— Вот я тебя как раз и повеселю, — усмехнулся Лев. — А может, наоборот, ты меня. Как получится. Недавно тут у вас веселая история произошла, паренька одного порешили. Слышал что-нибудь об этом? — А, это. Как не слышать, — оживился Кузьмин. — Несколько дней все на ушах стояли. И следователи приезжали, и проверяющие какие-то. Только что с них толку? Как приехали, так и уехали. Ни с чем. — Никто не признался? — Какое там! — хмыкнул Гена. — Спали все как убитые. Ни слухом ни духом. — А убитым в итоге оказался кто-то другой. — Да уж, оказался. У нас тут ребята просто валялись со смеху. Самоубийство у них там произошло. Суицид. Три раза человек сам себя ножом пырнул. Но эти — ничего, им нормально. Ничего необычного, мол, бывает. Он, говорят, наверное, в сердце хотел ударить, а там, мол, грудная клетка, кости, вот силенок-то и не хватило. Умереть — не умер, а уж поранился, больно стало. Так он, мол, чтобы долго не мучиться, решил горло себе перерезать. Вот такая вот история. — Да, интересная. Но это они на протокол рассказывали. А реально неужели так и не выяснили, в чем там дело? «Смотрящий» что говорит? — А что он там может говорить? Он ведь, считай, тоже повязан. Если и не участвовал, то по-любому видел. Ему в откровенности бросаться тоже не вариант. Как и другим. Наши тут пытались его спрашивать, да тоже немногого добились. Это, говорит, их личные счеты, я, говорит, не вмешиваюсь. — Личные счеты? — навострил уши Гуров. — А что, у этого парня с кем-то здесь были «непонятки»? Конфликты, недоразумения? Откуда счеты? — Как сказать? Конфликтов особых, по-моему, не было. Но из одной камеры его уже переводили, это факт. Что-то там с соседом не поделил. Ссору затеял. Вот и перевели к этим. Хотя еще неизвестно, что хуже. В той-то, предыдущей его «квартире», там и контингент поприличнее был, да и видеонаблюдение. Как бы он там с кем ни ссорился, а насмерть убить просто так, наверное, не получилось бы. Камеры-то секут. Трудно было бы говорить, что все спали. А тут — раздолье. И народу в два раза больше, да и контроля такого нет. — В камере, где произошло убийство, не было видеонаблюдения? — спросил Гуров, с чрезвычайным интересом слушавший этот рассказ. — Нет, не было. Да и соседи у него там совсем другие были. А парень-то вроде ничего, сам по себе приличный. Тихий был, на гопника не похож. Не знаю уж, с кем он там поссорился. А эти ссоры дожидаться не стали, сразу на тот свет спровадили. Коротко и ясно. — Ты говорил, что ранения были ножевые. Как у него мог оказаться нож? — А я откуда знаю? — сразу «закрылся» словоохотливый Гена. — Я ему его не приносил. — Да ладно, чего ты, — смягчил тон Лев. — Я ведь не предъявлять сюда пришел. Мне понять нужно. Этот парень у меня по одному важному делу проходит. В виде сопутствующего обстоятельства. Поэтому мне нужно разобраться с этим случаем, просто для себя. Если это действительно самоубийство было — это одно, а если убийство… — Да какое там самоубийство, Лев? — вновь эмоционально заговорил Гена. — Даже смешно! Ясно, что поставили его «на перо», и все они там повязаны, но никто никогда не признается. А нож… не знаю. Про нож это у Жени надо спрашивать. Хотя не факт, что он расскажет. — У Жени? Кто такой Женя? — А Женя — это как раз тот самый «смотрящий» и есть. Он у нас парень не простой, с биографией. К нему — только с полным уважением, а иначе и разговаривать не будет. Хотя, с другой стороны, свое дело он знает. У него там тоже… отморозки те еще сидят. А ничего — держит. Вся эта кодла перед ним просто на цырлах скачет. Без разрешения пикнуть боятся. Дисциплина просто железная. — И при этой железной дисциплине — такой случай? Не странно? — Не знаю, — снова насупился Гена. — У них там ведь тоже… свои дела. Решают как могут. Может, там действительно что-то нехорошее случилось. Вот и задумали его «поучить». Только перестарались малость. А этот парень тоже думать должен. Не на курорт приехал. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Но чем дольше Гуров слушал Гену, тем больше крепла в нем уверенность, что, убив Игоря Прыгунова, его сокамерники вовсе не пытались таком способом «решить свои дела». Уже сам тот факт, что из камеры с «приличным контингентом» и видеонаблюдением парня перевели к «отморозкам», наблюдение за которыми осуществляла только охрана и «не простой смотрящий», говорил о многом. Во-первых, это сразу исключало предположение о том, что инициатива могла исходить «снизу». Каким бы «полным уважением» не пользовался «смотрящий», такие широкие полномочия, чтобы руководить перемещениями заключенных, он вряд ли имел. Во-вторых, сама причина этого перевода — ссора — явно была либо просто придумана, либо спровоцирована кем-то из предыдущих сокамерников. Но уж никак не самим Игорем, про которого все в один голос, включая и самого Гену, говорят что он «тихий». Из этого следует, что и с новыми соседями Игорь, скорее всего, не ссорился. Причина происшедшего наверняка была в чем-то другом. И не исключено, что в основе этой причины лежал заказ, адресованный тому же «смотрящему». — Ты сказал, что Женя очень уж уважаемый человек. За что такие почести? — поинтересовался Лев. — Краснов-то? О, это человек легендарный! — Краснов?! — Ну да. Красный. Слышал, наверное. В свое время его братва на всю Москву гремела. Сейчас, правда, от серьезных дел он отошел. Но потихоньку пробавляется тоже. По мелочам. А в промежутках в «санаториях» загорает. Вот и мы сподобились «дорогого гостя» у себя принять. Вот все и сошлось. Витя Карета, участник банды и «правая рука» Красного, имел самые непосредственные контакты с Рябовым и даже бывал у него в гостях. Сам Красный, как выясняется, был «за главного» в камере, где произошло «самоубийство» Игоря Прыгунова, тоже связанного с чиновником Минобороны довольно тесно. С другой стороны, если причиной перевода Игоря не была реальная ссора, инициировать подобный акт извне могли только очень важные люди. Что все это могло означать? Эти самые «важные люди», узнав, что Игорь «не справился» и может «заложить», убрали его, а потом, для верности, — заодно и будущего тестя? Что могла узнать Ольга из подслушанного разговора отца с Витей Каретой? Наверняка что-то, касающееся смерти Игоря. О чем они могли говорить? Витя разъяснил Рябову, как состоялось это «самоубийство», и пригрозил, что и с ним самим могут поступить так же. Или… И тут в голове полковника мелькнула догадка, одновременно и невероятная, и объясняющая все «необъяснимое». Что, если заказчиком в деле Игоря был сам Рябов? Конечно, речь шла о возлюбленном его дочери, и он не мог не понимать, что смерть молодого человека будет для нее жестоким ударом. Но с другой стороны, если махинации, которые он осуществлял через Прыгунова, были действительно серьезными и раскрытие их грозило необратимыми последствиями для его безупречной карьеры, игра, наверное, стоила свеч. «Хороших парней» на свете много, а жизнь у него, Дмитрия Рябова, только одна. И провести остаток ее за решеткой он наверняка не хотел. Дочка погорюет, да и успокоится, другого себе найдет. А если Игорь не выдержит испытаний тюрьмой и его «заложит», этого уже ничем не поправишь. Если из подслушанного разговора Ольга Рябова узнала, что любимый папа заказал убийство любимого жениха, итог в виде таблеток, запитых водкой, не только объясним, но даже логичен — молодой и чувствительной девушке не захотелось оставаться в мире, где происходят подобные вещи. Кроме того, если заказчиком убийства Игоря Прыгунова был Рябов, это еще раз, пускай и косвенно, указывало на то, что его собственное «самоубийство» — тоже заказ. Если холодный расчет у чиновника возобладал даже над чувствами единственной дочери, значит, Рябов не только не был истеричным неврастеником, от любой незначительной неприятности готовым пустить себе пулю в лоб, а оказался даже еще более «сдержанным», чем можно было предполагать. Заказывая жениха, он догадывался, что дочка расстроится, но решения своего не изменил. И, похоже, умер, так и не узнав, что тайна его раскрыта. Тот факт, что Рябов мог оказаться заказчиком убийства Прыгунова, вводил новые возможные персоналии в круг подозреваемых по его собственному убийству. Кроме кого-то из «вышестоящих», опасавшихся, что Рябов может их «сдать», в его смерти могли быть заинтересованы близкие Прыгунова, желавшие отомстить. И это новое появившееся направление необходимо было тщательнейшим образом отработать. — …так что порядок он нам обеспечивал, а как уж они там между собой разбираются, это мы, честно тебе скажу, даже и вникать особо не стремились, — между тем говорил Гена. — Да? Что ж, какая-то логика есть. Послушай, Гена, а к вам когда этого Игоря направляли, в сопроводительных документах адрес проживания, наверное, указывался? — Само собой. — Ты не мог бы для меня поискать? По старой дружбе. — Хочешь родственникам соболезнование выразить? — усмехнулся Кузьмин. — Это уж как получится. Но поскольку он и моего дела тоже коснулся, пообщаться с этими родственниками не мешает. Так что, посмотришь адрес? — Наглый ты, Гуров. Беспардонный. Вот скажи, разве я обязан для тебя это адрес искать? — Нет, не обязан. — Вот то-то и оно. Ладно, сейчас посмотрю. Если в компьютере есть, можешь считать, что коньяк за тобой. — Заметано! В компьютере адрес нашелся, и через некоторое время полковник уже ехал в Одинцово, где находилась квартира Прыгуновых. Будущий зять высокопоставленного чиновника и человек, занимавшийся «смежными» вопросами по работе, проживал далеко не в таких сказочных условиях, как сам Рябов. Дом с нужным номером оказался древней пятиэтажкой, не знавшей ремонта, кажется, с момента постройки. Правда, на подъездах, согласно новейшим веяниям времени, стояли кодовые двери. Поэтому, прежде чем попасть «в гости», Гурову пришлось долго и подробно объяснять по домофону, кто он такой и зачем явился. — О чем еще разговаривать? — раздраженно звучал из динамика женский голос. — Все уж разговоры переговорили. Раньше разговаривать нужно было. А теперь что уж… — У меня всего несколько вопросов. Откройте, пожалуйста, это не займет много времени, — убеждал в ответ Гуров. В конце концов мужская напористость победила, и после характерного «пиликанья» железная дверь открыла проход в подъезд. Поднявшись на третий этаж, Лев позвонил в квартиру № 123. Ему открыла пожилая женщина с уставшим, покрытым морщинами лицом и заметной проседью в темно-русых волосах. — Здравствуйте, Моя фамилия Гуров. Гуров Лев Иванович, — представился полковник, разворачивая удостоверение. — У меня всего лишь несколько вопросов к вам. Уверен, это не займет много времени. — Проходите, — устало и как-то обреченно произнесла женщина. — Теперь уж все равно. — Я бы хотел уточнить… простите, как ваше имя-отчество? — Лидия Николаевна. — Очень приятно. Лидия Николаевна, я бы хотел уточнить, какие взаимоотношения были у Игоря с Дмитрием Петровичем Рябовым, — произнес Лев, проходя следом за хозяйкой в небогато обставленную комнату. — Если не ошибаюсь, он ведь не только встречался с его дочерью? Правильно? У них были какие-то контакты и по работе? Вы можете что-то сказать об этом? — Да уж, контакты, — горестно покачала головой Прыгунова. — Век бы их не знать, контактов этих! — Почему так? — А потому. Пока не было их, этих контактов, жили себе спокойно, горя не ведали. Да, пускай небогато, зато спокойно. Нормально, как все люди. А как сошелся он с этим Рябовым, так и началось. — Что началось? — Все. И домой стал поздно приходить, и нервничать начал. С работы придет — засыпает как младенец. Не успеет голову на подушку опустить, уже спит. Конечно, с утра до ночи вкалывать — это не шутки. — Игорь много работал? — Очень много. Если протекций нет, все приходится своим горбом зарабатывать. Вот он и старался. Чтоб зарплату ему повысили, премию платили.