— Да, — сказала я. — Понятно. Коля кашлянул. — Странно, не так ли? Он подождал моего ответа, но не дождался. — Как мальчик староверов из Верх-Уймона мог родиться в Омске? Свет, ну ты чего молчишь? — Мы же закрыли тему. — И тем не менее. Может, все-таки внебрачный ребенок? — Мы закрыли тему, Коля. — Какая ты упрямая. Что ты хочешь мне продемонстрировать? Я и сам понимаю, что в официальной версии много нестыковок. Но я уверен, что панику в «Белухе» ты развела зря… — Ага… — я подняла голову и зло посмотрела на него. — Типа, и избил я тебя правильно… — Я этого не говорил. Наоборот, я извинился… — Заткнись, — сказала я. В этот момент опять зазвонил телефон. И опять тот самый номер — я думала, Коля. Но не Коля — ведь сам Коля сидел рядом со мной. — Слушаю, — сказала я. — Светлана! Наконец-то я дозвонился! Это Артем, помните? Следователь из Омска. Вы к нам приезжали. — Да, конечно, помню. Как ваши дела? — Да все хорошо. — Вы, наверное, слышали наши новости? — Про Фоменко? Да, по телевизору сказали. Может, я зря звоню, но помните, вы просили какую-нибудь информацию? — Да. — Я нашел человека, который пишет книги про Омск девяностых. Он все у нас знает и про Фоменко тоже. Всю жизнь собирает информацию. Он сейчас в Москве, приехал по делам издательства. Я и подумал: может, вам интересно будет с ним поговорить? — Да… — сказала я. Меня снова поразила его удивительная доброжелательность. — Я вам скину его телефончик. Вы уж сами решайте: встречаться или нет. Как у вас дела? — Все хорошо. Спасибо, Артем… Я нажала отбой, а спустя несколько секунд пришло сообщение с телефоном и именем. Коля это видел, но опустил глаза. Умора. Глава 39 Андрей Станиславович остановился в гостинице «Салют». Меня он ждал в холле. Народу там было много, но я его сразу узнала. Это был персонаж из девяностых: в потертой куртке из нубука, вареных джинсах и черных ботинках с узкими носами, загибающимися наверх. Я даже не смогла удержаться от улыбки: видать, хороший специалист по тем временам, работает с погружением. Слава богу, что он не медиевист, а то сидел бы сейчас в рыцарских латах. Мы поздоровались за руку, и я осторожно села боком. Он гордо открыл кожаный дипломат и достал оттуда папку с бумагами и ноутбук. — Приехал подписывать договор на новую книгу, — сообщил небрежно. — С каким издательством? Тут он малость смутился. — «Красное знамя»… — Коммунистическое? — Я понимаю… Вам, молодым, голову задурили… — Мне не задурили, Андрей Станиславович. Я, вообще, социалистка. Он польщенно удивился. — Серьезно? Это сейчас не часто встречается. Ведь так врут про те времена… — Потому что вы сами позволяете, — пожала я плечами. — Все сдали врагу… Андрей Станиславович сразу же завелся. — Что это мы сдали? — Да все. Вам бы гордиться революцией, а вы ее стесняетесь. Хотите стать капиталистами. Вот вас и не уважают… — Постойте! — он поднял палец, как профессор на диспуте. — Это долгий разговор… — Да, — перебила я. — И боюсь, для другого раза. Сейчас меня интересует история Алексея Григорьевича Фоменко. Мне сказали, что лучше вас в тех временах никто не разбирается. — Это правда, — согласился он. — И моя новая книга как раз об этом. Она называется «Десять негритят». — Да? — удивилась я. — Вообще-то, такая книга уже есть. — Это шутка. — Что именно шутка? Что вы так назвали книгу? — Нет. Название моей книги шутливо обыгрывает ту самую детскую считалку. Ведь в истории «Сибнефти» эта песенка стала разыгрываться буквально. Директор Омского НПЗ Лицкевич, который был против создания «Сибнефти», пошел купаться и утоп. Ему купили гроб. И после этого еще девять смертей, одна другой веселее. Ей-богу, считалка какая-то! Андрей Станиславович начинает громко смеяться. Он в восторге от всех этих фактов. — А что вы хотите? — отсмеявшись, говорит он. — Сибирь — это русская Америка. Здесь всегда селились самые отчаянные. Поэтому и приватизация у нас шла — не дай бог. Настоящий истерн. — Да… Так вот, возвращаясь к Фоменко… — Да-да. Я изучал всех более-менее крупных бизнесменов тех лет. Фоменко был очень небольшой деятель. Очень небольшой. И в меру чистый. Никаких криминальных историй. Если уж сильно копаться, то можно найти только один намек, впрочем, это пустышка. — Что за намек? — В ноябре 95-го года трагически погибла семья фермера Бориса Голубева. Жена и двое детей. Они спали, когда произошло короткое замыкание в розетке. Розетка была за книжными шкафами, книги начали тлеть. Из-за дыма женщина и дети сразу же потеряли сознание. А спустя полчаса книги вспыхнули, произошел пожар. Самого Голубева в доме не было — он уезжал по делам. Вернулся утром — а тут уже милиция, пожарные, «Скорые». И гора пепла. От дома и его семьи почти ничего не осталось. — Кошмар, — сказала я. — Да… И Голубев не смог это пережить. Он похоронил своих близких, а потом повесился. — Боже мой… И как это связано с Фоменко? — Разумеется, было возбуждено уголовное дело, стали проводить следственные действия, допрашивать близких и знакомых этой семьи. И вот младший брат Голубева — Геннадий — заявил, что незадолго до этой трагедии Алексей Фоменко уговаривал Бориса продать фермерское хозяйство своему холдингу. И якобы они даже по этому поводу повздорили. — Эту версию проверили? — Да. Она оказалась полностью несостоятельной. Во-первых, никакого криминала ни в пожаре, ни в самоубийстве Голубева не нашли. Во-вторых, этот брат Геннадий был алкоголиком. Ну, и главное. Унаследовав ферму, он сразу предложил ее Фоменко. Но тот категорически отказался. Она ему была не нужна. Получается, что и мотива-то у Фоменко не было. И кстати, с фермером Голубевым Фоменко никогда не встречался, никаких переговоров с ним не вел и уже тем более, не ругался. — Да… Все убедительно… У меня к вам последняя просьба. Посмотрите, пожалуйста, вы не находите какой-нибудь связи между этими фамилиями? Он внимательно посмотрел в список Мирзоева. — Ну… Кагарлицкий работал у Фоменко в охране. Так что связь между ним и Фоменко очевидна… Протасов. У нас был такой браток, он входил в бригаду Моисея. Его убили несколько лет назад.