Я даже подумала, что, может, стоить оставить «додж» снаружи, на проезжей части, но быстро отвергла эту мысль — район был таким, что вполне могли и колёса полоснуть, если кому-то покажется, что я припарковалась «не так». Пусть их… В конце концов, не первая ночь в луже. Единственный фонарь, моргающий тусклой бледно-жёлтой лампой, с трудом выхватывал из кромешной темноты озерцо, в котором едва просматривался настил, ведущий от парковки к подъезду. Втиснув свою машину на оставшееся место рядом с блестящим под дождём «фордом» соседа с четвёртого этажа, я очень осторожно, бормоча тихие проклятия в адрес дождя, весны, климата и Небес, двинулась по доскам к подъезду. Квартира встретила меня тишиной и промозглым холодом — порывом ветра на кухне распахнуло верхнюю форточку, выломав держащийся «на соплях» шпингалет, и за день на полу образовалась значительная лужа, которую я и обнаружила, когда искала источник мерзкого сквозняка. Какое-то время поглазев на эту самую лужу и убедившись, что от созерцания она никуда не испарится, я, вздохнув, вернулась в коридор. Там в небольшой кладовке хранились инструменты, оставшиеся от предыдущих жильцов. Найдя среди них отвёртку и вытащив из жестянки с мелочью шуруп, я вернулась на кухню и, забравшись на подоконник, всё-таки прикрутила тот самый шпингалет на место, предварительно заузив отверстие обломанной спичкой. В лужу я бросила какую-то тряпку, поспешно назначенную половой, и решила, что домашних забот на сегодня достаточно. Наскоро почистив зубы и умывшись, я переоделась в пижаму и отправилась спать, предварительно озаботившись тем, чтобы поставить будильник на час раньше. С одной стороны это несколько разочаровывало — спать мне оставалось пять с половиной часов, — а с другой всё же радовало, поскольку это однозначно позволяло поверить в то, что у меня снова есть работа… * * * Утро началось как обычно — с сурового противостояния минуткой стрелки и моего взгляда. В этот раз я успела подловить тот самый момент, когда будильник уже собирался мерзко задребезжать, и с глубочайшим моральным удовлетворением это пресекла, заранее хлопнув ладонью по кнопке звонка. Будильник визгливо «вякнул», и мне в этом звуке почудилась даже угроза: «Рано или поздно, — слышала я, — ты не успеешь. Замечтаешься, замешкаешься — обязательно! И вот тогда я тебе отомщу за это сполна…» Хмыкнув своим фантазиям, я села в кровати, жмурясь и потягиваясь. Интересно, что бы сказал штатный «мозгокрут», если бы я поделилась с ним своими беседами с мебелью? Впрочем, и на этот вопрос я тоже могла легко дать ответ: одиночество. Рано или поздно оно подкашивает даже лучших из нас. Пройдя на кухню, я с недовольством покосилась на успевшую закиснуть за ночь, но никак не просохнуть тряпку, и включила радиоприёмник. Настроенный на новостную волну, он исторг сначала хриплый шквал помех, но потом что-то в его «допотопных» мозгах щёлкнуло и встало на место, поскольку из больших динамиков полилась быстрая и деловая речь диктора. Вещал Ронни О’Брайен про очередное обострение обстановки на мировой политической арене, спровоцированное действиями коммунистов, но это мне было не интересно, и я, выкрутив громкость на максимум — в надежде, что мелькнёт криминальная сводка и не желая этого пропустить, — отправилась в ванную. Контрастный душ — мера вынужденная, по причине на ладан дышащего трубопровода, — был завершён в рекордные сроки, поскольку интервалов с тёплой водой сегодня оказалось преступно мало, а простудиться я совершенно не хотела. Постукивая зубами от холода и завернувшись в махровое полотенце, я потянулась за зубной щёткой, как вдруг поняла, что что-то не так. Вместо новостей, древний динамик радио исторгал какие-то жуткие, вероятнее всего — предсмертные, звуки статики. На всякий случай я даже вернулась на кухню, не то надеясь на «эффект присутствия», не то желая увидеть последние минуты жизни этого чудо-агрегата. Агрегат скрипел и фыркал, и у меня возникло впечатление, что ему не хватает только плеваться искрами для полноты картины. Я подумала, что вот тут-то и заканчивается история славного приёмника, но внезапно сквозь шипение и хруст прорвался голос: — Здесь я стою один, на пороге двери из звёзд. Лишь пустыня вокруг меня, лишь вечная ночь надо мной. Последний задан вопрос — что я готов отдать за то, что ищу? Последний знаю ответ, но страшусь его… Говоривший звучал очень устало, но даже так голос казался крайне сильным и звучным. Передача, в отличие от предыдущего шума, была, можно сказать, образцовой, без помех. Я какое-то время стояла без движения, слушая тихое-тихое потрескивание и странный звук, отдалённо напоминающий шелест песка, но вскоре радио затихло вовсе. Поддавшись порыву любопытства, я всё-таки принесла табуретку и потянулась к верньеру, чтобы убедиться, что с антикварным устройством все в порядке — просто нет сигнала. Но едва я коснулась круглой ручки, как приемник ожил, неприятно оглушив меня бодрым баритоном Ронни. При этом передача возобновилась буквально на полуслове, словно какой-то шутник умудрился вклинить свои экзистенциальные размышления на главную радиоволну штата! — Чертовщина… — пробормотала я, отдёрнув руку, и осторожно спустилась на пол, подозрительно поглядывая на радио, но инцидент повторяться не спешил. Новости сменились сводкой о погоде, и я с раздражением выключила их — ничего нового не услышу, кроме фальшиво-весёлых замечаний о «нескончаемом дожде». А когда я вновь посмотрела на сырую тряпку под подоконником, то решила, что кофе попью на работе, совершая очередной набег на запасы Стэнтона. Уж больно неаппетитным было это зрелище. Пересилив лёгкую брезгливость, я скомкала дурно попахивающий комок ткани и спрятала его в бумажный пакет, оставшийся от последнего визита в магазин. После этого, тщательно вымыв руки и окончательно приведя себя в порядок, оделась, вооружилась и вышла наружу. «Ружа» встретила меня ровно тем же промозглым моросящим дождём, что и вчера. Мир, казалось, набух влагой и истекал грязной серостью, как старая акварельная картина, на которой перемешались все цвета. И я была не ярче, укутанная в тёмно-серое «немаркое» пальто… Уже в машине, поддавшись внутреннему протесту, я включила радио на музыкальную волну, в надежде поймать какой-нибудь хит. Нынче поутру подавали довольно унылый джаз, который настолько идеально подходил к этой погоде, что хотелось просто остановиться посреди дороги и громко завыть, уповая на то, что тебя пристрелят, как бешеную собаку. — Ладно, не были меломанами — не стоило и начинать, — проворчала я под нос, отключая приёмник. Вот так, в неверной тишине под стук капель дождя по лобовому стеклу, я добралась до работы, где меня встретил Луиджи — мальчишка лет пятнадцати с яркими, но ещё не до конца оформившимися чертами уроженца солнечного Медзоджорно. Когда я вошла, парень добросовестно и старательно подметал пол, но, завидев меня, отвлёкся и одарил широкой улыбкой, что-то прощебетав по-итальянски. Каждый раз он говорил, вроде бы, разное, и меня не отпускала гаденькая мысль, что это он так ругается, пользуясь безграмотностью оппонента. По-английски же он, вроде бы, не говорил — или тщательно это скрывал, но хотя бы понимал. — Привет, Луиджи, — всё-таки улыбнулась я в ответ, и, стараясь не ступать на чистый пол, обошла его, направляясь на кухню. Там, как ни странно, вовсю хлопотал сам хозяин — крепкий старик шестидесяти лет, невысокий, с заметным пузом, но не оплывший. Уильям Стэнтон, верный сын Корнуолла, насколько я знала, был ветераном Первой мировой, неся службу в рядах славной армии Его Величества Георга Пятого. После войны совершил хитрый манёвр, мигрировав в США, как в союзное государство, и основательно окопался здесь, решив, что «навоевался» на всю жизнь вперёд — даром, что тогда ещё совсем зелёным сопляком был. — О, доброго утра, мисс Вудворт, — густым баском поприветствовал он меня, едва подняв взгляд от турки, в которой он варил кофе — свой «фирменный», со специями и мёдом, божественный аромат которого возвращал в строй кого угодно. Я сглотнула слюну, вспомнив, что последний раз ела примерно вчера в середине вечера, и ненавязчиво подсела за стол. — Привет, дядюшка Стэнти, — постаравшись как можно умильнее улыбнуться, я ненавязчиво заглянула в турку, прикидывая — можно ли будет выцыганить себе порцию. — А по какому поводу вы тут так рано? — Да вот, сегодня же привоз товаров утренний, принять надо — кого ж мне гнать? — Уильям то ли сделал вид, что не заметил моих ухищрений, то ли проигнорировал, полностью сосредоточившись на вырастающей кофейной «шапке». — А вы, я смотрю, с Линдой тоже решили пораньше начать? Девочка мне вчера все уши прожужжала о том, как у вас, детектив, дела на лад пошли… Он всё-таки бросил на меня взгляд из-под кустистых седых бровей — пытливый, и я машинально подняла руки: — Сегодня же, дядюшка. Всё, что должна — отдам, только чек обналичу… — осеклась слегка, прикидывая, что мне сегодня придётся изрядно поездить по городу. — Ну или Линду отправлю, как придёт. — Так она уже здесь, — ошарашил меня Стэнтон, аккуратно снимая с огня турку и ловко сцеживая напиток в кофейник. — Где-то час, как пришла. Бледная, глаза красные… Я напряглась, поскольку, зная о вчерашних планах Линды, ждала её нынче ближе к обеду, и вот такое раннее пришествие ничего хорошего не значило. А Уильям, поставив на поднос кофейник и две чашки, протянул его мне: — Хорошего дня, мисс Вудворт, — он улыбнулся, кивком головы указав на холодильник. — С вечера осталось несколько сэндвичей, я велю Луиджи их разогреть и принести наверх. Машинально принимая врученное, я посмотрела на него с глубочайшей благодарностью: — Вы лучший, дядюшка Стэнти, — искренне проговорила я, после чего, быстро и виновато улыбнувшись, пошла к себе в офис. Ещё на предпоследнем пролёте я услышала тихие всхлипы и тяжело вздохнула. Даже какое-то время постояла на месте, борясь с желанием развернуться и спуститься назад, чтобы отсидеться на кухне — утешать я совершенно не умела, к сожалению. Но совесть всё-таки взяла верх над трусостью, и я, преодолев оставшиеся ступени, зашла в приёмную. Даже удалось сбалансировать поднос на одной ладони — почти как заправской официантке. Линда, явно не расслышавшая за своим горем моих шагов, издала какой-то сдавленный звук — то ли всхлип, то ли писк, — и отпрянула назад вместе со стулом. К счастью — не слишком далеко, буквально в ладони от её спины начиналась стена. — Мисс Вудворт! — немного гнусаво воскликнула она, запоздало и неловко прижимая к лицу измочаленный платочек. Я покачала головой, поставив на край стола поднос и молча взяла кофейник в руки, разливая напиток по чашкам — подчёркнуто внимательно следя за своими действиями, чтобы дать своей секретарше возможность хотя бы деликатно высморкаться. К её чести, она этой возможностью воспользовалась, и к тому моменту, как я поставила перед ней кофе, вроде бы немного взяла себя в руки. — Спасибо, мисс Вудворт… это дядюшка сделал, да? — она растроганно улыбнулась, посмотрев на меня исподлобья, но тут же попыталась спрятаться за чашкой. — Да, — кивнула я, разглядывая тем временем лицо девушки, но, к своему облегчению, не находя на нём следов побоев. Интересно, в каком именно направлении «не туда» свернул вчерашний вечер? Что такого сказал моей беззаботной секретарше этот Майкл, что она, судя по опухлости и розовым белкам, прорыдала всю ночь, и продолжила это дело на работе? Вариантов, на самом деле, было немало, начиная от банального расставания вместо свадьбы — очень глупо, на мой взгляд, приглашать для этого девушку в ресторан, — и заканчивая драматичным оповещением о внезапно вскрывшейся смертельной болезни. А так как Линда мне была дорога — лучше бы так дело и обстояло… — Итак? — деловито спросила я, подняв чашку и, не удержавшись, глубоко вздохнула восхитительный запах «кофейного фирменного» Уильяма. — Назовёшь мне причину скорейшей расправы над экс-дружком? Линда, бросив на меня слегка испуганный взгляд, смущённо потупилась, характерным детским жестом сжимая губы так, словно сама себе запрещала говорить. Обычно она делала так, когда пыталась что-то утаивать. — Майкл… мы с ним расстались, — неуверенно всё-таки протянула девушка, судя по всему — осторожно подбирая слова. — Он… мы просто не сошлись во взглядах, мисс Вудворт, вот и всё. — Линда, я уважаю твои личные границы, и, если ты уверена, что не хочешь со мной поделиться — пускай всё так и будет, — слегка пожав плечами, я постаралась мягко улыбнуться. — Но, если ты это делаешь потому, что «не хочешь меня обременять» — не стоит, правда. У меня есть время на то, чтобы тебя выслушать. Она немного помолчала, потягивая кофе, а затем, видимо решившись, неожиданно обиженно надулась: — Он сказал, что я должна уйти от вас. Сказал, что не потерпит у себя в доме помощницу… — Линда бросила на меня быстрый опасливый взгляд и прикусила нижнюю губу, явно не желая повторять то, что услышала вчера вечером, и потому подытожила кратко: — В общем, Майк идиот и меня не достоин. Вот. Я же несколько озадачилась, поскольку в моих мыслях такого сценария не было. — То есть… Майк хотел, чтобы ты оставалась дома, как приличная хозяйка? — уточнила на всякий случай я, надеясь, что просто неправильно поняла свою секретаршу. Однако, та сердито нахмурилась и помотала головой: — Дело не в этом! Он… он про вас гадости говорил. Сказал, что ваша работа — полная профанация, и что он не позволит своей жене позориться, работая на… — Линда снова осеклась. — В общем, на вас. Почесав висок, я сделала основательный глоток кофе, давая себе время подумать. С одной стороны — лояльность Линды грела мне душу. С другой… было довольно неприятно стать причиной её разрыва с потенциальным мужем. — Линда, Майк мог сказать это сгоряча, — осторожно проговорила я. — Просто чтобы убедить тебя уволиться. И, поверь, если ты действительно хочешь… — Не хочу! — отрезала девушка, решительно насупившись. — Он совершенно не ценит женщин! Не понимает, что мы можем делать всё то же, что и они, и ничуть не хуже, а даже лучше, и хочет запереть меня в четырёх стенах! Это ущемление наших гражданских прав!