– Вроде всё понятно – дикарь с отсталой, забытой, неуютной планеты. Но! Ты видел его показатели? – Ну, неплохие, а что? – Верж развернул нужные данные. – Сводные – неплохие. Но всё сбивают низкие показатели тела. При повышенной физической силе и выносливости – никакие ловкость, выносливость, реакция. Обычные свойства «тяжёлых» планет. Ты посмотри на уровень развития интеллекта! – То-то и оно! – кивнул Верж. – Что? – спросила Рата от комбайна. – Под двести, – ответил Верж. Рата присвистнула. – А как так? – подался вперёд Болан, которого его низкие интеллектуальные показатели постоянно не пускали туда, куда он мечтал попасть. И это не могло оставить его равнодушным. – Не знаю, – пожал плечами Лиск. – Кажется, я знаю, – медленно кивнул Верж. Все смотрели на него. Кроме него тут не было высокородных. А традиционно высокие показатели благородных были загадкой для всех. Верж некоторое время молчал, взвешивая – стоит ли продолжать, или промолчать. И о чём умолчать. – Низкий уровень технологий – вот причина, – ответил, наконец, Верж. – Мы слишком избалованы нейросетями и искинами. А на этой дикой планете нет нейросетей. Нет баз данных. Как они учатся? Как хранят знания? Как их получают? Посмотри – они пытаются освоить околопланетное пространство. Они владеют ядерным распадом. Без помощи извне. Самостоятельно! Да-да! Всё детство я провёл в закрытой школе – познавал всё без нейросетей и баз. Это тренирует разум. Как постоянные физические нагрузки укрепляют тело, а их повышение развивает, так и предельная мозговая активность развивает и тренирует разум. – Кроме того, – кивнул Лиск, будто это было для него не новостью. Хотя, может, и не было это открытием, – наша методика больше отражает – способность осваивать и перерабатывать информацию, а не уровень мыслительной активности. Так что, думаю, ты прав. По его воспоминаниям, он был чем-то вроде техника, что чинил их примитивные искины. При этом Верж, Болан и Рата переглянулись. – Где эта планета? – почему-то с хрипотцой сказал Верж. Лиск вздохнул, поиграл значками, висящими в воздухе перед ним, откинулся: – Запустил сличение его памяти об астронавигации с нашими звёздными картами. Будем ждать? – Дальше! – махнул рукой Верж. – С этим объектом всё? Он помнит, как он оказался тут? Как мне поймать работорговцев? И что они забыли на Стире? – Никак, – махнул рукой Лиск. – Не было никаких работорговцев. Оба они оказались тут вдруг. Как? Мгновенно! Никакой препарат не заставит мозг прекратить ощущать время. Они не были усыплены. Не были в криостате. И ещё раз повторяю – не было ни невесомости, ни искусственной гравитации, ни следов подпространственных переходов. Даже следов длительного воздействия ускорений и перегрузок объёма – нет. Он никогда, слышишь, никогда не покидал Плоскости. Типичный плоскотник. Дикарь с отсталой аграрной планеты. Верж застыл, смотря на свои ноги. Потом поморщился, поднял голову к изображениям: – Ладно! – сказал он. – Выхлоп стартовый на этого плоскотника! Что с этим длинным? – Ну, не так уж он и высок! Всего на голову выше тебя. Ну, на две головы. Норма для штурмовых частей империи. И – Хаоса. – Э-э! – воскликнул Верж. О Хаосе поминать не принято. Особенно в присутствии Вержа. – А вот с этим, безымянным, всё сложно. Вижу, ты тоже попал в это затруднение. Его показатели гуляют от нуля до тысяч, – Лиск покрутил рукой, показывая, как гуляют кривые данных. – И как такое возможно? – удивился Болан. – Никак, мой друг, никак, – ответил Верж вместо Лиска, – оборудование яйцеголовых опять не сработало. – Не совсем так, капитан. Просто это новорожденный. И не спрашивай меня – как такое возможно? Не знаю. Сканирование памяти не дало вообще ничего, что было до того, как он оказался в вашем городке. Ничего. Его память пуста. Как у новорожденного. Мозг даже не помнит времени до этого момента. Лиск опять упомянул это открытие своих коллег. И им было чем гордиться. Оказалось, что мозг – хронограф. И этот хронограф работает вне зависимости от разума и сознания. И это был первый шаг к бессмертию. Первый шаг к отмене ошибок делящихся и самокопирующихся, с микроошибками, клеток, что и вызывает старение организма. Вечная регенерация! Вечная молодость! Бессмертие – вечная мечта! – Не существует методик расчёта показателей, когда нет самой базы отсчёта, – продолжил Лиск. – Её просто нет! Это чистый лист. А вот его тело! Верж кивал, разворачивая нужные наборы столбиков цифр и символов. – А ведь я уже видел такое, – сказал он. – Точно! – кивнул Лиск. – Потому и прошу для исследований не только целого, но и живого воина веры. Рата ахнула чуть раньше Болана. Но Болан подумал иначе: – Чемпион Хаоса! – Точно, Валан! – кивнул Лиск. – Но почти. Его тело – изменено. Методики настолько секретны, что изменённые самоуничтожаются после гибели мозга. Так, давай я вот так выведу, а то наш друг как дитё – без картинок не воспринимает. Болан бы обиделся, но на этих обижаться – что об стену лбом биться. Себе хуже. – Все ткани тела невероятно усложнены. Кости – будто и не человеческие. Смотри, какая структура костных тканей! Это прочнее брони линкора! Как и – изменённые у отступников. Но смотри дальше – этого нет у Хаоса. Вот этой армирующей сети из неизвестного вещества! Кости в эту сетку просто заключены. Но и прочие ткани, как паутиной, оплетены этим веществом. – Это нейросеть, – вздохнул Верж. – Не смотри так! Сам узнал случайно! Это нейросеть неизвестного происхождения. Потому это не чемпион Хаоса. У тех обычные нейроинтерфейсы. Это паладин. У императора очень ограниченное было количество зародышей такой… сети. Да и не нейросеть это. Что-то другое. Не могу сказать, откуда знаю. Ни к чему. Воспроизвести невозможно. Даже у самого императора больше не осталось. В Содружестве… Верж закрыл глаза, молчал долго, целую минуту, открыв глаза – покрутил головой: – Все на месте. Никто не пропал. Видя удивление Лиска, что считал свой постановщик помех непреодолимым, Верж покачал головой: – Утреннюю сводку вспоминал. Никто из них не пропал. Все на местах. – Так это технология древних предтеч? – спросил Лиск. – А как император стал тем, кто он есть? – вопросом на вопрос ответил Верж. – Так что этот – из его людей. Больше неоткуда. По крайней мере тело. Только мы не знаем, сколько их, где они? И какие у них были потери. Империя всегда была закрытым обществом, особенно госаппарат, а после Раскола так вообще муть сплошная. Что там у них происходит – непонятно. Кто за этого Основателя, а кто – уже нет? А главное, мы не знаем, как это оказалось тут. И, мэтр, я бы очень не хотел, чтобы это выплыло. Только флота хранителей под Стирой и не хватало! Лиск и сам это понимал, но: – Ты понимаешь, какие перспективы даёт исследование этого… этого?! А как его называть? Болан встал, принял из рук Раты дурманяще пахнущий стакан. – Этот, второй, с самоназванием – Вад Дим, называл паладина… – Эй! – Верж одёрнул Болана. – Да, помню, – кивнул Болан, – он его называл Бол Ван. – Почему? – спросил Лиск, кивая Рате, ласково смотря на её обнажённые формы. – Ты яйцеголовый, – ответил Болан, – вот и узнай, почему. И на каком языке они говорят? Мне показалось, что этот… Бол Ван понимает этого… Вад Дима. А вот я – не понимаю. Ты можешь их научить нашему языку? Не нам же учить язык этого… дикого, плоскотника? А Бол Ван вообще не говорит. – Вот и перешли к сути дела, – кивнул Лиск, поворачиваясь к Вержу, – оставишь их? – А что ты будешь с ними делать? – спросил капитан, погладив Рату, что «втекла» ему под руку, а теперь – выгибалась под его рукой, как кошка. – Ну, исследовать, само собой. Назову их – образцы помойный № 1 и помойный № 2. Данные исследований – без привязки к объектам, как при «серых» подопытных. – Всё же ты упорствуешь, – вздохнул Верж. – А как ты хотел? У нас тут нашёлся объект из этого же вещества, что и паутина сети – не сети этого, как ты сказал? Бол Вана? Свойства – совпадают. Абсолютно инертный объект. И одновременно и невероятно твёрдый, и невероятно прочный. И – разом – пустой, как вакуум. Как нет его. И так же – не сканируем никаким излучением. Только открытый глаз человеческий видит, да и то не каждый, и как мерцание. Вот и у этого… Бол Вана всё тело пронизано такой невесомой, невидимой, неощутимой, но – неразрушимой паутиной. А какие у этого вещества свойства, а? Неужели не интересно? Лиск усмехнулся, сворачивая все выкладки левой рукой. – Как видишь, – сказал он, – я тоже открываю не только служебную, но и корпоративную тайну. У меня нет фамильных тайн. Так будет честно. – У вас, тут? – удивился Верж. – Такой объект? С таким проходным двором? – Да ты что?! – замахал руками Лиск, чудом и собственной ловкостью избегая пролития напитка. – Нет, конечно. В другом центре. Я не то что не знаю его местоположения, а даже номера центра. И это я – второй в этом центре! Да и первый не знает. Я бы тоже знал. Я этот объект своими руками поднял из раскопа с праха неведомого создания. А где он теперь – даже не догадываюсь. И прах ничего не дал, кроме анализа микроэлементов и возраста смерти – шесть тысяч лет назад. Лиску было очень приятно рассказывать об этом, а остальным – интересно было прикоснуться к тайнам вечности и неведомых предтеч, но Лиск спохватился, оборвал сам себя. Дружба дружбой, работа работой, но уровень допуска придуман не просто так. А если бы в Верже и его людях была хоть тень сомнения у руководства Лиска, они бы уже давно исчезли без следа в биореакторах центра. Но излишняя информированность чревата. – Подведёшь нас всех под неприятности, – вздохнул Верж, – но тебе виднее – оставляй, исследуй. А потом, усмехнувшись, спросил: – А если не соглашусь – не выйду отсюда? – Выйдешь. А Рата – останется. А то твой бот утонет. Тебе замену найдут. А мне без Раты будет тяжело. И все рассмеялись, как над очень смешной шуткой. И каждый понял из этого разговора своё. Например, Болан не только услышал подтверждение своим мыслям, но и понял, что бот того техника совсем не случайно разбился так, что искины были испорчены. И что это решение было принято на таких уровнях, что даже Верж ни сном, ни духом. А то, что его жизнь – игрушка в руках высоких начальников, Болан уже давно привык. Рата лишь усмехнулась мысленно. Она отомстит за хозяина! Так отомстит, что всё Содружество стошнит!