Это был Фоменко — причем, пьяный вдрызг. — Где он?! Сынок! Фоменко, шатаясь, вломился в кабинет. На него было страшно смотреть. Старый, грязный мужик, с галстуком, висящим в районе пупка. Похоже, он пил не меньше недели. Он стоял потный, с вытаращенными глазами. От него воняло на весь кабинет. И вдруг он зарыдал. — Ты один у меня остался! Никого у меня больше нет! Никого и ничего! Ты теперь мне сын! Сережа, милый, как жить?! Скажи мне, как жить?! Он несколько раз ударил себя в грудь и пошел к Демичеву, поднявшемуся из-за стола. Я ожидала увидеть в глазах Демичева брезгливость, но нет — в них была лишь нечеловеческая печаль. — Не бросай меня! — кричал Фоменко. — Ты ведь меня не бросишь?! — Я вас не брошу, Алексей Григорьевич, — твердо сказал Демичев. — Поедем домой? Вам надо отдохнуть… Фоменко всхлипнул. Потом оглядел кабинет безумным взглядом и тут заметил меня, вжавшуюся в стену. Глаза его полезли из орбит. — Ты?! Ты, сука?! Он рванул в мою сторону — у меня ноги подкосились. Но Демичев уже крепко держал его в объятиях: «Уходите! Уходите, Света!» — Тварь! — орал Демичев, вырываясь. — Лапшу на уши вешала! Омск придумала! Деньги вымогала! Ты была с ним заодно, да, сука?! Вам всем нужны только мои деньги! — Алексей Григорьевич, успокойтесь! — говорил Демичев. — Она отрабатывала разные версии, мы сами ее об этом попросили… — Я убью ее! Я всех убью!.. Дальше я уже не слышала, убежала. Потом стояла у лифтов и рыдала. От пережитого унижения. И еще… Я вдруг поняла в этот момент, что Фоменко обречен. Его фамилия тоже будет вычеркнута. И я бессильна что-либо сделать. Я не разгадала эту тайну. Концы спрятаны слишком хорошо, все заросло молодым лесом и укрыто густым снегом. История, объединившая людей в списке Мирзоева, никогда не будет рассказана вслух… — Вам помочь? — осторожно спросила уборщица-таджичка. И нажала кнопку на табло. Глава 38 Уже целую неделю я лежала в постели попой вверх. Копчик болел так сильно, что вчера я не выдержала и пошла к врачу. Там чуть не поседела: оказывается, перелом копчика, вообще, не лечится, копчик просто удаляют и все. Почему-то этот факт привел меня в ужас. Жизнь без копчика показалась лишенной смысла. Мне оставалось плакать или смеяться. Но, разумеется, никакого перелома не нашли. Обычная гематома, которая сдавила нервные окончания. Теперь я лежала на кровати и слушала бесконечный трезвон телефона. Вначале Коля Мищенко звонил мне со своего номера, но потом сменил тактику — номер стал неизвестным. Очень дурной человек. Больной на всю голову. Он и правда был в меня влюблен. По крайней мере, когда открылась история с беременностью Липницкой, он ужасно обрадовался. Все остальные в нашей компании, конечно, расстроились. Им было жалко меня, ведь они понимали, как я его любила и как любила ее — она была моя лучшая подруга, можно сказать, сестра. И вот — сестра беременна от моего любимого, так банально… Тогда Виталик много раз пытался со мной поговорить, мол, ничего страшного, бывает. Ему это казалось досадным недоразумением — вроде как гематомой, которая постепенно рассосется. Но это была раковая опухоль, поражающая все новые клетки. Лишь Коля Мищенко был умен настолько, чтобы правильно поставить диагноз. И он воспрянул духом. Начал крутить круги вокруг меня — больной, бешеной. Ждал, когда опухоль станет несовместимой с жизнью моей любви. Он дождался. Видимо, мой характер был ему ясен с самого начала: я, действительно, максималистка. Я думала, у меня огромная любовь, какой ни у кого нет, а оказалось, что любовь моя обычная, и таких любовей вокруг — пруд пруди. «Слушай, ну все друг другу изменяют» — сказал Виталик. А мне обычная любовь была не нужна, вот, чего Виталик не понял. И не понял никто, кроме Мищенко. Вот только одного он не просчитал: что я, вообще, выпаду из жизни. Отрину ее, сожгу за собой мосты. Потому что и обычная жизнь мне не особенно была интересна. По-своему, Коля благороден. Он даже не пошел на их свадьбу. Все пошли — он нет. Из солидарности со мной. И, уверена, в его доме на комоде не стоят фотографии, где Липа обнимается со своим мужем — то на Бали, то на Ибице, то в Ницце. Красавица Липа, ей так идут богатые пейзажи. Куда уж мне с ней тягаться? Надо мной склонился Денис. — Я диклофенак притащил, — сказал он. — Свечи. Еще кетонал. И лед. — Лед уже не нужен, — ответила я. — Теперь сказали: тепло. — Так я и грелку купил… И обед у Стаса взял… Денис — тоже член братства. И куда более надежного, чем бывшее мое. Его друзья — это обслуживающий персонал. Официанты, аптекари, менеджеры, продавцы, курьеры, уборщики, сиделки, маникюрши: могущественная мелочь, сфера услуг. Иногда диву даюсь, какие оттуда можно выудить возможности. Все-то они знают, все-то могут добыть, вплоть до адреса любой звезды или пин-кода любой карточки. Мир не рушится только из-за их порядочности — или лени. Денис работает по мелкому: таскает рецептурный кетонал из аптеки Макса или обед из ресторана «Королева Пиццы», где работает Стас. Он разложил пластиковые контейнеры на тумбочке, засопел. Моя поза попой кверху заставляет его нервничать. Он уже пару раз пристраивался, но получил ногой по морде. Опять затрезвонил телефон. Затем хлопнула дверь. На пороге Мищенко — собственной персоной. Коля испуганно оглядывается по сторонам. В моем бараке он первый раз. А нарядился-то как! В костюме, в кашемировом пальто. В руках — пакеты из «Глобуса Гурме». — Мама дорогая! — говорит он. — Ты здесь живешь?! Но почему?! Да, у меня были накопления. И я даже внесла предоплату за квартиру в Сколкове. Дом бизнес-класса, с бассейном. Панорамные окна, сосны, двести квадратных метров, все такое. Но потом я узнала про беременность Липы и выпала из жизни на целый год. А когда очнулась, сроки подписания договора прошли. Я даже не стала требовать предоплату обратно. К тому же цены тогда сильно выросли. Все, на что мне хватило денег — хата в бараке. Впрочем, она полностью соответствовала моей самооценке… Мищенко садится рядом со мной на стул. Денис деликатно уходит на кухню. — Света, прости… — Коля чуть не плачет. — Меня переклинило… Ты знаешь, я даже записался к психотерапевту. Занятия по овладению гневом. Уже был первый сеанс… На меня нападает неудержимый смех. — Коля, уйди ради бога! Не смеши меня… — Нет, правда. Одно занятие — десять штук. Сидишь, все про себя рассказываешь… — Коля, когда я трясусь, у меня копчик болит… Замолчи! — А чего тут смешного? — он трет лицо. — Врач мне сказал, что это я выплеснул все, что наболело… Слушай, тут икра, фрукты разные… Малина… Ты же любишь. Он начинает доставать из пакетов гостинцы. Все, что я люблю, помнит… Ягоды, суши, огромная коробка «Моцарта». — Может, ко мне переедешь? — заискивающе говорит он. — Я тебе сиделку найму… — Да я хожу, Коля. Просто сейчас отдыхаю… Я тебя простила, расслабься… — У меня есть еще один подарок, — говорит он. — «Моцарта» достаточно. — Нет, это круче… — он вздыхает. — Короче, месяц назад мой человечек проверял твоего Мирзоева… Я так резко поворачиваюсь, что в спине стреляет. — Коля! Мы же закрыли эту тему! — Ну, тогда-то еще не закрыли… Короче, ты должна знать… Один любопытный факт. Этот Мирзоев с девяноста седьмого по две тысячи первый год каждый месяц переводил деньги одному человеку. Жена Мирзоева не знает, кто это, и вообще, для нее эти переводы стали неприятным сюрпризом. — И что за человек? — Дмитрий Миронович Нагибин, 1980-го года рождения. Жил в Солоновом. — Где это? — На Алтае. В районе Верх-Уймона. Это староверская деревня… Суммы были небольшие, тысяч по пять. Но каждый месяц в течение четырех лет. И главное, от жены скрывал. Когда она узнала, подумала, что это внебрачный сын. Я молчала, он подышал немного. — Ну? — спросил. — Чего молчишь? — А чего говорить… — Короче, еще одна деталь. Дмитрий этот, Митя… Место его рождения по паспорту — Омск…