— Не припоминаю. Вот раньше был Милорад, мы его звали Миля. — Милорад? — Серб. Настоящий серб, с акцентом разговаривал. Это с ним Паранка сбежала… Хотя… Кажется, и правда, Митя там был. Я помню, что Корней и одна из старушек начали спорить, какой город в Сибири самый большой. И Корней сказал: «Надо у Митьки спросить, какое в Омске население». Да, точно. — Значит, Митька был из Омска? Он пожал плечами. — Или Митька был студентом, — заметила Марыся. — И хорошо знал географию. Снова повернувшись в сторону крыльца суда, я увидела, что Демичев вышел. С ним был Снегирев. Оба казались утомленными и слегка растерянными. Их галстуки были распущены. Снегирев непрерывно вытирал пот со лба. Я собралась попрощаться с Гришей и Марысей, но тут обнаружила, что Марыся испарилась, а к нам приближаются два мента. — Лейтенант Федорычев, ОВД Донского района, документики, пожалуйста… — уставшим тоном сказал один из них. — А что такое? — возмутился Гриша. — Распитие спиртных напитков в местах массового скопления людей, а также у остановок общественного транспорта. Статья 20.20 Кодекса об административных правонарушениях. Ваши документы, пожалуйста. Я поднялась с газона и стала махать Демичеву. Они меня увидели, недовольно нахмурились, но пошли в нашу сторону. — Где здесь остановка общественного транспорта?! — завопил Гриша. — Документы, пожалуйста, — в голосе мента стал проступать металл. — Эй, командир! — крикнул Снегирев. В его руках уже было адвокатское удостоверение. — Девушка, кажется, не при чем… Он подошел к менту и начал с ним негромко переговариваться. Второй мент при этом изучал паспорт Гриши. Демичев встал рядом со мной. — Света, зачем вы постоянно пьете? — недовольно спросил он. — Честно говоря, мне это не подходит. — Я не пила, — обиделась я. — Я встречалась с источником… Этот человек — из секты «Белуха». Он бросил на Гришу равнодушный взгляд. — И что он вам сказал? — Ничего особенного. Зато мне сказал Мирзоев… И я протянула ему листок. Он пробежал по нему взглядом. — Мой человек звонил Мирзоеву, передавал привет от Арцыбашева… И вот. Выражение его лица по-прежнему оставалось равнодушным, и я немного растерялась. — Ничего не понимаю, — сказал он. — Что это? — Мне кажется, это признание. — В чем? — Он знает, что произошло с Галей и Алиной Фоменко. — Из чего вы это заключили? Где здесь фамилия Фоменко? — Он говорит: дочь, жена… — я совсем сбилась. Как не вовремя подошли эти менты! Тем не менее я продолжила: — Теперь надо надавить на Мирзоева или хотя бы установить за ним наблюдение. — Где, в Петербурге? Мент, засовывая в карман пятитысячную купюру, отошел от Снегирева. Гришу он повели за собой. — Вашего дружка я отмазать не смог, — раздраженно сказал юрист. — Это не мой дружок. — Ладно, — Демичев вздохнул. — У нас неприятности в арбитражном суде… Нам надо ехать. Потом поговорим. — Подождите! — воскликнула я. — А Мирзоев? — Потом поговорим, — сказал он и нажал на кнопку ключа. Рядом с нами пикнул черный мерседес. Снегирев сел на переднее сидение и опустил стекло. Затем он надел темные очки. — И не пейте, Света, — сказал Демичев. — Алкоголь разжижает мозги. Он тоже сел в машину. Снегирев приподнял очки и подмигнул мне. Мерседес взвыл и уехал. Листок остался у меня в руках. Глава 16 Мите приснилось, что на тропе стоит белый медведь. Законы сна удивительны — откуда в лесу взяться белому медведю? Но он не удивился. Он подобрался и приготовился к бою. Медведь смотрел на него тупыми безжалостными глазами. Тысячекилограммовая машина для убийства: зверь может простоять так целый час — зверю некуда торопиться. Поэтому Митя решил напасть первым. И вот, как всегда: только он выставил нож вперед, как медведь исчез, а на тропе появилась Марта. Она шла за водой, позвякивая пустым ведром. — Опять ты его убил? — Марта осуждающе покачала головой. — Надо было повесить красную тряпку или в кастрюлю ударить, он бы ушел. Убивать-то зачем? Это слова ужасно обидели его. Он хотел крикнуть, что никого не убивал, но неожиданно расплакался — горько и отчаянно, как в детстве. И проснулся. В домике было душно. Матрац, на котором он лежал, сбился в комки ваты. От них шел прогорклый запах баранины. Митя двинул рукой, чтобы протереть глаза. Рука задела паутину огромного крестовика, поселившегося в домике в прошлом году. Пауков он не боялся, но все равно вздрогнул. Неожиданно он услышал тихий женский стон. Митя резко встал, скрипнув раскладушкой. Пригибаясь, пошел к выходу. Откинул крючок с засова, открыл дверь. Над деревьями стояла полная луна, где-то далеко лаяла собака. Было свежо, пахло прелой хвоей и туманной сыростью. Господи, конечно, ему показалось. Никаких стонов. Или все-таки слышно? Впрочем, какая разница? Скоро все закончится. Марта всегда ругала его за излишнюю жестокость. И сейчас бы, наверное, отчитала, как мальчишку. Но что же делать: он тоже жертва. Неумолимая логика мести выстраивает в ряд события, которые должны стать сюжетом. Теперь Мите казалось, что эта пьеса разыгрывается уже много веков, и злодей не тот, кто ее завершит, а тот, кто препятствует финалу. Колесо должно провернуться, иначе все повторится заново. Первый раз он осознал это полтора года назад. Тогда Галя протянула ему фотографию горы, и в ее испуганных глазах он увидел свое отражение. Собственное лицо — чужое и незнакомое — показалось ему ужасно печальным, но еще более печально прозвучали ее слова. Ах, Галя… Она сказала: «Я думала, это Эверест. Раньше никогда не замечала, что у каждой горы — свой облик». Да, конечно. Пока это не коснется тебя лично, ты не увидишь: у каждой горы — свой облик. А когда ты увидишь — ты обречен. Митя вздохнул. В его памяти Алина прищурилась и воскликнула: «Я вспомнила! Человек говорил: «Привет тебе из Парагвая». Я еще так удивилась». А потом в ее глазах промелькнула догадка — и снова сквозь лицо проступило другое, сгоревшее двадцать лет назад. Глядя на Алину, он равнодушно пожал плечами. А сам непрерывно повторял в уме одно и тоже: «Дочь, жена, сын, дочь, жена, сын».