– Так это… Про Егора Болотова узнать хотела. О нём мало кто сейчас знает, а надо бы, – посетовал старик, оглаживая седую бороду. – Это партизан, да? – переспросила Регина. – Да. В годы войны в наших лесах партизаны хозяйничали. Так вот Болотов был у них командиром отряда. А после войны он книгу написал про войну, про героическое прошлое. Сейчас по книге снимают фильм в Старграде. Степан Ильич завёл их в комнатку, усадил, достал термос с чаем, разлил, пододвинул чашки гостям. – Спасибо, не хочется, – отказался Руслан. – Пейте! Он же с лесными травами. Я их сам собираю. Чашки были не очень чистые, но Регина всё же сделала вежливый глоток. – Знаете, я ведь эти материалы про партизан, про войну по крупицам собирал долгие годы. Вся Тутаевка надо мной смеялась. Зачем тебе всё это старьё нужно, Ильич? А Олесечка хоть и приезжая, а так меня слушала, так ей было всё это интересно. Мы с ней битый час проговорили. Никак не могли остановиться. – Поговорили и всё? – спросил Архипов. – Что потом? – Она очень заинтересовалась дневниками немецкого офицера. Егор Болотов взорвал немецкий штаб во главе с Эриком Шпаером, а дневники его вот остались. Их мальчишки давно уже нашли, играючи на старых развалинах, и мне принесли. В музей, значит. Олеся осторожно полистала страницы, у неё аж глаза загорелись. Сказала, что это сенсация. – Так она за ними приезжала что ли? – догадалась Регина. – Там как получилось. Я, значит, сижу дома со своею старухой, чай пью, новости по телевизору смотрю. Глядь, Старград наш показывают. Мол, приехали москвичи фильм снимать про нашего земляка-героя. А я что зря все материалы собирал? Позвонил, значит, на киностудию. Так, мол, и так, есть у меня для вас интересные вещи, в том числе немецкие дневники. Надо? Вот Олеся и приехала. Она ведь исторический консультант при фильме этом. Коллега моя. – И где эти дневники сейчас? – спросила Ростоцкая. – Так Олеся их забрала и в город уехала. – А что там было? Вы читали дневники? – заинтересовался Руслан. – Ух, ты! Да как я их прочитаю? Я немецкого языка не знаю. Французский в школе учил, да и то кроме "мерси" не выучил ничего. – Она сразу уехала? – уточнил следователь. – Зачем сразу? Мы с ней к памятнику сходили, она цветы возложила. Потом в телефоне писала кому-то. Взволнованная была, да. Поблагодарила и уехала. – Куда же она подевалась? – в воздух спросил Архипов. – Потерялась что ли? – только сейчас догадался старик. – Да. Потерялась. Архипов и Ростоцкая поблагодарили разговорчивого смотрителя, вышли из деревенского музея и сели в машину. – Давай тоже цветы героям войны возложим, – предложила Регина. – Давай, – согласился Руслан. – Только где мы их возьмём? – Там, у дороги домик с цветами. Мы у хозяйки купим. Так и сделали. Подъехали к домику, немолодая женщина вышла к калитке, а потом с удовольствием нарвала им два цветочных букета. Регина и Руслан вернулись к памятнику и возложили цветы к подножию. Выехали из Тутаевки и глазам своим не поверили. У моста собралась, наверно, вся деревня. Даже Степан Ильич торопился узнать, что там случилось. Пока они с цветами возились, потом их возлагали, минута молчания, шустрый старичок время не терял. Архипов остановил автомобиль на обочине, они вышли из машины и вместе со смотрителем музея спустились к реке. У бетонного основания моста в траве лежала утопленница. Возле неё суетился участковый. – Ух, ты! Батюшки мои, так это же Олесечка, – заголосил смотритель музея, дёргая Архипова за рукав пиджака. На глаза старика навернулись слёзы. – Как же так?! Молодая же, совсем ещё девчонка. А как в истории хорошо разбирается. Разбиралась, – поправился Степан Ильич и заплакал. Хотите чаю? Пока приехали эксперты из города, пока Берёзкин рыскал по деревне в поисках свидетелей – как всегда никто ничего не видел, наступил вечер. Из Тутаевки Архипов поехал прямо на киностудию. Два трупа на один фильм наводил на мысль, что искать преступника следует именно там. – Нет, это никуда не годится! – возмутился режиссёр, обращаясь к моложавой женщине. – Кого ты мне присылаешь, а? – А что не так? – У него же маникюр, и брови выщипаны. Ну, какой из него партизан?! – А где я возьму других?! – отбивалась директор картины. Она стояла в полосатой рубашке свободного кроя красная, как варёный рак. Клим Ларин пробы не прошёл. Быстрая смена актёра на главную роль – задача непростая даже для бывалого кастинг-менеджера, а тут ещё дело осложнялось тем, что съёмки проходили не в Москве, а в провинции. – Как же всё-таки жаль, что Лёвушки нет с нами. Как он походил на папу, – вздохнула Елена Егоровна Болотова. – А вот и наши друзья из органов, – заметил приближающихся полицейских режиссёр, приподнимая бейсболку в качестве приветствия. – Неужели нашли убийцу? – К сожалению, пока нет. У нас для Вас дурные вести, – сказал Архипов. – А других новостей от вашего ведомства и ждать не приходится, – проворчал седой мужчина. – Сегодня Вашего исторического консультанта нашли мёртвой в деревне Тутаевка. – Что?! Как мёртвой? Этого не может быть! А что случилось? – заголосила моложавая женщина, директор картины. – Пока неизвестно. Следов насилия не обнаружили. – Елена Егоровна, Вы же дружили с Травниковой, – развернулась директор картины к дочери партизана. – Какой кошмар! Опять смерть, – сказала Болотова, качая головой. Крупные серьги-кольца в ушах закачались в такт её движениям. – Кстати, Травникова и есть бывшая одноклассница Амурского, – сказал Архипов директору картины. – Что Вы говорите?! – удивилась она. – А Вы разве этого не знали? – удивилась в свою очередь Болотова, обращаясь к директору в полосатой рубашке. Следователь отвёл Елену Егоровну в сторону, подальше от софитов и взрывного характера режиссёра. – Вы знаете, мы с Олесей подружились на этой работе. Она – исторический консультант, я – дочь главного героя. Нам было что обсудить. Я вообще её воспринимала, как дочь. – Она делилась с Вами личной жизнью? – спросила Регина. – Да, делилась. В школе Олеся была влюблена в Лёвушку, как говорится, по уши. А на картине эта страсть вспыхнула с новой силой. Знаете, как это бывает, первая любовь самая живучая. А Амурский с ней поигрался да и бросил. Заметьте, во второй раз. – А Травникова что? – А что Травникова? Рыдала. Я утешала её, как могла. Сказала, что ей надо развеяться. Займись работой, отвлекись от сердечных дел. Олеся сказала, что как раз есть у неё такое дело – едет в деревню Тутаевка, смотреть старые немецкие дневники. И больше мы её не видели. – А когда это было? – спросила Ростоцкая. – В пятницу, – ответила Болотова. Крупные кольца в её ушах дёрнулись в такт взмаха головы. Архипов взял Регину за локоток, мол, пора, они быстро распрощались и вышли из арендованного киностудией склада. Ростоцкая залюбовалась – небо над городом окрасилось светом заходящего солнца, лёгкий ветерок шевелил листву на деревьях, из кустов доносился стрекот сверчков. Регина погладила живот. Скоро она всё это будет показывать малышу, а не заниматься поиском преступников. – Травникова убила Амурского, а сама утопилась от неразделённой любви. Помнишь, она ещё в школе пыталась покончить жизнь самоубийством. Как тебе версия? – спросил Руслан, включая зажигание. – То, что у неё есть суицидальные наклонности, вовсе не значит, что она самоубийца. Да, Олеся была расстроена – она бросила мужа, а Амурский бросил её. Опять. Но заметь, Степан Ильич говорил, что её заинтересовали дневники немецкого офицера. – Эрика Шпаера, – подсказал Архипов, выворачивая на шоссе. – Точно. Она уехала оживлённая своей находкой. Зачем ей было топиться? Нет, здесь что-то не так, – закачала головой Клептоманка. – Не могла она покончить с собой. И где! В чужой деревне. * * * Регина зажмурилась. Опять слепящий блеск. Опять шум и какофония. Бал-маскарад продолжался. Безумцы в масках скакали, выгибались и кривлялись. Опять, откуда ни возьмись, появилась Эмма. Эмма Ростоцкая. Встала перед Региной и открыла было рот. Мощный взрыв сотряс золочёный дворец. Регина сама еле устояла, а Эмма даже присела в испуге. Но собралась и встала. Люди в масках продолжали танцевать, как будто ничего не произошло.