– Ничего там не дергается, – с обидой сказал Дюшка. – Это ты так просто говоришь. – Да нет, дергается. У меня аж голова разболелась. Котов потрогал голову. – А вы что, опять стреляли? Мы не ответили. Сидели молчали. – Чего делать сегодня будем? – спросил Котов. Вроде как ничего не случилось. Хитрец Котов. – Ничего, – ответил Дюшка. – Вот так сидеть и будем до вечера. – Можно и посидеть, – Котов вытянул ноги. – Сегодня луна хорошая. – Пластинки будем слушать. Сказал Дюшка. Он вытащил из-за дивана футляр с проигрывателем, достал пластинки и запустил «Огниво». «Огниво» вот точно дергалось и шипело, глупая идея. Мы послушали минут пять, а потом Котов не выдержал. – А давайте на подрывное сгоняем? – предложил Котов. – Чего мы там забыли? – неприветливо спросил Дюшка. И сделал погромче. Не звук, а шум. – Вчера один пацан там снаряд нашел, – сообщил шепотом Кот. Мы с Дюшкой посмеялись. Подрывное поле все вдоль и поперек выхожено, все, что можно найти, давно нашли. И осколки, и порох. Хотя пороха там всегда мало было, во время лесного пожара выгорел. – А может, сразу атомную бомбу он там нашел? – усмехнулся Дюшка. – Да нет, снаряд. От гаубицы. То есть не целиком снаряд, а половинка. Передняя часть оторвалась, а задняя, где капсюль, вся целая. И порох весь остался. Почти два килограмма! Котов достал из кармана спичечный коробок, сдвинул крышку. Внутри лежали короткие желтые трубочки пороха. Дюшка выключил «Огниво». – Похвалин у этого пацана литровую банку выменял на батарейки. Я представил, как Похвалин взрывается вместе со своим домом, это было красиво. Дюшка выудил из коробка пороховую трубочку, понюхал, поковырял ногтем. – Настоящий армейский, – заверил Котов. – Пироксилиновый. Смотрите. Котов вытащил из кармана кусок фольги, обмотал пороховую трубку фольгой в три слоя, скатал между ладонями, придав форму ракеты. С тыльного конца спичкой дырку проковырял. Из коробка сделал стартовую установку, поджег порох. Ракета с визгом взлетела над крапивой, высоко так взлетела, и дым красивый, с завитушками. Понятно, армейский порох, из спичек ракету не сделать, пугач разве что. – Хороший порох, – согласился Дюшка. – А то! Этот пацан, что снаряд нашел, говорит, что надо не на самое подрывное ехать, а чуть дальше, за Сендегу. Там никто не ищет, а туда куча снарядов улетела. Дюшка поглядел на меня. – Ничего туда не улетело, – сказал я. – Если пороха много найти, можно и шпалер сделать, – сказал задумчиво Котов. – Можно без пальцев с вашим шпалером остаться, – заметил я. – И без глаза. Один такой… – Знаем-знаем, – тут же перебил Котов. – Смирнов пилил патроны, и ему все оторвало. Ты еще про карбидную бомбу расскажи. Я в стрелковую секцию собираюсь. И в картинговую. И то и другое дело серьезное. Поэтому я против всякой самодеятельности и дурацких развлечений. А про карбидную бомбу весь город знает, мужику, между прочим, руку оторвало, инвалидит сейчас сторожем, а был баянист. Но Дюшка, конечно, против шпалера устоять не мог. – Смирнов неправильно сделал, – сказал Дюшка. – Взял трубку от кровати и пороха много насыпал – у него не шпалер получился, а фугас. Дюшке хочется иметь пистолет. Не пневматический, настоящий. Если не пистолет, так хотя бы самострел. Шпалер. Он бы тоже в стрелковую секцию записался, но его не возьмут с такой рассредоточенностью. Его на фехтование и то не взяли, хотя он три раза пробовал, после этого провала он как раз ножиками и стал увлекаться. Отец ему воздушку списанную добыл, но кроме нее, Дюшке ничего стрелкового не видать. – Этот пацан говорит, что видел там осколки от гранаты, – вспомнил Котов. – От лимонки. Граната стала последней каплей, Дюшка сказал: – Давайте и в самом деле завтра на подрывное съездим, а? Мы согласно промолчали. Котову, кажется, тоже хотелось гранату. – Можно и съездить, – сказал он. – Погоду обещали хорошую. Только втроем, Похвалина не берем, он трепло. Против того, чтобы не брать Похвалина, возражений не нашлось. В конце концов согласился и я, мне порох даром не нужен, граната тем более, но не дома же сидеть? Могут ведь и работать заставить, а в июне работать обидно, в июне хочется надеяться на лучшее. – Вот и хорошо, – Котов полез из будки. – Завтра в семь заезжайте тогда, буду ждать. Котов спрыгнул со стены, чуть-чуть скатился в крапиву, ойкнул. – У моего деда в подвале старинное ружье валяется, – сообщил Дюшка. – Механизм сгнил. А ствол ничего, можно распилить на три части – три шпалера получатся легко. – А как же сегодняшние шпионы? – спросил я. – Кондратьеву-то побежишь рассказывать? – Да, шпионы… Слушай, Вадь, у тебя вторых сапог не найдется? А то там у речки змеи могут водиться, не хочется босиком лезть… Про странную парочку Дюшка позабыл, сосредоточился на завтрашнем походе, вытянул из-под дивана клееные-переклееные бродни и прикидывал, сгодятся ли они для форсирования Сендеги. – Так как все-таки шпионы? – повторил я. – Да шут с ними, – отмахнулся Дюшка. – Туристы они туристы и есть. Мы их больше и не увидим… Не увидим, уплывут они вниз по реке, вот и все, туристы всегда так делают. Он ошибался. Да, Дюшка очень сильно ошибался. Мы тогда вообще все сильно ошибались. Глава 3 Подрывное поле Подрывное поле только так называется. Оно давно уже не поле, а лес. Невысокий и не очень ровный сосновый бор. И не подрывное – тридцать лет тут ничего не взрывают, тишина. А во время войны в нашем городе размещался снарядный завод, на нем моя бабушка работала, да и вообще полгорода, все, кто мог. Сначала снаряды требовались в больших количествах, но в сорок пятом война закончилась, а завод все не останавливали, всё в три смены. Его только в пятидесятом закрыли. Армию тогда перевооружали, а вокруг нашего городка все сплошь в военных складах было. Ну и стали накопленные снаряды потихоньку списывать. Нашли поле подальше, возили снаряды туда и подрывали. Бабушка моя там работала, сначала снаряды делали, потом уничтожали. На поле это мы частенько ездили, интересно ведь. Металлолом, что лежал поверху, давно собрали, порох пожаром выжгло да солнцем подъело, так что можно рассчитывать только на мелкие осколки. У меня их целая банка, не знаю, зачем насобирал. Гильз завалященьких и то не найти, гильзы на милицейском полигоне есть, но там часто овчарок погулять выпускают. На подрывном же поле и грибы не растут. А тут целый снаряд. Хотя могло быть и так. Сендега течет вокруг Лосиного болота, а там места глухие, топи, гнили, земли мало, только острова посреди трясин. Клюквы там полно и груздей, но туда мало кто суется, потому что опасно. И утонуть легко, и газом болотным надышаться, да и лоси встречаются неприветливые. Если туда снаряды и улетали, то, скорее всего, там до сих пор и лежат. Так что в походе смысл имелся. Мне самому порох даром не нужен, мне глаза и пальцы дороги, но на Лосином болоте я не был. Интересно ведь. Утром, в шесть часов, в окно постучался Дюшка. Вообще мы на полседьмого уговаривались, но он, как всегда, не удержался и заявился раньше. К походу Дюшка основательно подготовился: зеленая отцовская штормовка, пилотка, кеды, к раме привязаны скрученные сапоги. На багажнике же велосипеда желтел давно выцветший рюкзак. У Дюшки «Салют», у него грузоподъемность хорошая, и на раму можно вешать, и на багажник, а у меня «Орленок», на нем и багажника-то нет. И руль дурацкий. – Ты что, на зимовку собрался? – я кивнул на сапоги и рюкзак. Дюшка не ответил. Как человек, восемь раз прочитавший «Таинственный остров», он был склонен тщательно готовиться даже к простым путешествиям. Я подозревал, что у него в рюкзаке хранится леденцовая жестяная коробочка с компасом, спичками и таблеткой аспирина. Я готовиться особо не стал, взял фляжку с водой и в карман карамели насыпал. – Мазь от комаров возьми, – попросил Дюшка. Мазь от комаров я ненавижу, она ужасно воняет, и толку от нее немного, но у Дюшки аллергия на комариные укусы, волдырями покрывается и чешется, так что в лес ему без мази никак.