Стоило их увидеть, и меня захлестнула злость. Злость на отца – я ведь думала о нем лучше. Злость на то, что побег невозможен. Но отчаяннее всего я злилась на себя – за то, что считала, будто предназначена для чего-то большего. Злилась на собственные мечты, которые прочили мне счастливую жизнь. Слуги быстро и молча натерли меня куркумой. Если они и заметили мои покрасневшие глаза и растрепанные волосы, то ничего не сказали. Они омыли мои руки и ноги молоком и крапивой, хной нанесли на кожу замысловатый растительный узор – цветы и листья манго, – в волосы до талии вплели золотые нити. Я закусила губу, когда в мочки вонзились аметистовые серьги, а на запястьях защелкнулись браслеты. Словно кандалы. Я встала, и мое тело плотно замотали в сари. Красное, как и свадебные сари всех моих единокровных сестер до этого. Я горько усмехнулась. Красный должен был отпугивать смерть в этот счастливый день. Быстро и методично стража очистила мои покои от вещей. За считаные секунды осталась только пустая кровать и маленькая тумбочка. А мой взгляд вновь и вновь возвращался к крошечному флакону, теперь зажатому между запястьем и браслетами. Холодное стекло льнуло к коже. Я ходила по комнате – запоминая углы, касаясь выступов. Вокруг колыхались тонкие как паутинка занавески, мерцали ярко-зеленые плитки, переливались золотые концентрические круги на потолке. Дверь качнулась. – Принцесса, нам пора, – позвали стражники. Я мечтала провалиться под землю или раствориться в эфире, как моя ночная гостья. Но вот дверь снова открылась, запуская внутрь тени, а я так и не исчезла. Я бросила взгляд на голову Нарасимхи в углу, желая, чтобы он освободился и защитил меня. Но он остался неподвижен, как и положено камню. – Идемте, принцесса. – Один из стражников не особо ласково ухватил меня за локоть. Последний лучик солнца успел скользнуть по моей ноге, прежде чем дверь с грохотом захлопнулась. И на меня обрушилась тишина, подталкивая вперед. Пока я шла, ни одна из обитательниц гарема не попыталась меня обнять. Никто не шептал мне на ушко традиционные благословления на плодовитость и любовь. Из тени на меня холодно смотрела матушка Шастри. Дочери ее и остальных с нечитаемыми лицами стояли в тени другой колонны. Лишь Гаури бросилась ко мне, а с ней и неохотно матушка Дхина. – Ты скоро вернешься? – спросила малышка, сияя. Я едва ее не обняла, но тут почувствовала впившийся в запястье пузырек с ядом и опустила руку. Перед глазами замелькали картинки: чужеземные солдаты врываются в гарем, крадут Гаури. Или того хуже. Я оцепенело расстегнула мамино ожерелье и сунула его сестренке в ладонь: – Не знаю. Но присмотри за ним, пока я не вернусь, хорошо? Она с благоговением взяла ожерелье и кивнула. Я распрямилась; вместе с решимостью окреп и узел в животе. Я сделаю, как велел отец. Не ради него, а ради Гаури. Ради Бхараты. Я уже собралась идти дальше, когда матушка Дхина вцепилась в мою руку. Лицо ее было напряженным, сурьма въелась в одутловатую кожу вокруг глаз. Казалось, она сражается с желанием говорить, но в конце концов слова прорвались наружу. – Сохрани некоторые секреты при себе, девочка, – тихо произнесла матушка Дхина. «Не волнуйтесь, – хотела ответить я. – Вскоре одна лишь земля будет знать мои секреты». * * * А потом время понеслось неумолимо быстро. Слишком скоро я оказалась в приветственном зале раджи. Всякий раз, как мне хотелось остановиться, перевести дух, к чему-нибудь прикоснуться, стража тянула меня вперед. Даже солнце от меня отреклось, скрывшись за облаками и не давая согреться. Немой гнев мешал нормально дышать. Вход в приветственный зал украшали бархатцы и розы, дорожку устилали яркие лепестки. Стоило шагнуть внутрь, и на меня обрушился гомон мужских голосов и приторный запах бетеля. Сквозь вуаль я видела женихов и их слуг. Одни низкорослые, другие высокие. Одни в роговых коронах, другие в золотых диадемах. И на всех пятнадцати венки из красных гвоздик. Перед каждым женихом в чаше на ножках полыхал огонь. Колонны за их спинами украшали мраморные венцы и оплетали изумрудные лозы. Я подняла глаза к потолку, и ладони вспотели при виде узких балок. Сколько раз я наблюдала за отцом с этих самых стропил? Откровенно говоря, я впервые вошла в этот зал официально. И пусть сверху он казался маленьким, сейчас комната увеличилась в разы. Придворный писарь вручил мне венок из белых цветов. На кого его надену, тот и станет моим мужем – хотя бы на мгновение. – Дорогие гости, – громогласно начал раджа, – я отдаю вам свою дочь, принцессу Майявати. Да будет сделан ее жизненный выбор с честью и благородством. Пока он говорил, лица женихов искажал гнев, а их личная охрана сжимала оружие. Как и предупреждал вчера раджа. Кого бы из пятнадцати я ни выбрала, остальные сочтут отказ оскорблением. Я взглянула на отца. Мои сапфиры исчезли с его шеи. Для него я уже была мертва. Одно за другим зачитывал придворный архивариус имена женихов, и один за другим каждый принц или раджа бросал в огонь перед собой горсть риса. – Принц Каруши, – объявил архивариус. Вперед шагнул старик с серебристыми усами. – Раджа Гандхары. Мальчик, явно едва достигший тринадцати лет, нервно замер и поклонился. – Император Одры. Голову склонил мужчина средних лет с окрашенной хной бородою. Архивариус громыхал именами чужеземных правителей, пока я не насчитала ровно пятнадцать. Я шумно втянула воздух и задерживала его так долго, как только могла, не желая тратить ни единого выдоха. – Пришла пора принцессе Майявати сделать выбор, – объявил архивариус, скручивая пергамент. – Как велит традиция, принять решение она должна в одиночестве. Он дунул в маленький рожок, и я чуть не вскрикнула. Пот струился по вискам, смешиваясь с металлическим запахом благовоний и хны. Когда женихи и стража покинули зал, раджа напряженно мне кивнул. Вскоре я осталась совсем одна. Пламя в чашах заметно поутихло. Мне дали лишь пару минут. Сквозь прозрачные занавески пробивались солнечные лучи, и я двинулась к ним, как во сне, и замерла в полосе света. Что подумают женихи, когда увидят на полу мое бездыханное тело? Я представила, как ужас на их лицах сменяется ненавистью, а глаза наполняются безумием, когда каждый осознает обман. Устроят ли они битву прямо здесь? Растопчут ли мое тело будто орудие, коим оно и послужило? Или кто-нибудь оттолкнет меня в сторону, мой выполненный долг, мою использованную жизнь? В мыслях всплыл гороскоп. Вероятно, звезды действительно не ошиблись. Вот оно, супружество, что свяжет меня со смертью. Моя свадьба, пусть и притворная, должна была стать не просто моим концом. Я глубоко вдохнула и ощутила, как тело наполняется спокойствием. Последнее, что я попробую: сладкий воздух с привкусом жженых трав и ароматных лепестков. Дрожащими пальцами я выудила флакон из-под браслета. Последнее, что увижу: дребезжащий огонь и окна, до которых не дотянуться. Я поднесла флакон к губам. Грудь сдавило, влажный шелк лип к спине и ногам. Последнее, что услышу: ритм все еще бьющегося сердца. – Пусть Гаури проживет долгую жизнь, – произнесла я. Густой яд неохотно стекал с края горлышка, и я запрокинула голову, веки почти сомкнулись… И вдруг: звон разбитого стекла. Когда я открыла глаза, в руке уже ничего не было. Пролитый яд впитался в ковер, тут и там блестели осколки, а сверху их накрывала тень незнакомца. – В этом нет необходимости, – сказал он. И вытер руки о ткань угольно-черной курты [14]. Лицо его было частично скрыто соболиным капюшоном, усыпанным крошечными бриллиантами. Я видела лишь острую челюсть, изогнутые, как змея, губы и прямую переносицу. Как и женихи, чужак надел венок из красных цветов. И все это я могла с легкостью забыть, выбросить из головы. Кроме его голоса… Он прорвался сквозь сумрак моих мыслей и захватил надо мною власть так же, как голос таинственной ночной гостьи. Но если женщина вызывала ярость, то сейчас все было иначе. Пустота во мне дрогнула и откликнулась на зов тихой тающей песней. Я словно стала стихом из плоти и крови или спрессованным лунным светом – чем угодно, кроме себя самой. Заговорить я смогла лишь через несколько секунд. К тому времени незнакомец улыбался. – Кто ты? – Один из твоих женихов, – ответил он в тот же миг и поправил венок на груди. Я отступила, подобравшись. Я видела его впервые и знала это наверняка. Он собирался мне навредить? – Ты не ответил. – А ты не поблагодарила, – парировал чужак. – Но прежде чем начнешь ругать меня за то, что прервал твою мученическую смерть, лучше выгляни на улицу. И обрати особое внимание на колесницы. Я покосилась на дверь в переднюю – женихи со слугами могли вернуться в любой момент, – затем, держась подальше от незнакомца, присмотрелась к нижней части колесниц и замерла. То, что я ошибочно приняла за спицы, оказалось копьями, выкрашенными золотом. А под фальшивыми повозками прятались солдаты. Сотни солдат. Я попятилась от окна, сердце колотилось как бешеное. Сколько человек там пряталось? Нет, хуже – сколько солдат Бхарата невольно приняла? Правители соседних стран могли тайком провести половину своих войск через открытые ворота. Я еще раз оглядела колесницы. Армия моего отца превосходила врага численностью, но у женихов тоже было преимущество – внезапность. Я обернулась к чужаку: – Это ты все придумал? Спланировал нападение? – Нет. Вытащив из волос острую шпильку, я направила ее на него точно клинок: – Тогда почему не называешь своего имени? Он поклонился: – Я раджа Акарана. Но можешь звать меня Амар. Акарана? Я никогда о таком не слышала, а ведь обстоятельно изучала географию окружающих Бхарату королевств. Но прежде чем я успела что-то сказать, Амар выхватил шпильку из моей руки.