромейски ответил Артём. – У всех так. Я видел. – И снова по-словенски: – Кому подольше удаётся помолодечествовать, кому поменьше. Но кто не успел понять вовремя, когда через межу переступил, тот долго не живёт. Чем больше твоя сила, тем сильнее твои враги. И они ждут, когда ты ошибёшься. Вот так выпьешь лишку, поскачешь тарпанов полевать не с дружиной крепкой, а с парой-тройкой верных друзей… А тут тебя орда печенежская и встретит. «Всё верно», – подумал Сергей Иванович. Он ведь и сам таким был… когда-то. Всё верно, да не совсем. – Ты прав, сын, – сказал он. – Но кое-что забыл. Да, юность из Илюхи ещё струёй брызжет и вбить ему в башку, где кончается храбрость и начинается глупость, ой как непросто. Хотя я и стараюсь. «А может, не только лихость?» – вдруг подумалось Сергею Ивановичу. Вспомнилось беспокойство Слады. Мол, не всё хорошо на душе у Ильи, не всё гладко. А ведь верно. Смутен был Илья временами. Будто тень набегает. «А ведь я его, по сути, и не знаю, Илью», – неожиданно пришла мысль. Ну да, казалось, что сын – как на ладони. Прост и крепок, будто меч добрый. А вдруг это лишь кажется? Единственный, кто действительно знал Илью, – Рёрех покойный. И что он там сумел заложить в парня – неизвестно. Вспомнилась история с моровлянами, признавшими Илью господином по старинному обычаю… «Старые боги… – подумал Духарев. – Я забыл о них, а вот они обо мне – нет. Неужели на Илье аукнулось? А я ведь сам его к бесам привёл, получается? – подумал он с раскаянием. – Хотел ноги сыну вернуть. И вернулись ноги. А вот душа… Как там сказано? «Что проку человеку, если он приобретёт весь мир, а душу свою потеряет». Не дай Бог, если такой ценой!» – Отец… – негромко напомнил о себе Артём. Подумалось: не стоит ли поделиться сомнениями со старшим сыном? А смысл? Да и стыдно. «Артём язычников искореняет, а я его брата к ним на лечение возил». «Не скажу, – подумал Духарев. – Сейчас точно не стоит». И вслух произнёс другое: – Илья – воин добрый, но в нашем роду он пока что не самый грозный. И всякий, кто на него хвост подымает, будет иметь дело с нами. С тобой, со мной, со Славкой. Не говоря уже о Владимире Святославовиче, который нашего Илью за свой стол усадил. Так что если этот кто-то не на род наш, а на самого Илью повёлся, то он либо дурак, либо не знает, на кого этот хвост поднял. И нам с тобой не ровня. Найдём и освежуем. А если это не против самого Ильи, а против меня выпад, тогда… В общем, мы это тоже узнаем. Ты, кстати, знаешь, с кем наш Илюха в Праге сошёлся? С Орднидтом! – Что, с тем самым? С наследником… – Ага! – усмехнулся Сергей Иванович. – И заметь: как раз из-за того самого лихого молодечества. Очень удачно Болеслав Храбрый Илюху в рыцари возвёл. Очень вовремя. – Вот как? – Князь уличский поскрёб отросшую щетину на подбородке. – Не знал, что Илюху золотыми шпорами оснастили. Не ожидал. – Я сам не ожидал, – отозвался Сергей Иванович. – Шпорами и гербом. И поведал сыну историю краковского покушения. – Даже не знаю, кому это подарок: мне или Илье? – завершил он. – Если то, что я слыхал о Болеславе, верно, будут у нас с ним изрядные хлопоты, когда он великим князем лехитов станет, – задумчиво проговорил Артём. – А Илья и впрямь силён. Сапогом четырёх воев побить… Я бы, пожалуй, не смог. Хотя я бы и меча не упустил, – добавил он тут же. – Значит, по его душу уже один раз заявлялись? Тем более надо было поберечься! – Моя вина, – вздохнул Духарев. – Не надо было его одного оставлять. Думал: тут его жизни искать не станут. – Это не те, – вдруг заявил князь уличский. – Это другие. Уверен. – Почему так? – Там его явно убить хотели, а не в плен взять. Да и подход здесь другой. Куда хитрее. – Может, поумнели, когда с первого раза не получилось? Артём покачал головой: – Хотели бы убить, просто подстрелили бы. Или в вино яд подсыпали. Он же выдул, не глядя, от кого взял. Нет, отец. Это другие. Тем не менее этого Белошица стоит поискать. – Ищут уже, – буркнул Духарев. – Ты, Тёмка, отца совсем не уважаешь? – Извини, отец, – повинился Артём. – Устал я. Двое суток в седле спал. И сегодня тоже день непростой. Умаялся. – И то правда, – согласился Сергей Иванович. – Давай-ка в опочивальню. Если мы от недосыпа ошибок наделаем, Илье лучше не будет. За окном шумел дождь. Тоже сон навевал. – Как думаешь, жив он? – спросил Артём. – Илья-то? Даже не сомневаюсь. Не затем он снова на ноги вставал, чтоб помереть без толку. У судьбы на него, Тёмка, обширные планы. Глава 17 Пленник Дорога в неизвестность Даже если слова Сергея Ивановича Духарева, князя моровского, и были правдой, то в тот момент, когда они были произнесены, планы эти выглядели не слишком презентабельно. Во всяком случае, с позиции Ильи. Потому что именно в этот момент Илья пыхтел и ворочался на подгнившем сене, густо пропитанном звериным запахом, а дюжий кузнец торопливо приклёпывал цепи ручных кандалов Ильи к вмурованным в замшелый камень скобам. И три копейных железка, упёршихся Илье в спину, были гарантией того, что никто не помешает кузнецу закончить работу. Впрочем, в цепи Илью заковали намного раньше. Без малого седмицу тому назад, когда Илья, очнувшись, обнаружил на своих запястьях вместо привычных золотых браслетов железные, а вместо удобной постели – присыпанное соломой щелистое дно коробчатого возка, который, грохоча и подпрыгивая, катился по лесной дороге. Поначалу Илья просто удивился. Решил: шутка чья-то дурного толка. Совсем дурного, потому что Илья, считай, голый, в одном исподнем, ни креста на шее, ни оружия, ни украшений, ничего, если не считать вот этих самых железных браслетов. Солидных таких, закреплённых в скобы, приваренные к железной раме, что шла понизу вдоль всех четырёх стенок возка. И на ногах – тоже цепь. Эта посвободнее и пропущена через кольцо, приваренное к той же раме пониже входа в возок. Рама и кольца были ржавые, так что вряд ли возок обустраивали персонально для Ильи, но от этого веселее не становилось. В дне возка, собранном из толстых досок, присыпанных несвежим сеном, имелась дыра, сквозь которую можно было видеть чёрную утоптанную землю, бегущую назад – возок двигался. Илье было слышно, как снаружи топочут копыта и переговариваются всадники. Слов было не разобрать, да и разбирать не хотелось. Шутники, чтоб им дерьма свинячьего наесться. Чувствовал себя Илья прескверно. Это ж сколько он выпил вчера? От попытки припомнить недавнее прошлое голова разболелась сильнее. С болью пришла злость. Илья дёрнул цепь. Сначала на пробу, потом сильнее, но железо не поддалось. Закреплено на совесть. Рвать во всю силу Илья не рискнул: края оков острые, с грубыми заусенцами. Так и запястья покалечить недолго. Нет, подумать только! Его, старшего гридня, княжича моровского и рыцаря гербового, – на цепь сажать! Кому только такое в дурную голову пришло? А голова, однако, болит нешутейно. И пить хочется! Что за игры, к воронам! Он им что, отрок беспоясный? Илья вновь загрохотал цепями. Подействовало. Возок остановился. Дверца откинулась в сторону, явив Илье человека крепкого, оружного и совершенно незнакомого. – Ага! – воскликнул незнакомец. – Очухался, пёс киевский! Это хорошо. Кабы ты сдох, владетелю это не понравилось бы! – Не ори, – попросил Илья, у которого от воплей незнакомца в голове ёжики запрыгали. – Какой ещё владетель? – Великодостойный владетель Мислав! – торжественно сообщил незнакомец. – Не знаю такого, – пробормотал Илья. – Ты, это, цепи давай сними и попить принеси. Пить я хочу. И отлить тоже. И моё всё тоже верни. И пошевеливайся, затянулась шутка-то. Незнакомец захихикал. – Шутка, говоришь? – Он небольно пнул носком сапога босую ногу Ильи. – Ну владетель с тобой уж пошутит так пошутит. Слыхал, очень он на тебя зол, рус, за племянника своего Миховила. За шурина своего, может, ещё и спасибо сказал бы. Дурак тот был, каких поискать. А за племяша он с тебя шкуру сдерёт. Любил Миховила как сына. Наследником полагал. – Какого ещё Миховила? – Соображать было трудно, потому что голова болела всё сильнее. – Не знаю такого. – Врёшь! – Незнакомец развеселился ещё больше. – Ну ври, ври. Опознали тебя, рус. Но ты поотпирайся. Владетель Мислав упрямых любит. Нет, это не шутка. Это похуже. Миховил, Миховил?.. Вспомнил. Этот самый и есть, точно. Он же их с отцом тогда родством с неким владетелем пугал. – Воды дай, – буркнул Илья. – И цепи сними. Да украшения эти, – Илья показал на запястья незнакомца, – тоже не забудь снять. Моё это. Тогда, может, жив останешься. Знаешь небось, кто я? – Ага, – согласился незнакомец. – Знаю. Потому посиди-ка ты в цепях покудова. А вода тебе будет. И пожрать. Владетелю ты живым нужен. Договор у нас такой: предоставить ему тебя со всем, что на тебе. Но эти браслетики я, пожалуй, себе оставлю. Откуда Миславу знать, что они тоже твои были? Ты ведь меня не выдашь, верно? Илья промолчал. Осмыслял услышанное. Незнакомец понял его неправильно. – Со мной тебе лучше дружить, – сказал он строго. – Живым-то я тебя довезу, раз уговор такой, а вот целым ли? Не знаю. Вдруг ты буйствовать начнёшь и придётся тебе жилы подрезать? – Незнакомец хихикнул. – Или язык. Так что ты не буйствуй, рус, и отдам я тебя владетелю Миславу целеньким. Как благородную девицу – жениху. Понял меня? Илья кивнул. Буйствовать он не собирался. Как осознал, что дела совсем скверные, так сразу и успокоился. Настоящая опасность охладила чувства и обострила разум. Раз уж пересилить врага не удастся, значит, надо его перехитрить. Успокоить. Убедить, что он, Илья, не так опасен, как о нём говорят. И то, что его посадили на цепь, как мишку, уже подсказывало, как надо себя вести. Раз так, то Илья и будет себя вести как медведь на цепи. Постарается казаться спокойным и неуклюжим увальнем, который за миску похлёбки хоть споёт, хоть спляшет. Медлительным, неопасным. Но стоит сторожу оплошать, и мишка ему вмиг затылок на нос натянет. Незнакомец не обманул. Воду принёс и котелок с зерновой кашей. Ложки не дали, но главной сложностью было другое: длины цепи только-только хватало, чтоб пальцами до носа дотянуться.