– Так сколько? – Пятеро, – выдохнула девка. – Врёшь опять, – уверенно произнёс Илья. – Только ваши сбежали, соловичи. Промолчала. Но Илья знал, что попал в цель. Нет, попросту она ничего не скажет. А мучить и вправду не хотелось. Да и некогда. – Зовут как? – Зарица… – Я вернусь, Зарица, – пообещал он, стиснув напоследок мохнатую мякоть. – Ты не убегай, ладно? – И прихватил пальцами девичью шейку. Ненадолго. Пока не обмякла. Потом быстренько спутал ей руки-ноги, закинул девкин пояс с ножами подальше в кусты и припустил вверх по ручью. Надо было торопиться, времени потеряно изрядно. Оставалось только надеяться, что беглецы не сменят направления… Не сменили. Как раз взошёл месяц, когда Илья услыхал впереди знакомый плеск. Догнал-таки. Устал, правда. Даже вес брони на плечах ощущать начал. А шлем уже давно на поясе висел. Хоть и прохладна ночь, а под войлоком и железом голове жарковато. Беглецы тоже устали. Не бежали – шли. Почти не разговаривали. Время от времени обменивались словом-другим. Ну, с такой прытью, как у них, Илья мог хоть ещё одну ночь прошагать. Может, догнать и напасть? Нет, неправильно. Илья всё же один, да и темень, несмотря на узкий серпик в небе. Если снова разбегутся – уже не отыщешь. Нет, надо дождаться, пока на отдых остановятся. Вот тогда их, сонных, и брать. Остановились. Илья тоже замер, прислушался. – … Добей меня, Хворь, не могу больше! – Голос мужской, но молодой совсем, жалобный. – Обойдёшься! – Женский голос. Резкий. Злой. – Шагай! – Зубчик, миленький, немножко совсем осталось! – Другой женский голос. – Зимовье чужаков побитых рядом совсем. Там укроемся. Потерпи, братик! – Важный, лук у него забери и пояс! – велела та, что со злым голосом. – Не дам зброю! – воскликнул названный Зубчиком. – Как можно оружье отдать! – Вот так и можно, – проворчал мужской басок. – Дай-ка сюда. И ты, Костоед, тоже давай. Тебя шатает уже. Рана, что ли, открылась? – Есть немного… – Ещё один мужской голос. И ещё один, с тоской: – Может, зря убежали? Приняли б смертушку… – И Слепень с сестрёнкой куда-то запропастились… – пробормотал ещё один, тоже мужской. – Шагай! – рявкнул злой женский. И зашагали. Илья – за ними. Кое-что он узнал. Ворогов – не меньше семи. Это те, кто болтал. Так-то и больше может быть. Женщин – две. И пятеро мужчин, двое из которых ранены. Главная – баба по прозвищу Хворь. Та самая жена Соловья. Вот её бы – живьём… Момент, когда разбойники выбрались из оврага, Илья, понятно, не пропустил. Двинул за ними, особо не скрываясь. Потому что сами разбойники тоже не прятались: шумели, как кабаны на выпасе. Надо полагать, решили, что ушли. Илья подумывал: не догнать ли разбойников да пересчитать, но всё же решил не приближаться. Считай, не считай, а меньше их не станет. А в отдалении можно о тишине не особо заботиться. Зимовье, значит. То есть большая изба, в которой зимуют в лесу ватажки, промышляющие зверем. Вспомнилось, что у промысловиков есть привычка ставить неподалёку от дома ловушки. Для силков Илья крупноват. А вот в ловчую яму угодить или подвешенным бревном в живот схлопотать – это запросто. Так что стоит получше глядеть под ноги. Хотя гляди, не гляди – темнотища. Дошли. Илья услыхал, как ввиду желанного укрытия разбойники припустили чуть ли не бегом. Илья отстал немного и к зимовью вышел погодя, когда все, кого он преследовал, уже были внутри. Зимовье стояло на расчищенной полянке: дом как дом. Ограды нет. Других построек – тоже. Илья, уже не прячась, вышел на вырубку, опустился на ближайший к лесу пень, стащил сапоги, вытянул натруженные ноги. Разглядеть его из дома невозможно, да и не станет никто выглядывать. Не те люди. Спустя некоторое время в оконцах заиграл свет, из продуха в крыше полетели искры. Вскоре из дома вышел человек с ведёрком. Поставил ведро, помочился, глядя, казалось, прямо на Илью, но Ильи не видя. Завершив, черпнул ведром дождевую воду из корыта под скатом крыши и вернулся в дом. Через некоторое время изнутри донеслось сдавленное рычание. Илья знал этот звук. Так кричат от боли, сжавши зубами деревяху. В доме кого-то врачевали. Добро. Полечатся, потом перекусят, и спать. Вот тогда придёт время Ильи. Кстати, перекусить и ему стоит. Во фляжке ещё оставалось вино… Ну уже не вино по большей части, а вода из ручья, но запить лепёшку из пшеничной муки пополам с лесными орехами, пропитанную мёдом и сдобренную ароматными травками, – вполне годится. Спустя некоторое время в доме тоже закончили трапезу. И у Ильи появилась прекрасная возможность пересчитать врагов, когда они вместе и поочерёдно выходили из дома по нужде. Их оказалось больше, чем Илья насчитал в овраге. Женщин – четыре, мужей – шесть. Большая семья у Соловья. А была ещё больше, пока Илья с гридью её не проредили. Когда месяц спрятался за лесом, Илья обулся, подошёл к дому, заглянул в узкое оконце. Да, устали разбойнички. В тусклом свете угольев Илья сумел разглядеть всех десятерых. Спят, голубики и голубицы. И не так, чтобы тихонько. Кто-то похрапывает, кто-то постанывает… Илья снял с пояса лук с налучем, колчан. Не понадобятся. В левую руку – меч, в правую – кистенёк новгородской работы, бронзовый, залитый свинцом, на обтянутой кожей короткой рукояти с костяным набалдашником. Локтем, медленно-медленно, чтоб не скрипнула, Илья приотворил дверь… – Ворог! Берегись! – Пронзительный вопль ударил из дальнего угла. Одиннадцатый. Караульный. Илья обсчитался. Забыл о том, кто выходил первым. Что ж, зато о тишине можно больше не заботиться. Илья влепил кистенём по ближайшей поднявшейся голове, по второй – мохнатой и бородатой – хлестнул мечом, перемахнул через очаг с угольями. – Ворог в доме! Бей! И стрела, рванувшая рукав кольчуги. Стрелок-крикун едва не попал. Илья ещё разок махнул кистенём, приголубив подскочившего разбойника, метнулся вправо, уходя от выстрела, и длинным хлестом одарил крикуна, разрубив и лук, которым тот пытался защититься, и пальцы, которые лук держали. И сразу – разворот, сбив копья и мах кистенька, с сухим треском ударившего в лоб. И удар ногой, в сторону – в лицо привставшего разбойника… Вернее, разбойницы, но это Илья понял, уже отдёргивая ногу и разворачиваясь на опорной, чтобы отмахнуть руку с занесённым топором. Лязгнуло по шлему. Не нож, что-то из домашней утвари. И сразу трое кинулись. Храбро. Кто с чем, но с одинаковым результатом. Против збройного гридня в одних портках – врукопашную… Смешно! Им бы бежать без оглядки… Но спасибо, что напали. А то Илья этой ночью уже набегался. Три взмаха: один – мечом плашмя, два – кистеньком – и храбрая троица валится на земляной пол. Всё. Больше никто не спешит отправить Илью в загробный мир. Что в итоге? Один – насмерть. Семь – в беспамятстве. Ещё один пытается перетянуть ремешком обрубок руки. А караульный просто забился в угол и тихонько пищит от страха. Так, десять. А где одиннадцатый? А вот и он. Лежит, стонет, хотя Илья его ни разу не приголубил. Э-э-э! Да у него жар! – Не так, – сказал Илья покалеченному, у которого никак не получалось перетянуть обрубок. – Вот так – быстрее! – Ухватил за локоть, подтащил к очагу и сунул культю в тлеющие угли. Разбойник заорал жутко и сомлел. Запахло горелым мясом, но кровь остановилась. Значит, поживёт ещё немного. Теперь караульщик… Илья сунул в угли железко копья. – Нет, нет, не надо! – завопил разбойник, скребя ногами по полу и вжимаясь в стенку сруба. – Не боись, больно не будет! – пообещал Илья, взмахнув кистеньком. И уже сомлевшему: – Пока не будет. Жерки среди пленников не оказалось. Это Илью, к его собственному удивлению, изрядно огорчило. Так как означало, что осталась Жерка в укрывище. Девка красивая, гридь после боя злая. Если жива, то излюбят досыта. Повезёт, если не покалечат.