Карл наклонился и примерил ошейник Леону на шею, мальчик смотрел с удивлением. Проделав ножом дополнительное отверстие, Карл затянул ошейник как следует. – Не слишком туго, – услышала Даника саму себя. На самом деле ей было все равно. В подпитии она чувствовала свой внутренний холод. Приятно было оставить угрызения совести на потом. Хуже было трезветь. – Идем, Леон, – сказал Карл, привязав веревку к металлическому крюку на шее сына. Леон подпрыгнул. Когда веревка натянулась, мальчик тихо пискнул. – Теперь ты научишься идти нормально, – пробормотал Карл, и Леон нехотя пошел за ним, держась обеими руками за ошейник. Скоро Даника увидела, как сын бежит вперед, а веревка тянет назад. Споткнувшись, он закашлялся, но когда встал, по двору прокатился его заливистый смех. – Мы идем гулять! Пока-пока! – крикнул он маме. Будь у него хвост, он бы вилял, подумала Даника. Она отодвинула корыто и пошла на кухню. Через несколько недель с ошейником пришлось завязать. – Все! – объявил Карл, когда они с Леоном вошли на кухню, где Даника грела еду. – Больше я с этим проклятым ребенком гулять не пойду. Он невозможен. Кинув шапку, он тяжело опустился на стул. Тот скрипнул, но выдержал. В свое время Карл все укрепил. Пахло тем же противным рагу, что они ели вчера. Больше она ничего делать не хотела. Карлу это не нравилось, но он ничего не сказал. – Еще гулять! – сказал Леон и посмотрел на папу. – Искать животных. Ты будешь рассказывать. И свистеть. Карл покачал головой, не глядя на сына. – Он тянет все сильнее. Я так его задушу. И, кажется, он не слушает, что я ему рассказываю. – Может, тогда надо лучше рассказывать? – спросила Даника приглушенным голосом. Она стояла к ним спиной. – Говори как хочешь. Как только он видит что-то, что шевелится, он тут же на это бросается. Невыносимый мальчишка. Карл выудил из кармана рубашки сигарету и закурил. – Леону придется самому со всем разбираться, если он научится держать себя в руках. Мне и на ферме забот хватает. Я не могу заниматься всем. Даника вдруг оставила свое дело, но не повернулась лицом к мужу. – Ты изменяешь своей природе, Карл. Ты сказал когда-то, что если есть что-то, что ты любишь сильнее меня, так это природу. Карл уставился в пустоту. – Многое изменилось. Карл подумал о рыси, которую видел в тот день. Она восседала высоко на выступе скалы, чутко ко всему прислушиваясь. Когда-то редкая возможность увидеть рысь делала его счастливым. Сейчас ему было все равно. Это же просто зверь, как любой другой. Да и рысь не сильно обрадовалась, увидев его. Леон не заметил зверя, а Карл промолчал. Он зачерпнул полную ложку из поставленной перед ним тарелки. Что рагу, что каша – какая разница. Все потеряло краски, стало серым. – На здоровье, – сказала она. – Спасибо, – сказал он. – Выпить есть? Она поставила перед ним бутылку местного производства. И вино тоже серое, хотя и было красным. – Да, вот… Леон, хватит, отпусти! Сядь на стул. Карл не смотрел на них. Он устал. – Папа, свисти. Карл больше не свистел. Он ел, спал, работал, занимался сексом и пил. Самое необходимое. Этого хватало. Соседей они не встречали. В городе говорили, им помогали близнецы с большой фермы с техникой. О близнецах отзывались спокойно: светлые как день, только слишком зацикленные друг на друге. С женщинами не общались. Поэтому такие деятельные. Даника понятия не имела, как обстояли дела у Мирко в Америке, и ей не хватало смелости навестить его родителей и спросить. Соседская ферма казалась дальше, чем когда-либо. Сама она снова стала иногда ездить в город, но всегда без Леона. Если кто-то спрашивал ее о сыне, она улыбалась и отвечала, что у него все отлично – большой, сильный, отлично чувствует себя на ферме. Да, все так, как должно быть. У Леона все прекрасно. Как-то зимой она заметила родителей Мирко: они шли под руку ей навстречу по одной из узких улочек города, но, завидев ее, специально свернули. По крайней мере так показалось Данике – в переулке у них явно не могло быть никаких дел, кроме как поиск укрытия. В тот день стоял жуткий мороз. Старики укутались так, что походили на двух кругленьких жучков, перекатывающихся в попытке скрыться от опасности. Чуть быстрее, чем было по силам. Даника почувствовала укол обиды, увидев, как они поворачиваются к ней спиной. Разве она не соблюдала взаимные договоренности, разве она не хорошо относилась к их младшему сыну? Конечно, ей не следовало целовать его в тот день в хлеву, но об этом они знать не могли. Мирко не стал бы болтать. Она была уверена, что достаточно его знала. Возможно, это Йован связал соседей каким-то враньем по рукам. Может, он и Мирко что-нибудь про нее наговорил. Что-то дурное. Иначе она не понимала, почему Мирко не пришел попрощаться. Это все козни брата. Месть. В ней поднималась холодная ярость при воспоминании о поступке Йована. Она тряслась от холода, чувствовала себя наедине со злостью, не могла разделить ее даже с Карлом. Она вообще не была уверена, что Карл способен чувствовать. Зато он постоянно хотел секса. Словно это последняя связывающая их ниточка. Если они остановятся, все будет потеряно. Еще это помогало удерживать тепло – ту каплю, что осталась. Она не рассказывала, что хочет снова забеременеть. Для нее это превратилось в одержимость. Родить нормального ребенка обычного размера, с ясным разумом и силами, с которым можно справиться. Мальчика или девочку, девочку даже лучше! С ней можно говорить, с гордостью возить с собой в город. Ей хотелось маленького человечка, для которого она станет настоящей матерью. Это сможет все исправить, думала она. И еще поможет справляться с Леоном. Она нашла отличное, хоть и временное решение для своего первенца. Теперь у нее чуть больше свободы. И у Карла тоже. Не может же ей два раза подряд так не повезти, думала она. Или может? Каждый раз, когда Даника оставалась с Карлом наедине, сомнения росли. Вдруг Карл способен создавать только уменьшенные гротескные копии самого себя? Еще одного такого она не переживет, если вообще сможет родить. Может, ей был дан единственный шанс. Однажды, когда Карл уехал далеко на север, а вернуться собирался поздно вечером, Даника приняла решение. Когда она выходила замуж, она была настроена хранить брак и верность своему мужу перед лицом Господа. Но сейчас кое-что было важнее. Важнее веры. И надежнее. Не обязательно, чтобы это была кровь и плоть Карла. Наоборот, вероятность родить нормального ребенка будет выше от другого мужчины. Карлу не нужно ничего знать. Едва ли он оставит ее, если у ребенка не будет его носа или его размеров. А она, естественно, станет все отрицать, если возникнут подозрения. Карл на ферме нужен ей так же, как ей нужен нормальный ребенок. Даника точно знала, в какой из трех кабаков города ей наведаться. Еще в молодости она часто туда захаживала и знала посетителей. Точнее, она знала, что едва ли встретит знакомых, потому что туда ходили в основном мужчины, не имеющие отношения к городу. Безымянными муравьями они безошибочно отыскивали путь к кружке с медовухой. То, что по первому залу разгуливали искусительницы в легкой одежде, тоже имело значение. Карл давно поклялся, что ноги его не будет в этом месте, а обещания он всегда держал. Она узнала только бармена, возможно, и он ее узнал. Тем не менее он притворился, что ничего не заметил – просто кивнул, принимая заказ, словно в первый раз видел эту женщину. Это успокаивало. Бармены обычно соблюдают обет молчания. Даника надела платье, которое выставляло напоказ ее фигуру. Когда Карл впервые ее увидел, она была в нем же. По телу распространялось приятное тепло, которое нельзя было объяснить только алкоголем. Посетителей было немного – все-таки середина дня. Но Данике и одного хватило. Он оказался рядом с ней у барной стойки всего через несколько минут. Высокий, хорошо сложенный, с красивым лицом, хотя лоб был низковат. Голос приятный. Коммивояжер. Еще и развратник. Пропустив по рюмке, они спустились к реке и сделали все на поляне. Полтора часа спустя он был на пути в Италию, а она вернулась на ферму с новой надеждой и потребностью обмыть опыт. За кухонным столом пригубила. Карл вернется еще не скоро. Даника была уверена, что рано или поздно ей повезет. Надо внимательно выбирать самых обычных и, безусловно, тех, кого она точно не встретит еще раз. Они не должны ничего о ней узнать, просто отыметь втайне от всех. Такое предложение мало какой мужчина в состоянии отклонить. Как только она забеременеет, сразу с этим покончит, как и с выпивкой. Это она себе пообещала. Она сможет родить и без помощи соседки. Карл примет ребенка – он привык делать это со скотиной, и у него хорошо получается. Даника думала, что он будет рад находиться рядом. И это сильнее их сблизит. Теперь надо переодеться. И проведать Леона. Болгарин Поначалу Карл не был любителем ярмарок в окрестностях. Там слишком много людей и мало спокойствия. Но с течением времени начал привыкать к суматохе и даже полюбил ее. Приятно время от времени выбираться из дома, где царил беспорядок, вытягивающий все силы, и хотя сил у Карла было в избытке, его это все равно изматывало. Поэтому он постепенно стал задерживаться на ярмарках после того, как продаст все, что привез, и закупит необходимое. На крупных ярмарках и животноводческих выставках обычно выступали скоморохи и шуты. Раньше Карл считал их концерты смехотворным времяпрепровождением для дураков, но теперь ему и самому нужно было развеяться, и он позволял глашатаям увлечь себя. Он вынужден был признать, что было что-то захватывающее в наблюдении за шутами и реакцией, которую они вызывали у публики, – будь то насмешки или удивление. Часто одни и те же актеры приезжали из года в год. Был там вышедший в отставку пушечный король, который никогда не стрелял дальше пяти метров и вечно терял зубы. Только когда штаны загорелись, он отрекся от титула. Еще была бородатая женщина, в которой многие узнавали местного кузнеца, но все равно обожали. И крысолов со следами укусов на носу, и толстый фокусник, периодически душивший под тряпочкой очередного голубя. Были молоденькие сестры-акробатки, с непостижимой легкостью закидывавшие скрещенные ноги за голову. Карл отлично помнил, как одна из них скрючилась как-то ради него, да так, что он не знал толком, где у нее верх, где низ. Задача оказалась чуть ли не слишком сложной. С того раза девушка всегда прихорашивалась, едва завидев его в толпе, а он не обращал внимания. Как бы тяжело ни бывало ему с Даникой, он не собирался нарушать обет. Она мать его ребенка и все еще красавица, достойная любви. В последнее время она снова стала послушно отдаваться, хотя что-то все равно изменилось. С Даникой стало грустно жить под одной крышей. Ребенок ее изменил. Еще он заметил, что она слишком много пьет. Мать не должна столько пить. Иногда ему приходила в голову мысль о второй беременности. А вместе с ней – надежда, что этого не случится. Ярмарочные драчуны, конечно, тоже иногда бывали. Всегда находились любители посмотреть, как местные храбрые пареньки принимали вызов, и их отметеливали. Карл сам никогда не выходил на ринг, потому что и боксер, и организатор его игнорировали без конца, несмотря на то что все вокруг пялились на него. Это были бы легкие деньги. И еще этот болгарин. Болгарин с густыми усами.