27 мая 1943 года. "Я в бешенстве! Они чувствуют себя здесь хозяевами. Как будто они не отдали эти территории два года назад, позорно бежав на восток. Обоз с оружием и продовольствием подорвался на минах, которые разложили партизаны на дороге. Вот это уже наглость. И я этого так не оставлю!" 28 мая 1943 года. "Вечером долго думал, почему мы не можем их одолеть. Я буду не я, если не найду решения этой задачи. Главная трудность заключается в том, что у партизан везде есть свои "уши". Они пользуются поддержкой населения и заранее узнают, о наших передвижениях. Поэтому всё, что я делал до этого, было обречено на провал. Бессмысленная мышиная возня. Потомственный барон Шпаер просто так не сдастся. Я понял, что мне нужно. Мне нужен "свой" человек в среде партизан. И он быстро нашёлся". Смотритель музея Регина прищурилась и зажала уши руками. Блеск золочёных рам, подсвечников, настенных барельефов и скульптур ослепил её. Золото было везде – на стенах, на дверях, на потолке, разве что на полу не было. Она стояла посреди шумного бала. Маскарад неистовал, бурлил, волной перекатываясь из одной стороны огромного дворцового зала в другую. Оркестр играл озорную мелодию, переходя в какофонию. Чью-то рука опустилась ей на плечо. Клептоманка убрала руки от ушей. – Здравствуй, Регина, – едва разобрала она. Из-за шума было плохо слышно. Откуда неизвестно, перед ней появилась незнакомка – блондинка с глазами-изумрудами. Регина хотела поздороваться, но почему-то не смогла. – Я – Эмма. Эмма Ростоцкая. Из-за спины Эммы выпрыгнул размалёванный арлекин в жёлто-красном костюме и двуцветном колпаке с колокольчиками. Загородил блондинку и закричал что-то Регине прямо в лицо, заплёвывая её слюнями. Ростоцкая пыталась разглядеть Эмму, но арлекин мешал ей. Он хлопнул в ладоши перед лицом Регины, и она тут же проснулась. "Боже, что это такое? Почему мне всё это снится? И, самое главное, когда всё это закончится?" Архипов, расслабленный, похожий на младенца, спал. Ростоцкая немного полюбовались этим видом и встала, стараясь не шуметь. Умылась и вышла в гостиную. "Добрррое утррро". – Привет, Григорий, – сказала она, подходя к резному буфету. Ворон слетел с него и сел хозяйке на плечо. Они вместе пошли в ванную, затем на кухню. На завтрак планировалось сварить гречневую кашу на молоке – Архипов её любит, а Регине она будет полезна. Ростоцкая вкратце рассказала любимому питомцу про сон. "Эмма Ростоцкая тебя о чём-то предупреждает," – ответил на незаданный вопрос Гриша. – О чём? – спросила Регина, промывая крупу. "Не знаю. Но это явный знак. Помнишь, в прошлом году к тебе монахиня или игуменья приходила во сне?" – Конечно, помню. Ростоцкая залила гречку водой, поставила вариться и даже обернулась к пернатому, сидящему на верхней полке кухонного шкафа. Как такое забыть?! "Ну и эта… твоя прабабка за тем же таскается. Видимо, все по очереди будут навещать правнучку". – Только этого мне не хватало, – сказала она, прикрывая крышкой кастрюлю с гречкой. – Пойдём буду тебя кормить. Регина насыпала в мисочку корм, добавила любимые Гришей орехи. Ворон не торопясь подлетел к кормушке. Архипов вышел к завтраку довольный, уже начисто выбритый и свежий. Обнял жену, почесал Грише под клювом и сел к столу. – Каша великолепна. Повару увольнительный вне очереди, – как всегда нахваливал завтрак Руслан. – Каррр! – возмутился со шкафа Гриша. – И поварёнку тоже отдельное спасибо, – одумался он во время. Регина смутилась и покраснела. Тоже как всегда. Когда она отвернулась, Архипов быстро облизал ложку. Хотел и тарелку облизать, но передумал. Он никак не мог избавиться от этой армейской привычки. Супруга всё видела в отражении окна, но сделала вид, что ничего не заметила. – Кстати, про увольнительный. Я сегодня еду в Тутаевку. – Зачем? – спросила Ростоцкая, убирая со стола. – На разведку. Нужно узнать, зачем туда ездила Олеся Травникова. – Возьми меня с собой, – загорелась Регина. – Далеко ехать. Растрясёт, – засомневался будущий отец, указывая на живот. "Себя не жалеешь, хоть о ррребенке подумай!" – поддержал Архипова Гриша. – Ну, пожалуйста, – жалобно попросила Клептоманка. В Тутаевку путь не близкий. Не то чтобы далеко, а по бездорожью. Бетонка быстро закончилась, и началась тряская грунтовка. Регина покрепче вцепилась в поручень автомобиля. Как бы ни растрясти малыша. Руслан старался не лихачить, с тревогой поглядывая на её лицо – не бледная ли, потом на живот – как он там, но иногда пропускал ухабы. Но вот показался мост через мелкую речушку, а за ним и деревня. Остановились у домика с броской надписью "СУПЕРМАРКЕТ". Деревянная, когда-то жёлтая, рассохшаяся дверь была открыта, поэтому они решили заглянуть в магазин перед тем, как навестить участкового. Ростоцкая переступила порог сельского торгового заведения, и рот её рефлекторно наполнился слюной. Она судорожно сглотнула. На жёлтых покатых полках лежал ароматный хлеб. – Эта девушка к Вам на прошлой неделе не заходила? – спросил Архипов, протягивая скучающей продавщице фотографию Травниковой. Рыжая девица перестала жевать, вытерла руки о жёлтый фартук, взяла предложенный фотопортрет и с интересом взглянула сначала на городских, потом на фотографию. – А чё с ней? – тряхнула она пережжёнными химической краской кудряшками таким тоном, как будто она была с ними знакома сто лет. – Была или нет? – уточнил Руслан, раскрывая перед длинным носом девицы удостоверение следственного комитета. – Ну, была. – К кому приезжала? – Вы это… В музее про неё спросите, – буркнула девица. – Благодарю за сотрудничество, – сказал Архипов, развернулся, направляясь к выходу. – Руслан, подожди, – попросила Регина. Клептоманка и не думала уходить от таких богатств. Разве в городе купишь натуральные продукты? Никогда. Это только на этикетках написано "Фермерское", а на самом деле, фабричное, с добавлением ароматизаторов, идентичных натуральным. Плавали, знаем. – Девушка, мне, пожалуйста, хлеба два батона, редиски, зелени, молока и творог. А огурцы, наверно, прошлогодней засолки, да? Руслан ухмыльнулся, но терпеливо сложил покупки в пакеты и унёс в машину. – Всё? – Всё! – сказала Регина, вгрызаясь в хрустящую, ещё теплую корочку одного из купленных батонов. – Едем в музей, – сказал Архипов, выруливая от магазина. Где там супермаркет, не понятно. Обычная прилавочная торговля. Музей же стоял на отшибе, у большой поляны, за которой начинался лес. Руслан припарковал автомобиль перед маленьким домиком с латунной табличкой "Посвящается героям Великой отечественной войны", помог выйти Регине, дёрнул дверную ручку – закрыто. На поляне, у памятника павшим солдатам и офицерам суетилась одинокая фигура. Старик в подбитом мехом жилете подметал у подножия памятника. – Когда открывается музей, не подскажете? – спросил Архипов, повышая голос. – Ух, ты! А вы никак посетители? – спросил радостный старик. – Только что же ты, мил человек, так орёшь? Я же не глухой. Смотритель музея, а это оказался именно он, подхватил метлу и грабли подмышку, подошёл к ним, пожал руки. – Степан Ильич, – представился он, улыбаясь. Регине всегда таким людям хотелось улыбаться в ответ, даже тогда, когда улыбаться она разучилась. Ей казалось, что у него смеётся всё: седые спутанные волосы по плечи, седая неухоженная борода, добрые глаза за большими и толстыми линзами очков, даже морщинки, лучиками расходящиеся от уголков глаз, и те веселились. – Идите за мной, – сказал старик и уверенно ушёл вперёд. Степан Ильич повёл их в избушку музея, с гордостью рассказывая о каждом музейном экспонате. Архипов хотел было прервать этот исторический монолог, но остановить экскурсовода, ступившего на любимую тему, было невозможно. Регине стало совсем весело, она внимательно слушала смотрителя, а краем глаза наблюдала за мужем. Руслан постеснялся перебивать увлечённого дедушку, мучился, но смиренно слушал, дожидаясь хоть какой-нибудь паузы. – Мы приехали по другому делу, – сказал, наконец, Архипов. – На прошлой неделе к Вам приезжала Олеся Травникова. Следователь протянул смотрителю фотографию подозреваемой. – Ух, ты! Олеся! Помню, помню. Она же моя коллега. Историк-педагог. Приезжала, да, – сказал Степан Ильич, разглядывая фотографию. – А что она тут делала? – спросил Архипов.