Ладно – захватить село. Но поля-то зачем вытаптывать? Избы поджигать? Демонстративно вешать всех мужчин от пятнадцати до пятидесяти? Отдавать баб на забаву? Есть вещи, которые не одобряют даже свои. И чаша терпения даже самых стойких начинает переполняться. Они ведь не палачи, не убийцы. Они военные. А понятие «преступный приказ» есть в любом мире. Рано или поздно кто-то сорвется, и… Но Илье все было безразлично. Ему было больно, понимаете, больно! Его Анна! Его любовь!!! За это предстояло кому-то заплатить. И плевать Илье было на Маргошу, которая ждала от него весточки. На всех плевать. А Яна даже и не думала о нем. Может, настоящая Анна и написала бы. Ну хоть повидаться. Хоть про сына сказать. Но Яна автоматически перенесла на Алексеева свое отношение к Цветаеву. Почему-то решила, что ему тоже не нужен ребенок, хоть это и было неправдой. И даже Валежному ни слова не говорила. А тот и не напоминал – еще не хватало! Молчать и молчать. А то еще захочет императрица чего-нибудь не того, а Алексеев… да ладно еще, что женат! И познатнее жены огурцами травились, к примеру. Или там с горы падали. Но ведь и в императоры Алексеев не годится. Решительно. Так что – молчим от греха. А Илья лютовал и зверствовал. И долго такое положение дел продолжаться не могло. * * * – Ой, горюшко! Ой, лышенько! Валька голосила от души. И немудрено было… То племянник! А то вся семья, считай! Стариков выкинули, отца и братьев вырубили, над сестрами-невестками надругались. Детей и тех не пожалели. Двоих конем стоптали. Может, и не специально, да с того ж не легче! Стоит ли удивляться, что Никон слушал этот вой, слушал донесения и наливался дурной кровью. По его землям! Шляется какая-то сволочь! В своих симпатиях и антипатиях Никон был последователен. С Валежным он даже разговаривать не пожелал, впрочем, Валежный и не настаивал. И больше никого не присылал. Нечего людей губить. Все сказано, все услышано… между людьми. Теперь заговорят снаряды и пулеметы. С Пламенным Никон бы тоже не разговаривал – тварь та еще! Чего уж… не любил Никон власть в принципе. Его б воля, собрал бы он всех правителей-политиков-королей-царей да и утопил в одной бочке на глубоком месте. И чиновниками сверху присыпал. Да, еще можно туда гранатку булькнуть. Парочку даже. Чтоб точно ничего не всплыло. Такая вот простая политическая программа. Увы, видимо, она опередила свое время, и сильно. Никто из власть имущих на нее добровольно не соглашался, разве что удрать не успевали. Но орать «По коням!» и мчаться на праведную месть Никон не стал. Вместо этого подозвал к себе одного из подчиненных. – Давай-ка, направь разведку. Пусть посмотрят, кто там, сколько, какими силами… И то понятно. Чего людей-то губить? Сначала осмотреться надо… * * * Донесение доставили на третий день, и Никон едва слюной от возмущения не подавился. Полк?! Всего лишь полк паркетных шаркунов?! Ну, вы сами, твари, напросились… сколько вас там? Порядка пяти тысяч? А я могу втрое, вчетверо больше собрать… не видеть вам первого снега! И лета вы тоже не увидите… Собирать людей даже и не пришлось. У Никона оказалось около двенадцати тысяч человек. Илья все за него сделал. Сжег ты хутор? Куда люди пойдут? Да к своим, понятное дело, и по дороге вести о тебе разнесут! И тут уж каждый, кто может держать оружие, каждый в строй встанет! И плевать им на твои душевные страдания! Так что примерно через четыре дня Никон выступил навстречу Илье. Анна, Россия Школа закончилась. И Гошка неожиданно для себя получил приличные оценки. Но! Мама попросила, да и Кира не была против… почему бы не позаниматься языками? Курсы работают, а языки, английский, немецкий и французский, всегда пригодятся. Даже Кира согласилась. А поскольку раньше она игнорировала такие курсы, как «отстой» и «нудятину», занимались они вместе. Разве что в разных группах. Тут ведь деление не только по знаниям, но и по возрасту. Понятно же, дети пяти-семи лет и подростки пятнадцати-шестнадцати должны обучаться по-разному. Анна и сама с удовольствием позанималась бы. Пока она обнаружила, что ламермурский язык имеет много общего с французским, а лионесский с английским, и иногда, вздыхая, проглядывала учебники. Ей уже не пригодится. А жаль, она бы с удовольствием их выучила. Когда знаешь больше пяти языков, дальше их учить легче и легче… Гошка закончил занятия раньше и сидел на подоконнике. Делал домашнее задание по горячим следам, ждал Киру. И уж точно не ожидал какую-то постороннюю тетку, которая шла к нему с подозрительной решимостью. – Ты – Георгий Воронов? Гошка прищурился: – Тетя, а вы кто? Про незнакомых людей мама ему постоянно рассказывала. И учила, что надо орать громче и бежать быстрее. А если удрать не получится, так хоть кусайся. Человеческий укус – он хуже гадючьего бывает! Но эту тетку кусать не хотелось. Выглядела она так… Гошка почему-то подумал о «железной леди». О роботе, что ли? Такое кусать, что металлический прут. Зубы обломаешь. Ольга Сергеевна, а это была именно она, попробовала доброжелательно улыбнуться. Получилось отвратительно. – Я – твоя бабушка. – Мамина мама? – уточнил Гошка, который ту маму в глаза не видывал. Да и не хотел. Яна от сына ничего не скрывала, и что думал ребенок о бабе, которая бросила дочь ради любовника… Это взрослые считают, что дети не поймут. И напрасно. Все они отлично понимают, особенно что такое подлость и предательство. – Я – мать твоего отца. Сережи Цветаева. Гошка фыркнул. Честно говоря, он Ольгу Сергеевну даже не узнал. Видел-то один раз, и то на похоронах, и вообще – не вглядывался. Ну, вопила там какая-то… в черном. И чего? Каждую тетку запоминать? Ему намного интереснее было, когда все это закончится и он пойдет с мамой, дядей Борей и Кирой гулять. Тем более он не собирался признавать никакого отца – сейчас. – И что? Я ему не был нужен, вот и все. – Ты знаешь, что он умер? Гошка фыркнул еще раз: – Я его в жизни не видел. Чего мне плакать? Спорить с этим было сложно. Дети… они ведь не понимают таких материй, как выгода и наследство. Они судят иными категориями и часто бывают безжалостнее иных палачей.