– Алло, Машенька? Здравствуй, семицветик мой аленький. Как дела, солнышко?… – Алло, Катенька? Здравствуй, солнышко мое незаходящее! Как твои дела? Как детки? – Алло, Танечка?.. Борис только головой покачал. Специалист, что тут скажешь! За полчаса Лейкин переговорил с шестью разными девушками, всем сказал комплименты, всех попросил навести справочки… – Остается только ждать. Ждали со вкусом, благо Лейкина домой пригласили. С уткой, фаршированной гречневой кашей и моченой брусникой. С гурьевской кашей. С потрясающего вкуса клюквенным морсом. Лейкин сначала облизывался, потом застонал, распустил ремень на штанах, потом перевел взгляд на Анну. – Как хорошо, что я не стал за вами ухаживать! Анна Петровна, я бы помер от обжорства! – Это была бы приятная смерть, – отмахнулась Анна. – Слов нет… – И не надо. А есть еще пирог с голубикой и ванильным кремом. Олег так горестно застонал, что Анна невольно смягчилась. – Я вам с собой всего заверну. Боря, ты не против? – Анечка, дом – твоя вотчина. – Савойский выглядел таким довольным, что Лейкин только грустно вздохнул. Вот как так получается? Красавица, умница, хозяйственная… и не его. Сам ушами прохлопал. Ругаться тут не на кого. Сам, все сам… Зазвонил телефон. Олег послушал собеседника, рассыпался в комплиментах, пообещал шоколадку… И принялся рассказывать. Как оказалось, милая Олесенька давно уже была замечена то там, то тут… сама она наркотиками не торговала. Но парень ее – попал за решетку именно что за хранение и транспортировку. Но – парень. Тут понятно. Плакала, рыдала, орала, что любит… ну так любить не запретишь. Милого посадили, а вот девочке только пальчиком погрозили. Может, и зря. Потому что она выплыла еще в двух местах. В одном деле на нее указывали как на организатора, но опять же доказать ничего не удалось. Во втором как на свидетеля. Вроде бы и ерунда, и ни о чем, и оговорить кого угодно можно, но три раза – это уже совпадение. И Кира говорила… Видимо, тот случай, когда знали все и всё, а доказать возможным не представлялось. И мама старалась, отстаивала родимое чадушко. Мама, кстати, могла и не знать правды. Просто детка плакала, детка говорила, что все врут, детка клялась… Родители обычно в таких случаях детям верят. Кире были выданы строгие инструкции и вручен телефон. Девочка посидела пару минут, потом почти неосознанно вцепилась одной рукой в Анину ладонь, а второй нажала на вызов. Долго ждать не пришлось. – Алло. Леська? Привет. – Ну привет, Кирюха, – донеслось из трубки. – Деньги нашла? – Не искала и искать не стану. Ты отлично знаешь, что у меня таких денег нет, – отрезала Кира. – А ты у папса возьми. – Перебьешься. Я отлично знаю, что ты взяла мамашкину брошь. И меня подставила. – Да неужели? – А зачем ты меня тогда на второй этаж потащила? Да еще в мамашкины комнаты? Могла бы и в свою ванную пригласить. Из трубки донесся издевательский смешок. – Допустим. И что? – И ничего. Что у тебя еще есть? Небось какая-нибудь коробочка из-под ювелирки? С моими пальчиками? Еще один смешок. – Так на суде и скажешь. Я не брала, это подстава. Сколько у нас сейчас за воровство дают? – Так ты сама уточни, тебе ж сидеть придется. – А может, тебе? – Вот и посмотрим. Папс мне поверит. – А вера законами не учитывается. – И плевать. Зато вонь я подниму. То ли она украла, то ли у нее украли – не отмоешься. Так что и в твоих интересах все это решить без лишнего шума. Поняла? А то и мамашка может не поверить. Когда я ей все расскажу… Олеся задумалась. – Может и поверить. Но это было уже достаточно неуверенно. Кира почувствовала ослабление напора и атаковала. – Денег я тебе не дам. Но… так и быть. Окажу тебе одну услугу. В обмен на все имеющиеся у тебя улики. И брошку сама на место вернешь. В трубке задумались. Лейкин показал Кире большой палец. Молодец! Шантаж – гадкая и подлая штука. Когда ты словно голый и на площади, и в любой момент люди могут узнать о тебе… нечто такое… Мы все носим одежду, носим маски, прячем то одно, то второе… иногда из самых лучших побуждений. И когда находится человек, который грозится сорвать покров тайны… Страшно. А страх сковывает, лишает умения мыслить логически, заставляет биться и метаться в своих оковах – до сорванной кожи, до крови на руках, до безумия… пока не остается только загнанное животное. Даже – не человек. Есть ли противодействие? Да, есть. Рассказать всем тайну. Или убить шантажиста. Второе тоже вполне возможно. Здесь и сейчас Анна не задумалась бы. Она бы пришла в гости к этой Рябченко, а потом… потом два человека умерли бы от разрыва сердца. Угрызения совести Анну теперь и мимоходом не задели бы, не то что мучить. И по ночам никто не приходил бы. Анна чувствовала себя в своем праве. Любой, кто угрожает ее семье, должен быть уничтожен. Физически ли, морально… Лучше – физически. Быстрее и проще. Откуда такая безжалостность? А побывав под расстрелом, начинаешь понимать, что человеческая жизнь – хрупкая штука. Особенно твоя. И защищать ее хочется всеми доступными способами. А уж что касается близких… Анна убила бы ради Киры. Останавливало простое соображение – бессмысленно. Это не первая и не последняя пакость в ее жизни. Ходить за ней и убивать всех Анна не сможет уже достаточно скоро. По понятным причинам. И что остается? Научить девочку очень важным вещам. Доверять своим родным и близким. Выбирать их с большим разбором, но доверять. Защищаться и атаковать. Искать адекватный ответ, нужные меры противодействия – для любого противника. Не все и не всегда можно решить смертью врага. Кире придется этому научиться. Не бояться жить. Именно жить, принимать жизнь со всеми ее радостями и горестями, плакать, иногда сгибаться, иногда падать, но подниматься и снова идти вперед. Это сложно, это безумно тяжело, но Анна понимала, что у нее почти получилось. Она почти справилась. И как же страшно оставлять родных и близких. Как же это больно. Отчаянно горько. Но у нее есть маленькое утешение. Они смогут справиться без нее. И Анна еще раз поцеловала Киру в темную макушку.