14 Услышав новость – прямо из Нью-Йорка, от президента ЛСР Дональда Херефорда, – Стьюарт Лемон не поверил своим ушам. Сбылись худшие его предчувствия, и сбылись они самым ужасным образом. Разговаривая по телефону, он был вынужден держаться спокойно – не выказывая особого негодования, заверил Херефорда, что все находится под контролем, что контракт практически обеспечен. Но в действительности резкий, ледяной голос, задававший неприятные вопросы, вызвал у Лемона ужас; повесив трубку и оставшись в полном одиночестве, он дал выход и своему ужасу и своей ярости – заперся в кабинете, отключил все коммуникационные системы и впал в бешенство. Он пинал стол и стулья, швырял чем попало в стены, лупил кулаками по мягкой обшивке своего вращающегося кресла; в конце концов страх и ярость немного притупились. Тяжело дыша, Лемон осмотрел кабинет, а затем со всей возможной тщательностью привел его в порядок. Ярость оставалась, но прошло хотя бы физическое ощущение, что он сейчас взорвется, – самым буквальным образом. Нет, думал он, все-таки нагрузки, связанные с этой работой, не по моему здоровью, тут или язву получишь, или инфаркт, вопрос только один – что скорее. Лемон проглотил таблетку тагамета, таблетку минипресса, затем включил интерком и спросил – самым спокойным голосом: – Узнай, пожалуйста, вернулся ли Макферсон. – Сейчас, сейчас, я проверю… – Конечно же, Рамоне прекрасно известно: такой вот мертвенно-спокойный голос шефа – верное свидетельство крайней его ярости. Тем лучше, Лемон этому даже рад. – Да, он только что вошел. – Пусть сию же секунду придет ко мне. В действительности Макферсон явился минут через пятнадцать или даже двадцать. Инженер явно оскорблен и проявляет это в обычной своей сверхсдержанной манере: плотно сжатые губы, злые, в упор глядящие глаза. Это он злится? Лемон встает, в нем опять все кипит. – Я ведь просил вас поторопиться с программой «Оса», – почти кричит он. – А вам, видите ли, было непонятно, с чего это такая страшная спешка, ведь крайнего срока никто не ставил, а вот теперь я объясню вам, зачем была нужна такая страшная спешка. От неожиданности Макферсон вздрогнул, болезненно сморщился, но тут же его лицо окаменело, утратило всякое выражение. Ну да, обычная твоя реакция, с ненавистью думал Лемон. В раковину спрятался? Ничего, мы ее быстренько расколем. – Вы хоть знаете, что эту самую вашу сверхчерную программу сделали белой? Если бы мы послали предложение тогда, когда я хотел, Пентагон не смог бы отколоть такого номера. Так нет же, вам обязательно нужно было тянуть резину. В результате программа стала белой, объявили конкурс, в котором сможет участвовать каждый встречный и поперечный. Да, вот это его сразу достало – вон как побледнел. – Когда вы узнали? – Макферсон говорит с видимым трудом, едва ворочая челюстью. – Только что! Я все-таки шевелюсь на работе, в отличие от некоторых. Только что был звонок из Нью-Йорка, звонил сам Херефорд. – Но… Что же случилось? Почему? – Ну, этот красавец точно в шоке, иначе не снизошел бы до таких вопросов. – Почему? Вы хотите знать почему? Да потому, что вы испоганили все своей долбаной медлительностью, вот почему! – Кулак Лемона с грохотом опустился на стол. – С вашего соизволения, Макферсон, я попытаюсь еще раз объяснить вам, что такое военно-воздушные силы. Эти генералы и полковники любят деловой подход, результаты. Терпения у них – круглый ноль, и если они просят о чем-то, так ты хоть в лепешку расшибись, а вынь да положь. Иначе они поищут в каком-нибудь другом месте. А вы заставили их ждать. Господи боже, да ведь прошло уже четыре месяца, целых четыре месяца! А каков итог? В пятницу на страницах «Коммершиал бизнес дейли» появится запрос на предложения по контракту «Оса», после чего мы станем рядовыми участниками конкурса. Имей Пентагон наше предложение вовремя, он скорее всего принял бы его, и ничего подобного просто не могло бы случиться. Ну а теперь нас поставили раком! – Кулак снова громыхнул по столу. – Мы оказались там же, где были в самом начале! Лемон намеренно доводил себя до исступления – с целями, пожалуй, терапевтического характера. Нужно же как-то снять невыносимое напряжение. Но и Макферсон тоже утратил все свое знаменитое спокойствие. Гляди, как парень взъярился, он бы поосторожнее зубы стискивал, ведь так и поломать их недолго. Будь он нормальным человеком, покричали бы друг на друга, отлегло бы немного, а там, глядишь, и успокоились бы, выпили на пару, придумали бы какой-нибудь способ выбраться из этой задницы. И напрочь забыли бы все нехорошее, сказанное сгоряча. Да разве с Макферсоном такое получится? Нет, ему же обязательно нужно копить все внутри, чтобы накопленная злоба превращалась в ненависть, ненависть ко мне. Лемону кажется, что он прямо видит эту ненависть, видит так же отчетливо, как лицо Макферсона, – и приходит в еще большее бешенство. Он ненавидит это высокомерное молчание – добро бы дело касалось его самого, но ведь тут страдают интересы фирмы. – Убирайтесь отсюда, – с отвращением говорит Лемон, показывая рукой на дверь. – Смотреть я на вас не могу. – Насколько я понимаю, мы участвуем в этом конкурсе? – Да! Господи Иисусе, неужели же вы думаете, что я позволю, чтобы такая большая работа пошла псу под хвост? Приведите материалы в пристойный вид, составьте предложение – и сделайте это быстро! Вы понимаете, что такое быстро? Как прошло испытание, успешно? – Да. – Прекрасно. Ваше предложение поступит в конкурсную комиссию первым. При том заделе, который у нас есть, наше предложение должно оказаться значительно лучше остальных. – Пожалуй. – Не пожалуй, а обязательно. Послушайте, Макферсон, ведь сейчас на кону стоит собственная ваша задница. После всех этих последних историй я бы очень советовал вам выиграть конкурс по «Осе». Очень бы советовал. Инженера буквально вынесло из кабинета. Вон как прощается, робот проклятый, едва головой кивнул. Странно, думает Лемон, и чего это я терплю эту куклу надутую. Это же совсем не в моем стиле, я не могу работать с подобными типами. Ладно, это – последний шанс Макферсона, мы слишком долго смотрели сквозь пальцы на его дилетантскую страсть вылизывать всякие несуществующие мелочи, а история с «Осой» не лезет уже ни в какие ворота. Мстительно ухмыльнувшись, он стукнул по клавише интеркома. – Рамона, свяжись с Деннисом Макферсоном. Передай ему, что кроме руководства работами по программе «Оса»… нет, руководства составлением предложения по программе «Оса», на него возлагается совместное с Дэном Хьюстоном руководство программой «Шаровая молния». Скажи Макферсону, что он должен оказывать Хьюстону всю необходимую помощь, но главным в программе так и остается Дэн. Вот теперь этот ублюдок почешется. 15 Дорога, по которой ехал Джим, начала взбираться на Ред-Хиллз; первая возвышенность на краю обширной равнины, занимающей большую часть округа, этот холмик казался передовым дозорным, которого выслали столпившиеся позади него горы. Джим читал в книгах, что когда-то, еще в двадцатые годы прошлого века, здесь была шахта, ртутная шахта Ред-Хиллз; шахту закрыли, но отвалы пустой породы сохранились на многие десятилетия. А красноватый цвет покрывающей холм почвы объясняется высоким содержанием киновари. Дома все как всегда. Деннис вернулся с работы и сразу пошел в гараж – копаться в моторе, который, как и вся его машина, и так находится в идеальном, словно только что из магазина, состоянии. Поздоровавшись с отцом и не получив никакого ответа, Джим поплелся на кухню, где Люси готовила ужин. Очень скоро он оказался в курсе последних церковных событий: священник все еще не пришел в себя после недавней смерти жены, новый викарий продолжает допекать старых, заслуженных прихожан, Люси так и занимается канцелярскими делами прихода, а последнее время ей помогает в этом Лилиан Кейлбахер. Затем он услышал, как живут подруги Люси, а чуть попозже – о работе Денниса. Никаких иных способов узнать об отцовских делах у Джима нет, Деннис считает его – и вполне справедливо считает – псевдорадикальным пацифистом, сентиментально осуждающим производство оружия. Но и сама Люси – по сходным, очевидно, причинам – знает весьма немного; сбивчивый рассказ, который выслушивает Джим, состоит по большей части из ее собственных догадок и предположений, основанных на обрывках фраз Денниса; с работы отец приходит злой и неразговорчивый – вот, собственно, и вся реальная информация. – Он ненавидит своего начальника Лемона, – огорченно говорит Люси. Это ей не нравится, это не по-христиански, это вредит здоровью Денниса, это вредит его карьере. – Он даже не пытается его понять, а нужно бы. Ведь этот человек – совсем не какой-нибудь там дьявол во плоти или еще что. У него, наверное, тоже есть какие-нибудь свои неприятности. – Не знаю, – качает головой Джим. – Бывают люди, с которыми просто невозможно иметь дело. – Все дело в том, как ты сам к этому относишься, – огорченно вздыхает Люси. – Деннису стоило бы придумать себе какое-нибудь хобби, что-нибудь такое, что отвлекало бы его мысли от работы. – Так у него есть машина, верно? Вот тебе и хобби. – Да, конечно, только ведь это почти то же самое, что и на работе. Там он заставляет работать один механизм, а тут другой. Едва Джим приступил к изложению хроники собственной своей жизни за прошедшую неделю (с большими, естественно, цензурными изъятиями), как из гаража вернулся отец. Когда Деннис умылся, Люси подала салат и запеканку; все сели за стол, и она прочитала молитву. Деннис быстро, молча поел, встал и снова пошел в гараж. – Как там Шейла? – спросила Люси, направляясь к раковине со стопкой тарелок. – Ну, понимаешь… – Джим почувствовал себя виноватым, он не только не видел за это время Шейлу, но даже почти о ней не вспоминал. – Мы сейчас как-то редко встречаемся. Люси неодобрительно поцокала языком; у нее ко всей этой истории двойственное отношение. Шейла – не христианка. Хорошо бы Джиму остановить свой выбор на какой-нибудь порядочной христианской девушке, может быть, – даже жениться; среди прихожанок церкви есть вполне подходящие кандидатки. С другой стороны, Люси видела Шейлу. Шейла ей понравилась, а реальное – оно всегда значит больше, чем любые теории и мечтания. – А что у вас такое? – Да как тебе сказать… Мы вроде как не в одной колее, – повторяет Джим одну из любимых фраз матери. – Шейла хорошая девушка, – качает головой Люси. – Мне она нравится. Тебе нужно зайти к ней и поговорить. Вы должны общаться. Святой принцип Люси – беседой можно исправить все, что угодно. Будь Деннис поразговорчивее, думает Джим, она быстро бы отказалась от этого принципа, поняла бы, как далек он от реальности. – Да, я к ней забегу. – Ведь и правда нужно забежать. Нужно сказать Шейле, что он, как бы это выразиться, встречается с другими людьми. Трудный получится разговорчик, это еще мягко говоря. Поэтому мозг Джима сию же секунду деловито принимается забывать отважное решение. Шейла и сама все поймет. – Обязательно забегу. – А к Тому ты ходил? – Да. – И как он там? – Примерно, как и раньше. – Лучше бы ему жить с нами, – вздыхает Люси. – Ну и куда бы вы его положили? – с сомнением спрашивает Джим. – И кто бы за ним ухаживал? – Я это все понимаю. – Подбородок Люси начинает чуть подрагивать, и Джим неожиданно осознает, насколько она расстроена. Вот только чем? – Понимаю, но все равно это неправильно, плохо. Может, и неправильно. – Я постараюсь ходить к нему почаще. – Это обещание начинает забываться с такой же скоростью, как и предыдущее. – На этой неделе Деннис снова летит в Вашингтон. – Что-то он в этом году туда зачастил. – Да. Люси все еще не может успокоиться после разговора о дяде Томе, она закидывает тарелки в посудомойку почти не глядя. Джиму не хочется спрашивать, в чем дело, обязательно ведь мать расплачется, а потом ее успокаивай. Он делает вид, что ничего не замечает, и с преувеличенной жизнерадостностью рассказывает, как прошла неделя, какие книги читал, что рассказывал учащимся на уроках, и видит, что Люси понемногу берет себя в руки. Что она, с Деннисом, что ли, поссорилась? Ну, в отношения родителей лучше не лезть. Джим почти ничего об этих отношениях не знает и ровно ничего в них не понимает. Да, собственно, и не хочет знать и понимать – так спокойнее. С посудой покончено, разговор тем временем становится обрывочным, бессвязным. – Что ты сказала? – переспрашивает Джим, задумавшийся о своих делах. – Джим, ты меня не слушаешь. – Смертный грех по понятиям этого дома. Смертный и – увы – в этом же доме весьма распространенный. – Прости, пожалуйста, – пробормотал Джим, но тут же на глаза ему попал крупный газетный заголовок. – Просто невероятно, в Индии снова голод. – Да? А что там пишут? – Все то же самое. Третий большой голод в Азии за один этот год, еще миллион умерших. А вот это, ты на это посмотри! Столкновение в Мозамбике, убиты сто человек! – Из кухонного окна открывается вид на базу морской пехоты. Эль-Торо, большая база. Два огромных ангара, около них, словно пчелы вокруг улья, кружат вертолеты, некоторые садятся, вместо них взлетают другие. – Им нужно научиться говорить. Джим молча кивает, все его внимание поглощено второй заметкой. Затем он откладывает газету и встает. – Ну, я пошел. А то еще опоздаю на урок.