Дюшка пытался насвистеть, но не получилось. Но по его рассказу музыка, которую сыграла Анна на гитаре, была удивительная. – Неземная! И играла Анна удивительно, пальцы так по струнам и бегали. Так вот, продавщицы успокоились и уже не боялись за мотоцикл, просто слушали. Анна поиграла и еще взяла два комплекта струн про запас, а ее братан купил еще пластмассовую губную гармошку, она у всех у нас есть, но играть на ней нельзя, не хватает мощи легких. Закупились и дальше отправились, а Дюшка опять за ними следить стал. После «Хозтоваров» они в пельменную заглянули и выпили чаю с песочными пирожными, потом опять купили хлеба и консервов, но есть не стали, за город отправились. Дюшка не отстал, шагал от парочки на отдалении, делал вид, что просто так слоняется. Да они не очень-то и сторожились, шли вдоль дороги, ириски грызли, а пацан то и дело дул в губную гармошку, добывая из нее жестяной рев. За мостом Анна и ее брат повернули и пошлепали вдоль реки вверх по течению. И тут Дюшка проявил находчивость и ум – вместо того чтобы перебираться за мост и тупо брести за Анной по тропке, он остался на берегу правом и продолжил сопровождать своих пришельцев на расстоянии. Река там хоть и широкая, но левый берег чистый, луга да пожни, так что видно хорошо безо всякого бинокля. А правый, наоборот, лесистый, заметить человека на нем сложно. – Мне тут все понятно стало, – сказал Дюшка. – Что они где-то у воды остановились. Все на берегу останавливаются, у реки удобно. Правда, я думал… Дюшка думал, что Анна и ее брат недалеко обосновались, в километре-другом от города, но оказалось, что он сильно ошибается. Анна с гитарой и рюкзаком и брат ее в маске и с губной гармошкой все шагали и шагали вдоль реки. Дюшка устал. Тропинки скоро кончились, и ему приходилось пробираться уже через настоящий лес и настоящий кустарник, что было не просто. И Дюшку покусали слепни. Он прошел уже никак не меньше пяти километров, он устал и проголодался, а еще предстояло возвращаться обратно, а возвращаться всегда тяжелее. Поразмыслив, Дюшка решил поворачивать. И увидел Анну. Поля на другом берегу кончились, теперь там был лес, подступавший к самому берегу, а под берегом пляж. Поперек желтого песка лежало сухое старое дерево. Его смыло где-то выше по течению, принесло сюда и здесь, на прогретом речном отливе, высушило и выбелило до сахарного цвета. В корнях, отвалившись, как в кресле, устроилась Анна с гитарой. Ее брат вытянулся рядом на песке, смотрел в небо сквозь плавательную маску. Дюшка решил немного понаблюдать. Но немного не получилось, смотрел почти час. А они так и сидели. Анна перебирала струны, а парень валялся в маске, вроде бы спал. – А потом они дальше пошли, – поморщился Дюшка. – А я дальше не стал смотреть. Мне кажется, они от пляжа недалеко остановились. – Почему? – Все туристы располагаются недалеко от пляжа. Но не на самом пляже – чтобы песок не лез. Так что они там рядом. – Рядом, дальше что? Если «Яву» исключить, что-нибудь подозрительное видел? – Загорали в одежде, – тут же ответил Дюшка. – И Анна… Анна на гитаре играла. Снова странно. Кажется, это серьезно, подумал я. Зацепился Дюшка за эту девчонку. Влюбился, что ли? А вообще Дюшка прав, странное это дело. Пришли в магазин, купили леску, купили поплавки, крючки, а потом раз – и решили купить «Яву». Заодно, чтобы уже два раза не заходить. И деньги на «Яву» есть в рюкзаке. – И еще кое-что, – Дюшка огляделся. – Я тут посмотрел… Дюшка достал из кармана карту, развернул. – Вот смотри, – Дюшка стал показывать. – Вот тут подрывное поле, где мы были, вот где эта точка. А здесь крестиком пляж. Тут всего… По карте между точкой и крестиком бежала тонкая пунктирная линия. – Семь километров! – со значением произнес Дюшка. – О, семь километров! Это да… – Та черная яма на подрывном поле – это место высадки, – сказал Дюшка. – Да. Место высадки. Как я раньше не догадался. – Может, они и не пришельцы, не знаю. Но они тут явно высадились. Ты заметил там срезанные пеньки? Вокруг, по периметру? – Да-да, пеньки по периметру… Пеньки на самом деле по периметру ямы были. Сама яма не глубокая, не яма, а впадина, словно с высоты грохнулся огроменный такой каменный шар, отскочил, а след остался. И обгорел немного еще. Или вымерз. Не понять. – Пеньки – это очень важно, – стал рассказывать Дюшка. – Понимаешь, при подпространственном переходе есть некоторый шанс оказаться внутри массы материи, поэтому, прежде чем завершить переброску, надо расчистить точку назначения. Обычно это делают с помощью плазмы, она похожа на шаровую молнию… Я стал демонстративно не слушать, но Дюшку это не смутило, и он мне еще долго и вкрадчиво рассказывал. Про особенности нуль-транспортировки, искажения пространства, про глубинные сканеры материи, и квантовые эффекты, и какой-то миноносец американский, про который в «Уральском следопыте» писали, – не хотел ведь слушать – про одну старушку из Коткишева, которая пошла по грибы, а вернулась через тридцать лет ни на день не постаревшей, а нейтрино вообще на своем пути ничего не замечает. – Смотри, рубль олимпийский! Сегодня на сдачу дали, – ткнул меня Дюшка в бок. Я очнулся от его галактических мечтаний. А Дюшка продемонстрировал рубль, действительно олимпийский. – Повезло, – сказал я. – У меня уже почти все есть, – сказал Дюшка. – Собираю потихоньку. – Зачем? – Пригодятся. Сейчас на сдачу дают, а потом подорожают. Дюшка убрал рубль и спросил: – Что делать-то будем? – То есть? – Они не туристы, они здесь уже живут. И ситуация не очень хорошая. Тут я не спорил, Дюшка прав. Это уже не просто странно, это опасно. Конечно, про пистолет Дюшка завирает, про пришельцев я лучше молчу, но вот «Ява»… В конце концов, это опасно. Для этих ребят в первую очередь опасно. Ладно, мы знаем, так и продавщицы тоже знают. И вот они наверняка разболтают про «Яву», слух-то пойдет, а у нас на Восьмом заводе две бригады химиков, между прочим. Они вполне могут посчитать эту парочку легкой добычей, прибьют, в старицу бросят, ищи потом. – Надо все-таки сообщить Кондратьеву, – сказал я. – Ты же сам говорил, что он нас на учет поставит, – напомнил Дюшка. – Учет не учет, а положение нехорошее. А если химики их решат ограбить? Сейчас по городу болтовня про мотоцикл пойдет, кто-нибудь да решит их пощупать… – Точно, – сказал Дюшка. – Это может быть, может. Папка говорил, что Бачурин как раз с зоны откинулся… Да я сам его видел, ходит как волк, зыркает по сторонам, весь в наколках… – Вот я и говорю, надо Кондратьеву рассказать, пока не поздно. – Как? Вот так просто прийти… Или по телефону? Можно из автомата позвонить, у меня звонилка как раз есть… – Не знаю, как сообщить. – Давай так, – начал Дюшка. – Давай мы сообщим Кондратьеву. Но не завтра, а послезавтра. – Почему послезавтра? – А завтра мы сами за ними посмотрим. Дюшка подмигнул. – Как это? – спросил я. – Понаблюдаем, – пояснил Дюшка. – Не посмотрим, а понаблюдаем. Пойдем на реку, я возьму бинокль, чего сложного? – Некрасиво, – возразил я. – Подглядывать. – Подглядывать – некрасиво. А мы же не подглядывать собираемся, а оберегать их. Защищать. – Защищать? От химиков, что ли? Или от Бачурина? Дюшка голову почесал, посмотрел на черемуху, на топор. – Топор возьму, – сказал он. – И винтовку. Ты же хорошо стреляешь. – Из воздушки? Воздушка, конечно, Бачурина остановит. А ты его топором запугаешь… Я сам Бачурина не видел, но про его подвиги в нашем городе все знали. Ограбил винно-водочный, потом «Запорожец» угнал и с моста свалился, восемь лет отсидел. А в первую ходку еще и избил кого-то до полусмерти. Человек, одним словом, выдающийся. – В ухо ему стрельнешь, – посоветовал Дюшка. – А я крикну, что следующий раз в глаз пуля уйдет. А потом нас много будет, четверо, куча свидетелей, Бачурин не сунется. Да не бойся ты, Вадь, все продумано. Вот уж не знал, что Дюшка такой авантюрист. Не, явно книжек перечитал. Я представил, как буду простреливать ухо рецидивисту Бачурину… – Давай лучше все-таки Кондратьеву расскажем. Прямо сейчас. Я закинул топор в гущу черемухового куста. Лучше участковому не звонить, а домой сходить, он тут за две улицы живет, на Пионерской в зеленом доме. – Погоди, Вадь! – Дюшка схватил меня за руку. – Что еще?