– Claro, – покачал головой Орландо. – Тут даже святой Фернандо не поможет. Никакому волшебнику на свете не удастся провернуть этот фокус. Они обсудили шесть разных способов осуществить задуманное, но отвергли все. Это было бы самоубийством. Мино сидел, молча разглядывая стакан с шипучкой. Пузырьки воздуха поднимались на поверхность и лопались. Бульк. Внезапно глаза у него загорелись. Орландо, Ховина и Ильдебранда сразу же почувствовали, что грядет нечто необычайное. – Ховина, царица алхимии! – Мино расплылся в улыбке. – Если ты сейчас ответишь «да» на мой вопрос, жадные морды «Мирового банка» замрут навсегда. Можешь ли ты, обладая своими священными, богом данными тебе знаниями, создать такой смертельный газ, который можно поместить в очень маленькую емкость и который вместе с гелием способен лишить жизни, скажем, ста семидесяти двух человек? Ховина хмыкнула. – Claro. Без проблем. Серафин. Получить его очень легко. Ингредиенты можно купить без специального разрешения в любой аптеке. Но во время его синтезирования мне понадобится маска и защитный костюм. Даже крохотная частица этого газа может вызвать гипераллергию. При контакте с серафином все тело начинает нестерпимо чесаться. Через несколько минут оно разбухает и взрывается, как переваренная репа. Выжить после контакта с серафином невозможно. Только я все равно не понимаю… – Vamos![40] – Мино вскочил. – Я вам покажу. Все очень просто. Даже ребенок с этим справится. Пойдемте, я покажу вам фасад отеля «Эрлкёниг» еще раз, особенно окна двенадцатого этажа. Кстати, вы разве не заметили, что на улице весна и очень тепло? Четыре дня спустя в предпоследний день конгресса произошло следующее: продавец воздушных шариков в клоунском облачении и с клоунским носом перешел улицу по направлению к отелю «Эрлкёниг». Он смеялся и танцевал на тротуаре, держа в руках связку воздушных шариков. Прямо у гладкого фасада современного отеля, сделанного из стали и стекла, он столкнулся с полицейским. Полицейский выронил из рук свой шлем, клоун упал и выпустил шарики. Он кричал и плакал, указывая рукой на связку шариков, поднимавшуюся вдоль гладкой стены здания, потом снова поднялся и принялся ругать полицейского. Постепенно он успокоился и грустно проводил взглядом шарики, которые ветер уносил все выше и выше вдоль стены. На двенадцатом этаже отеля несколько окон были приоткрыты. Четыре шарика угодили в созданный окнами экран и влетели внутрь отеля. Остальные поднялись над крышей и исчезли. Исчез и клоун. Все прошло так, как и должно было. Самые взрослые из взрослых, самые серьезные из серьезных не могут удержаться, когда по комнате плывет воздушный шарик. Тяга проделать в нем дырку, устроить крохотный безопасный взрыв нестерпима. Маленькая иголочка, сигаретка – и пф! Кто именно из ста семидесяти двух представителей «Мирового банка», яростно обсуждавших некую сомнительную статью в балансе банка, взорвал шарик, уже никто и никогда не узнает. Всего через несколько минут, когда страшный газ серафин распространился по всему банкетному залу, все присутствующие, отекшие, разорванные, лежали на колонках цифр своих злодеяний. Баланс почти сошелся. Когда о катастрофе стало известно, группа из четырнадцати солдат специального назначения Бундесвера ворвалась в зал и мгновенно погибла таким же образом, так как один из сержантов прострелил три оставшихся шарика, покачивавшихся под потолком. Из шариков выпали сложенные листочки с фотографией большой небесно-голубой бабочки Morpho peleides. Шестнадцать часов немецкие власти не решались сообщить о катастрофе. Разгорелся страшный скандал в полиции, Бундесвер лишился доверия, спецштабы НАТО лопнули, как гнилые лимоны. Повсюду возникли хаос и беспорядки, а президента Бундестага спасли в последний момент после передозировки «Лаккадона». А в районе Санкт-Паули, притворяясь наркоманами и проститутками, две недели бродили Мино, Орландо, Ховина и Ильдебранда, они спали в подъездах и на скамейках парков. Лишь спустя четырнадцать дней они решились вернуться в город, в первые дни после убийства герметично закрытый на въезд и выезд. Не все, что было сказано и написано в недели и месяцы после акции в Гамбурге 12 февраля, было однозначно достоверным. Безусловно, границы сомнения и вероятности заметно расширились по сравнению с тем, что ранее считалось невероятным, и все же некоторые слухи сразу же отвергались, как полная чушь. Например, утверждали, что большая группа инуитов, эскимосов ясной зимней ночью у подножия Гренландского ледяного щита наблюдала уникальное явление: на небе внезапно появилось сияющее солнце, а затем на небосклон прыгнула гигантская кошка. Под конец все небо охватило огненное пламя, пылающее, словно единый огромный костер. Разумеется, подобные сообщения сразу же отвергли, как абсолютную небылицу, явление массового психоза или умышленной лжи, вот только тот же феномен почти в то же самое время наблюдали жители исторической столицы Тибета Лхасы, население одного из тихоокеанских островов и индейцы, проживающие в резервации в Оклахоме. Ни один разумный человек, конечно же, не связал бы это явление с деятельностью группировки «Марипоса». Вот только за последний год количество здравомыслящих людей в мире заметно сократилось, поэтому эти эпизоды, пусть и весьма сомнительные, были на всякий случай зафиксированы. Где-то под солнцем лежал Орландо Виллалобос. Рядом с ним – Мино Ахиллес Португеза. Волшебник. Они смотрели на голубое небо. Огонь, солнце и ягуар. Земля. Гайа. Альпамама. Это могут понять только самые старые люди. Те, чьи глаза находятся там, где встречаются тысячи рек, в которых отражаются зеленые глубины лесов. Глава 10. На дне колдовской крипты Мино следил за полетом шафрановой желтушки Colias crocea между пиниями. Он гулял босиком по теплому песку. Пусть будет так, думал он, пусть будет так, и все увидят, что чудо возможно. Лесам, горам или рекам человек не нужен. Муравьям, рыбам или тиграм тоже. Орхидеям, кактусам или пальмам. И все же возможность чуда состояла в согласии между элементами природы. А человек исключил себя из этого согласия. Дело было в начале мая. Мино, Орландо, Ховина и Ильдебранда находились в Турции. Они собирались пробыть здесь достаточно долго. Турция должна была стать их последним пунктом назначения. Они нашли прекрасное место: Олюдениз, маленькую бухту, медно-зеленую лагуну на побережье Ликии у Средиземного моря. Небольшой отель, несколько пансионов и ресторанов – вот и все. Пинии подступали почти к самой кромке воды. А вокруг – руины давно вымерших цивилизаций. Остатки величественных сооружений. На дне моря недалеко от маленького островка находился целый город. Он утонул после страшного землетрясения почти две с половиной тысячи лет назад. Олюдениз был самым спокойным местом, которое они только смогли отыскать. И следующая акция планировалась еще не скоро. Последняя. Мино посмотрел на пляж, где лежали остальные. В первые дни они почти не разговаривали. Они устали. Целый год постоянного внимания к малейшим деталям, постоянное напряжение при переездах с места на место, паспортные контроли, таможенные досмотры – все это утомило их. Ильдебранда была на грани нервного срыва. Ее остановили на паспортном контроле и допрашивали два рьяных полицейских. Они собирались проверить подлинность ее паспорта. Паспорт был португальским, выдан на имя Клаудии Изабеллы Рибейры из маленького городка Пениши к северу от Лиссабона. Полицейские использовали телекс. А Ильдебранде пришлось применить стрелы с асколсиной, чтобы ее не раскрыли. С большим трудом ей удалось выбраться из этой передряги. Убитых полицейских обнаружили почти сразу же, объявили тревогу. И все же ей удалось сбежать. Но, встретившись с остальными, она разрыдалась. В последней акции Ильдебранду задействовать не собирались. Ильдебранда должна была разработать план по созданию их идиллической деревни в глубине джунглей. Больше никаким опасностям Ильдебранду подвергать было нельзя. Клеопатра отправилась на отдых. Ее больше не существовало. Мино услышал смех Орландо. Старый добрый Орландо. Он постоянно подшучивал и поддразнивал девушек. Когда Ильдебранда и Ховина были рядом, он снова становился бедным пареньком из дощатой хижины у реки или мясником, парализующим свиней с помощью самых фривольных ругательств. Но в европейских столицах он превращался в элегантного молодого мужчину, которого не так-то просто вывести из игры. Ховина изменилась. Ее серьезность и затаенная ненависть совершенно исчезли, она стала более мягкой и открытой, чаще улыбалась. Казалось, что безжалостные акции, в которых она принимала участие, расслабили ее. Она стала красивой, как энотера. Мино улыбнулся. Чудеса синтеза. Это про них. Они всегда будут частями единого целого. Он зашел в воду под прикрытием плотной стены из ветвей пинии. Медленно поплыл и по дуге приблизился к остальным. Затем нырнул и оказался у самого берега, где лежали они. С воплем, которому позавидовал бы павиан, Мино выскочил из воды. Все вздрогнули, а затем бросились на него и утащили за собой в лагуну. Они так долго удерживали его под водой, что в его глазах заблестели желтые огоньки отчаянья. Потом они все поплыли к крохотному островку в ста метрах от песчаного пляжа. Это была небольшая скала, выдающаяся из моря. – Это правда, клянусь нетронутым лоном Девы Марии, я ее люблю, – клялся Орландо. Ховина хотела узнать, как обстоят дела с мадонной из Андорры. – И она отправится с нами в джунгли, чтобы провести там остаток жизни? – покачала головой Ховина. – Не думаю. – Вот увидишь, – сказал Орландо. – Она приедет в Стамбул после завершения последней акции. Я договорился встретиться с ней в определенном месте в районе Гюльхане. Она и сама в бегах и пользуется фальшивым паспортом. – Хо-хо, – засмеялась Ховина, – а неплохая у нас выйдет семейка! Мино и Мария Эстрелла, принцесса из Андорры и ты, а еще Ильдебранда и я. Кого бы нам с собой взять? Ты же не думаешь, что мы позволим своим лонам сморщиться и засохнуть? Вот уж нет, мы с Ильдебрандой знаем, что нам нужно сделать: мы найдем себе мускулистых крепких индейцев. Мы уже говорили об этом, правда же? – Да-да, – Ильдебранда встряхнула головой, отчего ее длинные, отливающие синевой волосы рассыпались по плечам. – Claro. Европейские мужчины такие мямли. Северяне могут кататься на лыжах в страшный мороз, съезжать по крутым склонам, но в постели они ведут себя как беспомощные младенцы. Южане чопорные и надменные. О гринго и речи быть не может. А у мужчин из нашей стороны света в глазах один страх, и мысли тонкие, словно кукурузная кашица. Мы ведь боролись именно за это, за первородную силу? Поэтому в нашей деревне нам понадобится свежая первородная кровь. Индейцы. Джунгли так джунгли. Орландо рассмеялся так, что чуть не свалился в воду. Ничего более забавного он давно не слышал. Ильдебранда и Ховина обиженно посмотрели на него. Они не видели здесь ничего смешного. Посмотрим еще, как его фарфоровая куколка приживется в джунглях. Мино слушал остальных и смотрел на море. Он чувствовал беспокойство. Морская гладь была такой темной, такой зеленой, такой удивительно родной. И все же море было совсем не похоже на то, где когда-то, много лет назад, он купался. Он и Мария Эстрелла. Мария Эстрелла. Через месяц она выйдет из тюрьмы. Он скрупулезно отсчитывал дни. Он не мог вспомнить ее лица. Но помнил ее запах. Мино постарался стряхнуть с себя ощущение беспокойства. Он взглянул на величественные Таврские горы на востоке, они отбрасывали серо-голубые тени на скудные поля у своих подножий, где одетые в черное женщины наполняли свои корзинки камнями и осторожно уносили их на головах. Один и тот же камень год за годом, столетиями, земля никогда не избавится от камней. Утомительная работа, чтобы убедить землю дать урожай. И она давала им урожай. Смогут ли они так жить? Смогут ли найти покой во глубине зеленых лесов, где земля под пышными кронами деревьев еще более скудная, чем здесь? Он сможет. А как насчет Орландо, Ховины и Ильдебранды? А Марии Эстреллы? Может быть, все это лишь безнадежная мечта, вызванная необходимостью вечно бежать? И ведь виноваты в этом лишь они сами, и сейчас уже ничего не вернуть обратно. – Я помню дождь, – сказал он, обращаясь к сидящей неподалеку Ильдебранде, словно все это время она следила за его мыслями. – Я помню дождь. Сначала с небес шерстяными клубками падали птицы, они сыпались вниз, как разноцветные блестки, – туканы, иволги, гоацины. Воздух застыл, душный, спертый, и вдруг сверкающей золотой стеной пошел дождь, острый и чистый, словно острие мачете. Он падал на желто-красную землю с такой силой, что она тут же превращалась в болото. После дождя все вокруг затянул желтый туман, все джунгли оказались заколдованы. Все внимательно слушали, а с верхушек деревьев доносились незнакомые звуки и удивительные запахи. Казалось, что после дождя все началось заново, а все старое исчезло. – Где это было? – Ильдебранда наклонила голову, чтобы получше понять, что говорит Мино. – Конечно, в джунглях, там, где мы будем жить, – сказал Мино. – Ты когда-нибудь бывала в джунглях? Ильдебранда пожала плечами. – Наверное, нет, – сказала она. – В самих джунглях не бывала. Я была рядом. Орландо и Ховина сидели молча. Они понимали, что Мино хотел сказать нечто важное, нечто, касавшееся их всех, нечто такое, для чего было трудно подобрать слова. Его глаза становились все глубже, и он без остановки перебирал пальцами четыре ракушки, которые нашел на пляже. – Bueno, – сказал наконец Орландо. – Я нарисую тебе кое-что. Возможно, мне будет проще объяснить, чем тебе: ты родом из глубоких джунглей, ты там родился и вырос. Твою деревню уничтожили, а семью расстреляли; гринго сровняли все с землей. Ты отправился мстить. И ты отомстил. Теперь ты хочешь вернуться и построить нечто новое. Начать то, что ты оставил десять лет назад, замкнуть круг. Но ради напудренного носа святого Стеффания ты не понимаешь, почему мы следуем за тобой, почему мы разделяем твой восторг от идеи вернуться в дождевые леса! Ты думаешь, что мы заползем под какой-нибудь корень и зачахнем, нас съедят муравьи или какие-нибудь еще насекомые или мы утонем в болоте, всей душой сожалея о том, что стали злейшими врагами цивилизации, которую мы все ненавидим. Claro, проблемы обязательно возникнут, девушкам, скорее всего, придется труднее, но мы готовы попробовать. Я десять раз скажу «да» джунглям, а не вонючему проклятому городу. Может быть, мы, все четверо, хотя и разного происхождения, мечтаем об одном и том же. Может быть, та часть света, откуда мы родом, сама дарит нам идеи и фантазии, удовлетворить которые можно, только вернувшись к истокам. Ты думаешь, что наша богатая культура, наш язык и наша литература вдохновлялись ржавыми бочками с бензином, американскими раздолбанными автомобилями или вонючими фавелами? Клянусь крыльями святого Руперта и Недосягаемого Кристобаля, Мино, несравненная фантазия, отличающая нашу культуру от любой другой из мировых культур, заключена в окружавшей нас все время природе, которую сейчас безжалостно уничтожают. Мы боролись за нее и, возможно, смогли спасти. – Каков я поэт, а, Мино? – продолжил Орландо. – Разве мой мир – это не оргия слов и картинок? Я не настолько глуп, чтобы не понимать, откуда я черпаю вдохновение. Разве Ильдебранда не дочь Таркентарка, ты ведь сам так говорил? Посмотри на нее, она олицетворяет плодородие джунглей, она сама вскормит детей джунглей и споет им песни, которые воспарят к верхушкам деревьев по вечерам и раскроют бутоны самых сладких фруктовых деревьев. А Ховина – ведьма, знающая тысячи травок. Неужели она потратит свою жизнь, смешивая яды для избавления от вредителей? Или будет стоять за прилавком аптеки, продавая синтетические таблеточки от депрессии и нервных срывов жителям городов? Орландо встал. Поднялся на самый высокий камень на крохотном островке. Бронзовый от загара, он стоял там, продолжая свою вдохновляющую речь. Он был ягуаром, балансирующим на вершине скалы, солнцем, питающим ростки всего живого на свете, огнем, тысячью костров в ночи приманивающим из тьмы мудрость. Остальные трое слушали, завороженные его видом: – Все судьи мира мечтают увидеть, как нам отрубят голову, расчленят на мелкие кусочки и выбросят крысам, ведь мы вмешались в Священный Экономический Порядок и разрушили мировой баланс, уничтожив собак-поводырей – чесоточных горбатых дворняжек, вцепившихся в спину Матери Земли. Умирают одни дворняги, на смену им приходят другие – чувствительные, осторожные, бдительные. Они почуяли запах своей вонючей крови. Мы объявили им войну, и эта война продолжится даже после того, как мы отойдем от дел. Мы не сможем жить в Европе, нам не нравится в Африке и в Азии. Мы не можем вернуться в нашу страну и стать теми, кем были раньше. Мы невидимые, безымянные. И должны остаться такими на веки вечные. Возможно, даже нашим детям не придется узнать, кто мы такие на самом деле. Но грустит ли из-за этого Орландо? Грустит ли Орландо оттого, что десять тысяч судей мечтают скормить его крысам? Грустит ли он о тех жертвах, которые утонули в бездонном колодце тщеславия? Грустит ли он оттого, что не сможет жить в Барселоне и ходить по ночным клубам Парижа? Грустит ли он оттого, что у него больше нет имени? Нет, Орландо совершенно не грустит от всего этого. Ему грустно лишь оттого, что Мино, ужасный Морфо, Волшебник, Отец Чудес, не верит, что его друзья разделяют его тоску по сверкающей реке и маленькой деревушке с побеленными домиками в сердце джунглей. Мы все еще богаты, в наших ящиках лежит золото, а в карманах – купюры, мы можем построить в джунглях целый замок, там, где только пожелаем. Мы можем придумать хитрые ловушки на гринго и расставить их по всему лесу, чтобы обеспечить себе покой. Так что, Мино, прочисть свою голову, наконец: мы верим в наше будущее! – И вот еще что, – продолжил он, обводя водную гладь таким взглядом, словно перед ним стояла его собственная непобедимая флотилия, – возможно, произойдут еще бо́льшие чудеса. Если мир и дальше будет сходить с ума, мы рискуем оказаться героями. Затем он подпрыгнул на камне, на котором стоял, перевернулся в воздухе и нырнул в воду. На поверхность поднялись зеленые пузыри. Мино покачал головой и посмотрел на Ховину и Ильдебранду. Они кивнули. – Мы не шутим, – сказала Ховина. – Мы совершенно серьезно обдумали наше решение об индейцах. Все получится. Если мы успокоимся по поводу того, что совершили. Если все было не зря. Ильдебранда разделила волосы на две толстые косы. Она поймала взгляд Мино. – Я помню, как увидела тебя в первый раз, – сказала она. – На вечеринке Орландо, где мы ели свинину. Уже тогда я поняла, что вы двое перевернете мир, если захотите. Ты сиял там и источал энергию, словно электростанция, от тебя исходили настоящие электрические волны, и в то же время ты был неуловимым силуэтом, который обрел плоть и кровь только после того, как я тебя потрогала. Иногда мне все еще кажется, что ты лишь дух. Когда я была одна, когда мне предстояло убить кого-то, я все время думала, что ты действительно дух. И поэтому все будет хорошо. И так и случилось.