– Очень, – сказал Мирко. – Только, бога ради, не говори этого хозяину с сыновьями. – Ему больше не было видно брата, исчезнувшего за бараком для сна. – Кажется, ты обеспокоен, – сказал врач. – Но тебе ведь нечего бояться, ты же здесь? – Что? Ну, просто там мой друг. – Твой друг? – Да, я забочусь о нем. У него не все в порядке с головой. Но он безобидный. – Он не может быть с той девушкой, как думаешь? – Додо? Ни в жизнь, он ничего об этом не знает. Невинен как младенец. – Это хорошо. Тогда опасности нет. – Нет… – нехотя признал Мирко. – Просто он… – Он что? – Необычайно большой и сильный. – Да? – Врач явно с любопытством посмотрел на него. Глаза у него были карие и вызывали доверие. Давно Мирко не испытывал такого внезапного доверия к другому человеку. Ключница должна чувствовать себя в безопасности, раз он за ней ухаживает. – Додо не умеет управлять своей силой. Он действительно необычно сильный. А голова как у младенца… иногда такое сочетание может привести к беде. Врач понимающе кивнул. – Могу себе представить. Расскажи-ка, что он там сейчас делает, этот твой друг. Раз он не здесь. – Ловит мышей и с ними играет. – Мышей? – Ну да, звучит странно, но вот такая у него причуда. Он любит трогать все мягкое. Особенно мохнатых зверьков. К сожалению, он их часто случайно душит, по крайней мере мышей. – Ах вот как. Ну, пока только мышей, это не страшно, – сказал врач с улыбкой. Пришла его очередь кидать. Они продолжили играть. Мужчины смеялись, солнце пекло, с вершины куста подал красивый голос певчий дрозд, прославляя вечер. Но Мирко еще не успокоился. Вдруг из-за амбаров раздался громкий крик. Потом выстрел. Все замерли в тех позах, в которых их застал выстрел. Тот, чья очередь была бросать, медленно выпрямился. Слышно было только, как катится шарик, потом останавливается с тихим стуком. На шарики никто не смотрел, все повернулись к амбарам. А потом побежали. Врач и Мирко тоже. У ворот в дальний амбар застыл младший сын хозяина, с видом безумным и потрясенным. Безумным в самом отчаянном смысле. Он уставился на них, стоя с поднятой рукой и пистолетом, направленным в воздух. – Она мертва! – крикнул он. О том, что случилось Хочешь услышать, что случилось? Так вот, когда я увидел, что юная девушка совсем одна заходит на сеновал, я пошел следом, чтобы сказать, что я бы с удовольствием прогулялся по сеновалу. Сегодня ведь воскресенье, выходной, так что Мирко и все остальные собрались на площади перед домом, чтобы поиграть в бочче. У меня никак не получается играть в бочче, так что мы с Мирко решили, что лучше я вместо этого буду ловить мышей. Это я и делал на сеновале, когда вошла девушка. Помещение было большим, так что она меня не заметила. Кажется, она немного испугалась, когда я внезапно очутился у нее за спиной и стал что-то говорить. – Случается, что Мирко не хочет, – сказал я. – Но я ничего не имею против прогулки по сеновалу. И знаешь, что она тогда сделала? Она повернулась и дала мне пощечину. Бум. Прямо в щеку. Она подскочила, как маленький зверек, чтобы сделать это, потому что иначе не дотягивалась. Я, конечно, улыбнулся, действие было очень чудное. Особенно для девушки. И она тоже улыбнулась. И вдруг она на меня так странно посмотрела. Она словно бы осмотрела меня сверху вниз, а потом снизу вверх. Потом она улыбнулась и сказала, что я очень мускулистый мужчина. Обычно меня называют горой мускулов, но мне больше нравится быть мужчиной, чем горой. Многие еще говорят, что я крепыш, силач или растяпа. А та девушка с блестящими волосами считала, что я мускулистый. Знаешь, что она сделала потом? Она спросила, не хочу ли я снять рубашку! В тот момент я, видимо, забыл, что мне никому нельзя показываться без рубашки. По крайней мере, я сделал то, о чем она попросила. Заткнись, знала бы ты, как она на меня посмотрела. Она положила обе руки мне на живот, тут внизу, где твердые кубики. Она потрогала их, а потом захотела потрогать кое-что еще. Она захотела ощупать все мои мускулы, она трогала мою грудь, и плечи, и руки, и спину. И знаешь, мне было так приятно ощущать на себе движения ее рук. Никто меня еще так не трогал. Никогда в жизни. Даже Мирко. Мне так захотелось дотронуться до нее, она казалась такой мягкой, и у нее тоже выступали формы, которые мне очень хотелось потрогать. Но Мирко велел мне никого не трогать, так что я просто стоял, опустив руки. А знаешь, что она сделала дальше? Она развязала мне пояс и попросила снять обувь и штаны. Штаны! Я ни в жизнь бы не понял, зачем все это, но я сделал, как она сказала, потому что она была такая милая. А потом произошло кое-что, чего я не совсем могу объяснить, но, кажется, я теперь лучше понимаю, почему Мирко нравилось беседовать с женщинами. С ума сойти, как же приятно было то, что она делала. У меня все внутри так приятно чесалось и щекотало. А потом эта штука внизу выросла, выпрямилась, стала поворачиваться из стороны в сторону. Я и не знал, что она столько всего умеет. Ты знаешь, она вовсе не хотела гулять по сеновалу. Она хотела просто на нем лежать. Она велела мне лечь на спину. Тогда она позаботится о том, чтобы мне стало по-настоящему хорошо. И она это сделала. Ты не поверишь, как хорошо мне стало, когда она прыгала надо мной как ненормальная. Она все подпрыгивала, и ее маленькие шарики подпрыгивали. Знаешь, выглядело забавно. Я не знал толком, что мне надо делать, поэтому просто лежал, вытянув руки вдоль тела. По крайней мере, поначалу. А потом она стала издавать эти звуки. Сначала такие клокочущие, а потом стала кричать. Не громко, так чтобы издалека не было слышно, такие короткие резкие выкрики, от которых у меня заболела голова. Я попросил ее прекратить, но она продолжала. Нет, она кричала только больше, она наклонилась вперед и прижалась своими женскими губками к моему уху. Я не мог этого выносить. Я говорил: «Стоп, стоп, стоп», – а она отвечала: «Да, да, да», – но она не останавливалась несмотря на обещание. Она продолжала, и хуже всего то, что все, что она делала, было одновременно приятно и жутко. В какой-то момент она закричала так громко, что я не мог больше выносить, и тогда я поднял руку и взял ее одной рукой за горло, а другой зажал ей рот и держал так, пока у нее глаза не сделались большие-большие и она не перестала двигаться. Наконец она замолчала. Ни звука. Я потряс ее, потому что я ведь не хотел, чтобы она перестала делать то, чем мы занимались. Она просто должна была замолчать. Но она прекратила делать все, даже дышать. Тут я догадался, что это не хорошо. Она лежала на мне безвольная, в красном платье, которое она задрала, залезая на меня. Когда я поднял ее, голова повисла, и темные кудри упали мне на шею, щекотали меня. Мне хотелось бы так лежать и дальше, поднимать и опускать ее и чувствовать это приятное щекотание. Но у меня было ощущение, что оставаться там не очень хорошо, так что я переложил ее в сено. А тут я обнаружил, сколько у нее волос под платьем! Густых, как у шерстяной свиньи. Черной шерстяной свиньи. Как же мне захотелось сесть рядом в сено и гладить эту шерсть, ее мягкие белые руки, красные губы, теперь искривленные и не такие блестящие, как когда она пришла. Но я не решался. Я знал, что мне придется сделать то, что я пообещал Мирко. Мне придется сбежать и отыскать то местечко у реки, где живет ворона. И тут я увидел блестящее маленькое сердечко, которое она носила на цепочке на шее, и тогда подумал о тебе, ты же любишь все блестящее. И я подумал, что девушке это сердечко едва ли еще понадобится, раз она уже не дышит. Поэтому я сорвал его с шеи и взял с собой. Для тебя. Затем я быстро натянул штаны и ботинки, засунул сердечко в карман, а рубашку – под мышку. Девушку я так и оставил в сене, потому что не знал, что мне с ней делать. И я побежал быстро-быстро, как только мог, из амбара, вокруг дома, через луг, вдоль реки и через лес. Я точно запомнил слова Мирко. Я бежал без остановки, пока не нашел это место. И тут ты! Ты и представить себе не можешь, как я рад видеть тебя на этой ветке. С тобой было очень приятно поговорить. Мне нужно было выговориться. Ты не поверишь, как много иногда накапливается в голове. Я надеюсь, тебе понравится это сердечко. Я бы рад был оставить его себе. Зверь должен умереть Парень упал перед входом в амбар, как складывается дом в языках пламени. Он медленно опустился на колени в гравий, все еще поднимая пистолет. Видимо, он стрелял, чтобы их позвать. – Наша сестра мертва, – голос не слушался. – Ее изнасиловали и задушили. Задушили. Мирко почувствовал безграничную тяжесть на сердце. Только Додо мог такое сделать, и через мгновение остальные тоже это поймут. Он надеялся, что Додо помнил, как они договорились бежать. Но изнасилование? Додо ведь не мог ее изнасиловать? Девушка лежала в неестественной позе, рот приоткрыт, глаза испуганы, ореол блестящих кудрей. Луч предзакатного солнца проникал через переднюю дверь и падал точно на нее, словно все это – сцена в театре, а она – актриса и скоро встанет со смертного одра и станет кланяться публике. Пыль по обыкновению лениво кружилась в теплом свете, не обращая ни малейшего внимания на разыгрывающуюся драму.