На следующий день он уже был в кабинете следователя. — Да, трижды труп, — с удовольствием повторил следователь, жуя бутерброд с докторской колбасой. — Умер полтора года назад, потом за три часа до аварии и еще во время аварии… Ты как думаешь: это как бы за грехи или наоборот? Митя посмотрел на бумаги, лежащие на столе. Справка из Ессентуков, под ней — заключение судмедэксперта, еще ниже — протокол ДТП. Маленькая бумажная лестница в ад. …Это как бы за грехи или наоборот? — Ну надо же, — медленно произнес он. Его кровавый путь близился к концу. За спиной были годы нечеловеческого ужаса, крови и смертей. Но только в этот момент он понял, что в игры с ним играет сама Преисподняя. Спрятавшая главного героя за тремя кругами смерти, она подмигивает Мите тусклым глазом. И предлагает сделать следующий ход. Глава 1 …Теперь вы ставите под сомнение справедливость законов бытия… Джон Фаулз «Женщина французского лейтенанта» — Мерседес джи-эл-500, Лэнд Крузер двухсотый… Ий! — пискнул Денис. — Светик, опупеть, Ламборджини Хуракан эл-пэ шестьсот десять четыре! — Он помолчал, тяжело дыша, и затем потрясенно прошептал. — Макла-а-арен… Он повернулся ко мне, тощий, в одних трусах, покачиваясь. Казалось, он не отодвинул штору, чтобы лучше видеть, а держится за нее, чтобы не упасть. В глазах у него плясало безумие. Он снова посмотрел в окно. — Светик, мордовороты выходят. Раз, два, три, четыре… шесть штук. А из Ламборджини — красавчик… Вау, чувачелло в шортах! В шортах, Светик! Та-ак, из Макларена полезло. Пузан такой, папик… В джинсах! Да они все, типа, кэжуал. А нас галстуки заставляют носить. Мы, блин, в «Медиа-Маркте» в галстуках, а они в Макларене в джинсах! Как тебе это? Я откинула одеяло, встала, подошла к стулу, чтобы взять халат. — Ты, Денис, живая иллюстрация Пелевина. Голодранец, продавец соковыжималок, знаток дорогих часов и автомобилей. Смешно, правда… — Светик, а ты как думаешь, к кому в нашей богадельне они приехали? — А что они сейчас делают? — Стоят, совещаются, курят… О, я знаю: к Тиграну из шиномонтажа! — прыснул он. — Это его крыша! — и прямо согнулся от смеха, такой юморист невдолбенный. Я мельком подумала, что нас уже смешат разные вещи, пора расставаться. Потом в его защиту решила, что кое-что смешное в этой картинке есть: вся эта роскошь на фоне трехэтажного рассыпающегося барака. Такое событие. Дом, правда, пуст, но есть еще двор, и он пришел в движение. Я прямо почувствовала, как затосковали ржавые жестянки в лабиринтах гаражей. Загудели запертые в гаражах мангалы, зазвенели трехлитровые банки с большими желтыми огурцами, запыхтели самогонные аппараты, мерцающие нарядным платиновым светом нержавейки. Взвизгнула горка на пыльной детской площадке за гаражами, зашелестели качели, заскрипела калитка у спуска к Десне. Весь двор, короче, возбудился. В жопу мира приехали богатеи… — К кому же они приехали? — подумала я затем. Ответ я знала, поэтому подошла к зеркалу и расчесала волосы пятерней. Прямо скажем, странный визит… — Иди открывай дверь, — сказала Денису. Пока он ворочал глазами, я провела стремительную инвентаризацию. Да, все верно. Тигран в Геленджике, Лида еще не вернулась с Десны, ее такса, сука, молчит — я когда-нибудь отравлю ее изониазидом, вот ей-богу, отравлю, может, отравлю вместе с Лидой. Макарычев включил радио: куда-то укандыхал и боится, что унесут его новую плазму, делает вид, что дома кто-то есть, но когда дома кто-есть, радио звучит на два тона тише — может, и его травануть заодно? Ленка, если бы была дома, фонила бы своим айфоном от стены, где стоит моя кровать, и мой собственный айфон на тумбочке раз в две минуты отзывался бы мучительным гудом… А Максимка-даун? — спросила я себя. — Максимка дома? Или он на работе — собирает выброшенные чеки у касс «Юго-Западной»? Хотелось достроить занимательную картинку: Мерседес, Лэнд Крузер, Ламборджини и Макларен приехали к Максимке-дауну, но мое поганое сознание задавило творческий порыв в зародыше: если бы Максимка был дома, тяжелая капля водопроводной воды уже плюхнулась бы на мой засохший фикус в углу и блестела бы сейчас на солнце. Знайте все: поверхностное натяжение воды — это самая стабильная вещь на свете. Подтекающий душ Максимки-Ихтиандра посылает своих гонцов по тайным червоточинам перекрытий. Они рвут оболочку капли раз в десять минут, и по ним можно сверять Куранты. Раздался звонок. Денис ошарашенно посмотрел на меня, я ему кивнула. Он прямо в трусах отправился в коридор. Первыми зашли два охранника, один — белобрысый, похожий на морскую свинку, другой — узкоглазый, с кожей, натянутой, как барабан, волосы заплетены на затылке в жидкую косичку. За охранниками — веселый красивый мужик в шортах по колено, белой футболке и дизайнерских сандалиях. Лет тридцати. Высокий, белозубый, накачанный, башка бритая — сияет богатым средиземноморским загаром. Породистый лоб, глаза синие. Морда смеется, в глазах полыхает злоба. Меня удивил его взгляд. Почему ты злишься, дядя? Если бы Лидина такса сидела, как обычно, на лестничной площадке, еще можно было бы предположить, что она навалила тебе на голову с третьего этажа — это такая собака, с нее станется. И тут, конечно, разозлишься. Но Лида с таксой на Десне… — Здравствуйте, Светлана, — сказал низкий тяжелый голос, и сразу стало понятно, что это в комнату вошел хозяин Макларена. Я не хотела делать никаких выводов, поэтому просто посмотрела ему в глаза. Только в глаза — угрюмые, уставшие, в сеточке морщин. Карие, покрасневшие (аллергия? Бессонница? Сахарный диабет? — хватит, Света, я прошу тебя! Но я уже успела назвать себе и его фамилию). Еще два охранника следом за ним. Очевидно, остальные были шоферами, и они остались внизу. Узкоглазый охранник метнулся за стулом, хозяин сел. Мне тоже поднесли стул, а красавчик в шортах, насвистывая, встал у окна. На кухне что-то упало — видимо, Денис. — Милый пейзаж, — ни к кому не обращаясь, сказал красавчик. — То березка, как говорится, то рябина… — Вы, наверное, удивлены? — спросил хозяин. — Не очень, — ответила я, еле сдержавшись, чтобы не назвать его по имени-отчеству. — Ведь ваши люди следят за мной уже восемь дней. — О, какая чистая работа! — по-прежнему глядя в окно, воскликнул красавчик. — Учительница рисования заметила эту слежку уже в первый день! Не сотрудница внешней разведки, прошу заметить. — Сережа, хватит, — поморщился хозяин. — Никто особенно и не скрывался… Все замолчали. На кухне завозился Денис. Залаяла такса. Вернулась, сволочь. Теперь она будет лаять без перерывов до завтрашнего утра. — Меня зовут Алексей Григорьевич Фоменко, — сказал хозяин. — Может, вы помните… — Да. Полтора года назад меня допрашивали по поводу исчезновения вашей дочери. Ее так и не нашли? — Нет, — ответил он, и глаз его дернулся. — В ее вещах был найден листок с моим телефоном. — Да. И с вашим именем. — Алексей Григорьевич, я еще тогда рассказала следователю, что никогда не встречалась с вашей дочерью. Я ее даже мельком не видела, а у меня хорошая память. Я понятия не имею, как и зачем у нее оказался мой телефон. Она мне никогда не звонила. — Вы почти ровесницы, — оценивающе глядя на меня, произнес он. — Да. Но из разных социальных слоев. Не представляю, где бы мы могли пересечься. — Ну уж, — сказал он таким тоном, словно не поверил мне. Снова возникла пауза. В дверном проеме мелькнула тощая фигура Дениса. Но войти в комнату он не решился. — Что вам надо? — спросила я. — Открылись новые обстоятельства. Теперь у меня есть доказательства, что следствие велось небрежно. Я начинаю все заново. Только теперь я все буду контролировать лично… Да… Его тело буквально на моих глазах отяжелело, налилось чугуном, кажется, даже вросло в пол. Еще немного — крошащиеся лаги проломятся, и Алексей Григорьевич Фоменко рухнет в пустующую комнату Тиграна. А может, его ненависти хватит и на то, чтобы жахнуться еще на один этаж — к сверкающей плазме Макарычева? — Мне нечего вам сказать, — я пожала плечами. — Уверяю вас, что полтора года назад я много об этом думала. Я перебрала в памяти десятки дней, просмотрела свои звонки и записи, перерыла ящики и даже чеки из магазинов. Я приставала к друзьям, знакомым, продавщицам, барменам и другим людям, которые видели меня хотя бы раз в жизни. Я пыталась найти след вашей дочери в моей жизни. Но не нашла его. — Полтора года назад погиб ключевой свидетель по делу Арцыбашев, — невозмутимо перебил он меня. — А месяц назад мы узнали, что его смерть была инсценировкой. Тогда я подумал: а все остальные доказательства, все остальные собранные материалы — чего стоят они? И вот, пожалуйста! Не проходит и недели, и у меня в руках доселе неизвестный факт. Нет, вы вдумайтесь! Работала сотня полицейских, я платил трем частным детективам и платил столько, что страшно вымолвить даже мне — а важнейшие факты оставались неизвестными! Он дурашливо развел руками и посмотрел по сторонам, призывая всех в свидетели. Очевидно, эта дурашливость была предвестником чего-то грозного, потому что охранники посерели, и даже красавчик в шортах слегка вжал голову в плечи. — Вот, — и Фоменко вытащил из кармана джинсов фотографию. Потом он встал и, шаркая, подошел ко мне. Довольно грубо ткнул фотографию мне в лицо. — Полтора года назад это тоже нашли в вещах моей дочери. Недавно я кое-что о вас узнал, и теперь думаю, что пересекаться с ней вы могли. Посмотрите внимательно. Честно говоря, я испугалась. Я не врала, когда говорила, что несколько недель жизни потратила на поиски ее следов. Это очень жутко — осознавать, что для кого-то ты существуешь в виде номера телефона, имени на листе бумаги, а значит, он не пожалел усилий, чтобы все это найти и записать. Он думал о тебе, а ты его не знаешь. Как такое может быть? И тогда ты начинаешь бояться. Да, бояться своего безумия. Тебя преследует мысль, что ты тоже знала этого человека, тоже писала его номер, имя, просто забыла. И он вдруг становится огромным, важным, чуть ли не самым важным в твоей жизни — это твое предполагаемое безумие увеличивает масштабы твоего забвения. Ты думаешь: что я вообще способна забыть?! И вот — фотография. Что я сейчас увижу? Как мы с ней стоим, обнявшись, в коридоре МГИМО, где я никогда не была? Или мы в «Сохо-Румс»? На пляже Гаруп в Антибе? Что я узнаю о себе, если я ее, действительно, знала?