Пока Илья ел, незнакомец за ним присматривал. Очень внимательно. Илья вёл себя смирно. Безропотно отдал и котелок, и миску с водой. – Нужду справлять сюда, – показал незнакомец на дырку. – Нагадишь на пол – тебе же хуже. И покинул возок, который спустя некоторое время продолжил движение. Илья задремал. Цепи ему не мешали. Он и в седле спать мог, если требовалось. «Сон лечит, – говорила матушка. – Во сне болезнь от тебя уходит, а силы приходят». Так и есть. Когда Илья проснулся, голова уже не болела и сил прибавилось. Вот только цепи, к сожалению, никуда не делись. Судя по звукам, ехали по лесной дороге. И торопились. Возок качался и подпрыгивал, как ладья на мелкой волне. Как же он угодил к хорватам? Память не отвечала. То есть он очень хорошо помнил свадьбу Улада, священника в золотой парче, юную невесту с испуганным личиком… Потом был пир, пир и снова пир. Молодецкие забавы и Перунов танец прямо посреди пиршественного зала, который плясал Илья вместе с другими варягами. Действо, прямо скажем, языческое. Но протестов со стороны церкви не было. Венчавший молодых священник-булгарин, всё в тех же золотых одеждах, но без важной шапки, храпел, уткнувшись лицом в блюдо с объедками, из которого, огрызаясь друг на друга и капая слюной на священническую лысину, жрали, давясь, вспрыгнувшие на стол охотничьи псы. Ещё помнилась белая женская спина и мясистые подпрыгивающие ягодицы, горы горячего сочного мяса, груды обглоданных костей, раскрасневшиеся усатые и бородатые лица, братина и дружный рёв, который звался молодецкой песней, в которой каждый старался перекричать остальных… Последнее, что запечатлелось: огроменный рог с вином, который Илья осушил и швырнул наземь, потом – какие-то смутно знакомые лица и наконец дикая скачка по стерне. Конь нёс галопом, и Илья раз за разом взбадривал его плетью, потому что конь под Ильёй был незнакомый, на голос отвечал плохо, а Илья хотел быстрей. Время от времени он оглядывался и кричал обидные слова всадникам, которые отставали всё больше и больше. Но то была не погоня, потому что лук Илья не трогал. Да и на раменах его была не боевая, а лёгкая охотничья бронь. Лук, кстати, тоже был другой, не тот, с которым Илья ходил в бой. Память сохранила торчащее из налуча обмотанное берестой древко, белый костяной наконечник и почему-то плащ яркого жёлтого цвета. Обрывалась скачка ничем. Пустотой. Кое-какую ясность внёс так и не представившийся незнакомец. – Мы тебя искали, – поведал он Илье на третий день путешествия. – Мислав за тебя двадцать марок обещал. За мёртвого. А за живого сорок. Понятно стало и то, почему Мислав так на Илью обиделся. Сбежавший во время драки с Миховилом вояка поспешил прямиком к владетелю Миславу и наврал с три короба. Мол, ехали они себе, ничего дурного не замышляя, а тут вдруг налетели на них свирепые русы изрядным числом и перебили всех, включая владетелева шурина и его сына. Дальше – просто. Беглец подробно описал Илью, которого он имел возможность разглядеть как следует, вооружение Ильи и его коня. По этому описанию Илью и опознали, когда их караван по возвращении остановился в одном из хорватских городков. Напасть на сильный отряд русов хорваты не рискнули. Это означало войну с Киевом, которой князь хорватский Собеслав всемерно старался избежать. Когда-то его отец кланялся данью великому князю Святославу, но когда Святослав погиб, подданство как-то позабылось. Теперь же, когда великим князем стал Владимир, успевший показать, что умеет возвращать потерянное, хорватскому князю меньше всего хотелось ссориться с русами и давать им повод подгрести его земли под себя. Хорватский князь вёл переговоры с лехитами. Хотя приносить вассальную клятву Мешко ему тоже не очень хотелось. Тем более что болезнь изрядно поубавила грозности объединителю лехитских племён. Положение у Собеслава было нелёгким. Но надежда у него была. На печенегов. Бежавшие от степняков людишки из тиверцев рассказывали, что в степи стоит большая орда, которая только и ждёт, чтобы дружина Владимира ушла куда-нибудь повоевать. Можно было предполагать, что и Владимир об этом слышал и с примучиванием хорватов повременит. Похититель Ильи сам оказался весьма осведомлённым человеком. А вот назвать своё имя Илье отказался. Вернее, сообщил, что в разных местах его зовут по-разному, так что Илья может называть его как угодно. По-словенски он говорил с чуть заметным чешским выговором, однако чехом не был. Илья слышал, как он говорил со своими людьми по-угорски, но знаний хватило лишь на то, чтобы узнать язык. В отличие от Артёма Илья языком угров не владел. В общем, любопытным человеком оказался незнакомец. И разговорчивым. В другое время и в другом положении Илья, пожалуй, счёл бы его интересным. В другом положении. – Вынули тебя, как курочку из гнёздышка, – похвастался незнакомец. – Мягкого и тёпленького. Илья помалкивал. Никак не проявлял кипевшей в груди ярости. Ярости в первую очередь на самого себя. – Говорили: ты один пятерых стоишь. Этот трус кричал: ты один зарубил и дядю, и племянника, и ещё четверых. А я тебя взял без единой царапины! – Незнакомец даже причмокнул от удовольствия. – Немного сонной травки, немного хитрости… Которая, скажу тебе, даже и не понадобилась. Никто тебя не хватился, рус. Никто. Как пировали, так и продолжали пировать. Беспечный вы народ, что русы, что нурманы. Как праздник у вас, так будто и все враги разом сгинули. Помню, один из уличских сваргов, коих Мислав привечает, рассказывал: пришли к ним такие вот молодцы. Идолов пожгли, капище разграбили, на жертвенном месте овец пожарили, бочки с мёдом разбили и устроили пир. Да такой, что где пировали, так и попадали. А сварги и тут как тут. И тут уж их веселье началось! – Хорват хохотнул. – Потом, правда, бежать всем пришлось. Уличский князь больно лютый. Как узнал, что на его земле такое сотворили, разъярился ну прям как медведица, у которой малыша прибили. «Вот это на Артёма похоже», – подумал Илья. А вот первая часть истории доверия у него не вызвала. Гридь у брата опытная. Такой оплошки дать не могла. Ещё он подметил, что когда его похититель говорил о сваргах, то явно был за них, а не за их противников. Язычник, что ли? Хотя и в Киеве иные крещёные старым богам кланяются. В дружинах повсеместно Перуна поминают: и взывают, и клянутся. А что там в лесах творится? Хотя что творится, как раз понятно. Как князь или его люди наедут, так обереги долой и кресты на рубахи, пока не уедут. Да и сам он, если подумать, Перуна чаще Христа вспоминает. Особенно когда чует, как ярость боевая по жилам течёт. Похититель болтал, устроившись в противоположном углу возка. Илья оказался подходящим слушателем. И понимающим, и помалкивающим. Снаружи лил дождь. Твёрдая дорога стремительно превращалась в жирное топкое месиво, но колёса возка пока не вязли. Илья надеялся, что, когда дорога совсем раскиснет, возок застрянет. И его узника придётся выпустить наружу. Надеялся зря. Вечером того же дня они свернули с тракта на узкую лесную дорожку, а через некоторое время оказались внутри небольшой крепости. Разглядеть её Илье толком не дали. Вытащили из возка, не сняв цепей, а только сбив кольца, потащили через двор вшестером, на растянутых цепях, как медведя, впихнули в низкую дверь, сволокли вниз по лестнице, потом ещё в одну дверь и ещё по одной лестнице, с которой Илью попросту столкнули. И вот он лежит на полу, кузнец закончил работу, и Илья снова на привязи. Приехали. Глава 18 Зверь на цепи Дальняя крепость владетеля Мислава – Пованивает здесь, – заметил Илья. – Зверушкой хищной. Небось до меня ты сам здесь отдыхал? Стражник тут же ткнул Илью древком в бок. – Не туда, – ухмыльнулся Илья. – Левее. Там чешется. – Скоро тебя почешем, – пообещал стражник. – Колом в задницу. – Не тронь его, Сречко. – Владетель Мислав, невысокий мужчина с короткой седой бородой, побитой оспинами физиономией и надменно выпяченной нижней губой, к Илье не приближался. Сидел на ступеньке с заботливо подложенной под седалище подушкой. – А ты дерзкий, рус! – Это ты дерзкий! – возразил Илья. – Ты главная жаба в этом болоте, но не думай, что твоё болото – это весь мир. Будешь слишком громко квакать, пришибут лопатой. – Я сказал: не трогать! – остановил владетель замахнувшегося стражника. – Пусть поговорит. Всё же я за него сорок марок серебром заплатил. – Торгаш ты отменный, – похвалил Илья, прикидывая, сможет ли он рывком добраться до стражника и свернуть тому шею. Нет, не получится. Цепь помешает. А вот если за древко ухватить… – Считай, за бесценок меня взял. А ещё оружие, с меня снятое. Да ты вообще в прибытке. А знаешь, сколько золотом сможешь выручить? – И, не дождавшись ответа: – Хотя нет, не сможешь. Понимаешь, наверное, что потом проглоченное у тебя вместе с глоткой вырвут. – Щенок! – фыркнул слюной Мислав. – Кому грозить вздумал! – Жабе, – хладнокровно ответил Илья. – Причём дурной жабе. Ты хоть знаешь, кто я, владетель? – Последнее слово Илья произнёс как сплюнул. – Щенок! – моментально ответил Мислав. – Хвастливый и глупый! Всё! Довольно! Эй там! Кликните палача. Пришло тебе время ответить за разбой, щенок! – За разбой? – оскалился Илья. – Это мне – за разбой? Псы твои шелудивые на нас напали подло! На мирной дороге! Два больших десятка – на троих воев! Не назвавшись! Вот это и есть разбой, владетель! Может, у вас это иначе называется, а у нас – так! Целой дружиной – на малый разъезд! Небось тоже оружие наше глянулось да кони, вот и решили пограбить! – Врёшь! – в свою очередь, заорал Мислав. Рассердился, аж рожа побагровела. – Не так всё было! – Да ну? – Илья громыхнул цепями. – Я-то там был, а тебя что-то не видал! Я им, псам шелудивым, вопрос задал, а на меня в ответ – убивать. Понадеялись, что если их – по десятку на каждого, так и сила за ними. Думали лютого зверя числом взять! И подохли, как шелудивые псы! – Илья гулко захохотал. Сречко глядел на хозяина, ждал команды: заткнуть пленника. Но владетель с командой не торопился. И кричать больше не стал. Слушал очень внимательно. – Напали-то твои, но первую кровь всё равно я взял! – хвастливо заявил Илья, торопясь выговориться, пока его не заткнули. – Славный был у твоего родича щит, крепкий. А я его всё равно копьём прошиб и башку его носатую начисто снёс! Вместе со шлемом позолоченным. – Сына его ты тоже убил? – вкрадчиво поинтересовался Мислав. – Сына? Был там такой. Сразу заорал: «Отец! Отец!» Горластый, однако. – Убил его? – ещё раз спросил Мислав. – Нет, – качнул головой Илья. – Приголубил немножко, это да, но не убил. Пожалел дурня. – Почему дурня? – А как его ещё назвать, Миховила этого твоего? Да, знаю, что твой родич это! А дурень – дурень и есть. Угодил в дерьмо – сиди и не чирикай. А он грозиться стал! Тобой пугать! Князя – каким-то владетелем-данником пугать. Тобой! – Илья вновь засмеялся. Терять ему было нечего. Щадить его Мислав не станет. Палач? Пытка? Да разве они знают, что такое настоящая боль! – И ты его убил, – утвердительно произнёс Мислав. – Ты глухой? – осведомился Илья. – Мне чужой славы не надо. Кого убил, все мои. А убил я многих! Ты вшей столько не раздавил, сколько я врагов за Кромку отправил! Одним больше, одним меньше… – Значит, всё-таки убил? – Да пошёл ты! Где там палач твой? Замёрз я что-то.