"Я устала. Я на грани нервного истощения. Я вздрагиваю от малейшего шума. Представляю, что творится с императором. После взрыва в Зимнем дворце он почти не выезжает в город. Только на развод караула по воскресеньям в Михайловский манеж". 17 февраля 1880 года. "Что же им неймётся-то? Никак не могут успокоиться эти народовольцы – бесы, антихристы. Сегодня прикрыла глаза и вижу, что очередная поездка опасна. Каменный мост будет заминирован. Бежала туда, перехватила взрывника по дороге, на подступах к мосту. Когда он от меня смог отвязаться, делать уже было нечего. Карета царя проехала мимо". 27 февраля 1881 года. "Ну что он им сделал?! Что?! Освободил крестьян и только. Каждый день чёрное кольцо вокруг императора сжимается. Во сне я вижу, что осталось мало времени и моих сил. Они намерены идти до конца. Верят, что убьют Александра II, а дальше будет республика. Как же, как же. Я пытаюсь навести жандармов на верхушку заговорщиков. Арестованы Михайлов и Желябов. Софью Перовскую взять не удалось – прячется. Царь теперь острожен, но у него есть обязанности. Он выезжает в Михайловский манеж на смену караула регулярно. Меня это сильно тревожит". 1 марта 1881 года. "Я слегла с температурой. Жар, бред, головокружение, слабость в мышцах. Мне кажется, или это в правду всё произошло? Или произойдёт. Надобно встать и идти. Эти антихристы заложили мину на Малой садовой улице. Ждали государя. Не дождались. Он поехал по Екатерининскому каналу. Перовская хитра – поставила людей и там, махнула белым платочком, Рысаков бросил бомбу в царскую карету. Ну, зачем он вышел посмотреть? Захотел поговорить с раненным. Зачем? Террориста Гриневицкого никто в этом хаосе не заметил. Он подошёл и бросил бомбу под ноги государя. Александра, тяжело раненного, унесли во дворец, где он и скончался. Это мне вечером Николай рассказал. Да я и так всё знала". 11 марта 1881 года. "Девять дней не садилась писать дневник. Не могла. Только молилась. За душу государя-императора. Каялась и прощения просила у старца Козьмы. Не сдержала слово данного. Не уберегла". 13 марта 1881 года. "Какое подлое предательство! Николай арестован и уже дал признательные показания. Это был он! Он – предатель и клятвопреступник. Он помогал народовольцам с информацией. Он прикрывал Халтурина при подготовке взрыва в Зимнем дворце. Он сообщал Перовской о перемещениях царя. Николя. Николенька. Как же так? Неужели придворная должность, которая тебе не досталась, стоит позора и бесчестия? Хотел отомстить, а теперь что? Казнь или вечная ссылка. А обо мне и дочках ты подумал? Кто теперь их возьмёт замуж? Какой ты мне нанёс удар! Никто не может сделать так больно, как самый близкий человек". 30 апреля 1881 года. "Я теперь опять Эмма Ростоцкая. И девочки мои тоже теперь Ростоцкие, а не Радовы. Наша фамилия никогда не покрывалась пятнами позора. Начиная с Ганса Оружейника, Ростоцкие верой и правдой служили отечеству. И впредь будут!" Утро добрым не бывает Петрович вышел из машины, потянулся, похрустел косточками пенсионного возраста, размял затекшую шею, сплюнул под ноги, вытащил из пачки сигарету трясущимися руками и задымил. Начало лета, но по утрам не жарко. Хотя руки у него тряслись не из-за холода. Смена была ужасная, полночи в ГИБДД провёл, а в салоне не покуришь, дым впитается в обшивку, пассажирки с детьми будут потом морщить носы. Фу-у-у-у! Старград – вроде маленький городишко, а вот поди ж ты – авария. Да хоть бы по его вине, тогда ладно, тогда не обидно. Бог бы с ним! Он так считает: виноват – отвечай. А здесь же какая его вина? Петрович по своей полосе ехал, чин чинарем, тихо-спокойно. Машинку пропустил с прилегающей дороги, а вторая машинка ему бац и в бочину въехала. Её-то он не пропускал. Зачем наглеть?! Из жигулёнка лицо кавказской национальности вылезло и давай его русскими словами обкладывать со всех сторон. – Ты что ли не видишь, мать-перемать, что меня на буксировке везут?! Совсем глаза дырявые! – кричал, отчаянно жестикулируя, мелкокалиберный, по сравнению с высоким таксистом, водитель жигуля-тарана. – Итить твою налево, а как я увижу, если у вас трос бежевый с дорогой сливается?! Красную ленточку на него вешают в таких случаях. И вообще, аварийки надо включать! – отплёвывался Петрович, как мог. Таксист покурил и пошёл к подъезду дома через кусты. – Итить твою налево! – воскликнул Петрович. – Стой! Ты это чего там делаешь? В траве, в кустах мужик в тельняшке, выглядывающейся из-под синей форменной рубахи, скорчился над кем-то неподвижно лежащим. Что-то блеснуло. – Это не я! – заорал в ответ мужик, разогнулся, швырнул в кусты нож и убежал в утренние сумерки. Петрович подошёл к лежачему. – Итить твою налево! – в третий раз выругался таксист и почесал седой ёжик волос. – Отдохнул после смены, называется. На земле лежал его сосед по лестничной клетке. Неподвижные зрачки молодого мужчины устремились в тёмное предрассветное небо, начинающее зеленеть снизу. Белая в бурых пятнах рубашка соседа не оставляла сомнений – его убили, и нужно вызывать полицию. Святую простоту могила исправит В последнее время Регина Ростоцкая жила, как будто спала. Ходила по дому, на улице, на работе с блаженной улыбкой. – Ой, не смотри, не смотри на меня! – сказала как-то Зинаида Ивановна Глушко, прикрывая ладонью лицо. Коллега по архиву, дама в возрасте, хохлушка-хохотушка любила подшучивать над серьёзной Ростоцкой. – Почему? – спросила Регина. – Боюсь, забрызгаешь ты меня. – Чем? – продолжала недоумевать старший архивист. – Счастьем своим – вот чем. Оно же из глаз твоих карих так и льётся, прямо даже брызжет во все стороны. – Да, ну Вас, Зинаида Ивановна. Опять Ваши шуточки-прибауточки, – отмахнулась Ростоцкая, но всё равно покраснела. Она, и правда, чувствовала себя самой счастливой на свете, и этим нахлынувшим на неё счастьем хотелось делиться со всеми. С птичками, принесшими этой весной благие вести. С людьми, понуро бредущими по делам. Эй, улыбнитесь! Жизнь прекрасна! С собаками и кошками, с машинами и домами, с памятником Ленина на центральной площади Старграда – со всеми. Но сегодня радость сбавила обороты. Регина вернулась домой из женской консультации, закрыла за собой дверь и опустилась на табурет, поставленный Архиповым у входа специально для неё. Обувь теперь она снимала из положения сидя. – Боже, только бы всё обошлось! – взмолилась женщина. "Каррр?!" – чёрный ворон подлетел к ней на одном крыле. Второе крыло было сломано.