Паук сидит в Парк-Плэйсе на перекрестке Ленинского проспекта и улицы Миклухо-Маклая. Со стороны кажется, что это воронежский командировочный в джинсах и кроссовках расселся посреди лобби и ворочает головой в стороны. Столица его поразила — роскошь-то какая! Вон и негр прошел к общежитиям РУДН. Морда черная, ладошки белые — чудо дивное. Паук выпустил пузо из рубашки, потеет на кожаных диванах под хрустальной люстрой. Я прохожу вращающуюся дверь, охрана равнодушно скользит по мне взглядом. В Парк-Плэйсе много чего располагается: есть и спортивный клуб, и ресторан, и бары, есть куча офисов, гостиничные номера, мало ли куда я могу топать. Но паук знает, что я пришла к нему. Одну из ниточек его паутины я задела еще у метро «Юго-Западная». И мое трепыхание он не спутает ни с чем. Сидит, нарочито спиной ко входу, ждет меня с веселым любопытством. Пауку скучно, а я такая забавная. — Ну, тебя и разбомбило! — говорю я его потному затылку. Он не оборачивается, хмыкает. Закуривает сигару. Охрана даже бровью не ведет. И это в наши-то антиникотиновые времена! Да, поднялся паук… — И все? — спрашивает он разочарованно. — Я думал, ты топор метнешь. Мне ведь передали твои угрозы. Ай, страшно-то как было! Думал, ну все, капец. До августа не доживу. Но нет — живу, потею. Я сажусь рядом, он с удовольствием смотрит на меня. Затем выпускает вонючее кольцо дыма. На донышке его взгляда я замечаю немного ностальгии. Это хорошо. — Еще не полночь, царь, — говорю я ему. Он наклоняется, чтобы меня чмокнуть. Из-под земли появляется индус с тележкой, уставленной серебряными жаровнями. — Я нам индийский обед заказал, — поясняет Мищенко. — Ты же любишь индийскую кухню. — Здесь дорого. Я хожу в «Деви-кафе» на Миклухе. — Фу! — говорит Коля. — Зачем ты о деньгах? Неужели я не могу себе позволить угостить девушку, которую люблю? Ох, болтун. Появляется еще один командировочный, потом еще один. Чего-то бормочут ему на ухо, он покачивает головой, накладывая мне на тарелку «дал-махани». Индус пытается перехватить инициативу, но один из командировочных бросает на него испепеляющий взгляд, и сотрудник общепита испаряется. Мищенко охает и пышет жаром: тут и сигарный дым, и соус «Тикка масала». Из глаз Коли льются слезы — явно перелил соуса — но глаза за слезами острые и жуткие. Я чувствую, что его паучий профессионализм сильно вырос за последние годы. — Как жизнь-то? — спрашиваю осторожно. — Тоска, — кашляет он, выпуская пламя изо рта. — Мир такой предсказуемый. Вы надо мной смеялись, а я ведь точно все предугадал. Может, в фантасты пойти? Книжки писать? — Что ты предугадал? — А вот глянь, — он наконец продышался и показывает мне на газету, лежащую на диване. — Почитай, чем теперь будут заниматься все эти американские научные говнюки. — Читать лень. Изложи конспективно. — Они, короче, говорят, что накопили совершенно безумные по размерам базы данных. Из социальных сетей, приложений, покупок по интернету, почты, поисковых запросов, мобильного трафика — а это миллиарды, да бери выше, миллиарды миллиардов единиц информации! Но что с ней делать — никто не знает. Теперь это надо как-то систематизировать. К такой задаче и подступиться-то страшно, но все понимают, что именно здесь — прорыв. Ты только представь! За этими данными спрятаны все коды нашей жизни. Это, блин, золотое дно! — Прямо-таки вижу, как они все это систематизируют и определяют наконец, что красные бюстгальтеры чаще всего покупают в полнолуние. — Будет и лишнее, ненужное, — соглашается он, накладывая шпинат с домашним сыром. — Но будет и то, что навсегда сделает их хозяевами мира. Вот, куда они решили направить мозги! А мы ушами хлопаем. — Ну, ты не хлопаешь. Ты ведь всегда искал связи явлений. — Что люблю, то люблю, — он умиленно смотрит, как я ем. — И если тебе нужны деньги, то попроси, я дам. А если переспишь со мной — дам много. Я даже не подавилась — привыкла уже к его манерам. — Как они на тебя вышли? Ну, Фоменко с его людьми? — спросила я. — Как все выходят… У меня клиентов много, есть даже фирмы крупные, и даже ФСБ не гнушается. Большая такая организация, соли-и-идная, а тоже к Коле на поклон ходит… — Мищенко ерничает. — Много информации, дружок — это все равно что мало информации. А они собирают, собирают, а что делать с ней потом — не знают. Она, как каша из горшка, все лезет и лезет. Вот америкосы уже задумались. Понимают, суки, куда силы направить… Эдак он долго хвастать будет. Хотя, если по чесноку, он нам еще в 2011 году излагал то же самое. Он одержим систематизацией данных, даже программки всякие пишет. Вот и идут к нему на поклон и стар, и млад. То, что наш новый сотрудник Коля Мищенко — существо необычное, мы поняли сразу. Он еще при нас сильно увлекался созданием паутин. Плел их из своего немаленького живота, ловил мух. Когда фирма развалилась, он приобрел бесценный опыт крушения и базы данных. До сих пор, поди, в них ковыряется. Страшно подумать, какие выводы он уже сделал и какие сделает. Уверена, что его разочарование в человечестве множится день ото дня. — Не собираешься в Америку свалить? — спрашиваю я. — Да кто ж меня выпустит? — важничает он. — Я, дружок, такие вещи ФСБ-шные знаю, что меня только на кладбище отпустят, да и то вряд ли. Сожгут где-нибудь в их тайном крематории… В глазах Мищенко загорается угрюмая гордость. Для него это венец карьеры — быть сожженным в крематории для сотрудников ФСБ. — И чего Фоменко хотел, Коль? — спрашиваю я. — Каков был его заказ? Он какое-то время молчит. Вздыхает. — Юрист его приезжал. Моль белокрылая. — говорит неохотно. — Сказал, что ее в секту сманили. Ну, я и подумал, что ты на этом сможешь заработать… — Здрасьте! А я тебя об этом просила? Ну, скажи — просила?! Он хихикает. — Какие он тебе материалы показывал? — спрашиваю я. — Да все. — И на Арцыбашева тоже? — Который, типа, сгорел? А как же. — И чего думаешь? — Все с него началось, это как пить дать. Вот только этого Арцыбашева полиция по молекулам разложила — и ничего. Просто жил мужик, жил, а потом сорвался в Москву, к Фоменко. — И никаких новых знакомств, необычных встреч, странных электронных писем? — Никаких. Никогда не был связан с «Белухой». И никто в его окружении. Но информация о «Белухе» стопудово пошла от него… А вот как она попала к нему? — Звонок из другого города. От человека, с которым он давно не общался, — говорю я. Коля вздыхает. — Скорее всего… Но учти, что их тоже всех допросили… Я размышляю несколько секунд. — А ты когда материалы изучал, между Арцыбашевым и самим Фоменко что-нибудь обнаружил? Он смотрит на меня с удовольствием, как на способную ученицу. Качает головой. — Они никогда не встречались. Все перелопатили до седьмого колена — нет. Я даже не ожидала, что так расстроюсь. — Я была уверена… Черт…. Черт! — и бью кулаком по дивану. — А ты не будь уверена, — советует он. — Меньше разочарований. Впрочем, одну загогулину я все-таки обнаружил. Арцыбашев в начале 90-х работал ментом в Москаленках. Ничего не говорит название? Название и правда кажется мне знакомым. — Подожди… Подожди, сама вспомню! — я предостерегающе поднимаю руку, он улыбается, глядя на меня сквозь дым очередной сигары. Нас так натаскивали — заставляли запоминать любую хрень, встреченную на пути. Вывески, газетные объявления, названия станций, имена на бейджиках, фильмы с афиш, точное время радиопередач, часы увядания настурций на клумбах — любой бесполезный факт мог оказаться полезным. Я вспомнила себя, сидящую на унитазе и запоминающую, как будет по-казахски «освежитель воздуха «малина»». Вспомнила надпись на финском киселе: «Омскакас» — по-шведски это означает «взболтать». Согласно теории нашего хозяина, это шведское слово однажды спасет мою жизнь. Надпись на киселе…