* * * Зря я сделала домашку на три дня вперед: в результате теперь нечем заняться. Наливаю в кружку горячий черный кофе, залезаю на подоконник и, прислонившись к пластиковому откосу, всматриваюсь в осенние сумерки. Я скучаю по Глебу — он сейчас очень мне нужен. Как отдушина. Как глоток холодной воды после переслащенной газировки. Но он не пишет, и я впадаю в уныние. Зато от Артема прилетает пожелание спокойной ночи и милый смайлик в виде спящего облачка. После его чересчур самоуверенной, двусмысленной фразы нервы шалят, ничего, кроме раздражения, сообщение не вызывает, но я отправляю в ответ точно такое же. Вообще-то, я знаю, как танцевать вальс. Но, в отличие от Миланы, не считаю, что три года посещений танцевального кружка можно назвать хорошим уровнем. Допиваю кофе, включаю ночник и готовлюсь лечь спать, но короткое жужжание оповещает о голосовухе. По-турецки расположившись поверх пледа, проверяю диалог, с облегчением обнаруживаю, что она от Глеба и слышу короткое: «Привет». Предлагаю поболтать по видеосвязи, но он отказывается и не объясняет причин. Я не расстраиваюсь: мало ли, может, у него опять не убрано в комнате. Быстро рассказываю, как прошел день: о прогулке с Артемом упоминаю вскользь, как будто она ничего не значила, зато подробно останавливаюсь на грядущем мероприятии и возможном провале Миланы. Вопреки устоявшейся традиции, Глеб не посвящает меня в свои дела и, выслушав, спрашивает: — Почему все так носятся с этим балом? — Видишь ли, это одновременно смотр и конкурс. Школа, занявшая первое место, получает грант, директор — какие-то плюшки, ученики — уважение и почет. Если ты претендуешь на звание короля или королевы, ты обязан принять участие, закрыть бал вальсом и завладеть умами всех: учителей, ботанов, придурков, серой массы. Прикол еще и в том, что когда-то у нас был довольно сильный танцевальный кружок, и желающих попробовать себя на самом деле много. — Ты же ходила на этот кружок? На мгновение подвисаю: Глеб вытащил наружу еще один мой страшный секрет, но отпираться нет смысла — он все равно слишком многое про меня знает. — Ну, да. Нас с сестрой записали туда по той же причине, что и тебя на гандбол — чтобы не болтались без присмотра. Преподавательница — Жанна Аркадьевна — была лютой женщиной: весила под двести кило, но в начале каждого урока включала музыку и выдавала перед офигевшими детьми страстный энергичный танец — аж полы трещали. Она вселяла ужас. Называла подопечных бесталанной никчемностью, орала, одергивала и раздавала подзатыльники. Алина, смекнув, в какой ад попала, поулыбалась маме и технично слилась после двух занятий, а я решила вгрызться в это дело зубами и всем доказать, что сумею справиться. Меня поставили в пару к Вове Боброву, Орлову — в пару к Олегу — мальчишке постарше. За три года через кружок прошло много ребят. Мы выиграли несколько конкурсов, но потом Бобров типа вырос, решил, что танцы — это не по-пацански, и перестал приходить. Вскоре Жанна ушла в декрет, и лавочку прикрыли. — То есть ты почти что профи, но не подала заявку на участие? Надо это сделать, Неля. — Ты совсем того? — Просто сделай это! — Зачем? — Чтобы свалить Милану. Представь: она десять лет к этому стремилась, представляла себя на месте самых крутых выпускниц, а тут появляешься ты, и лавры достаются тебе. Сомнительные, конечно, лавры. Но важны не они, а то, что звезда впервые окажется на обочине жизни. — Как, по-твоему, я отправлю ее на обочину жизни, если не танцевала с четвертого класса! — Привожу главный аргумент, но Глеба он не впечатляет: — Ты вспомнишь, как это делается. Я в тебя верю. — Да меня же никто не выберет! — Попытка не пытка. А вдруг? Твое падение произвело фурор, теперь надо закрепить успех. — Они не проголосуют, Глеб! — Они точно проголосуют! Он сегодня другой — более резкий, взвинченный, настойчивый, и даже слегка пугающий. Мы прощаемся, но напоследок он присылает голосовое, в котором прибегает к запрещенному приему: — Только не говори, что решила слиться, и что тебе слабо! Долго сижу и гипнотизирую взглядом старенький ноутбук, обклеенный потертыми наклейками с черепами и розочками. А потом перебираюсь на крутящийся стул, вылезаю на школьный сайт и заполняю дурацкую анкету. Глава 19. Глеб Во вторник с самого утра льёт дождь. Открываю глаза и лежу, уставившись в серое окно, где уныло покачиваются мокрые ветви деревьев. На душе так же гадко, как и на улице. Так бы спал и спал дальше, но мама суетится, собирается, будит меня, чтобы я не проспал. Вся вчерашняя возбуждённая эйфория от «приближающейся победы» сошла на нет. Может у меня биполярка? Может я и правда не знаю, чего хочу? Может, я думал, что знаю, но на самом деле не знаю? Ночью мне снилось, что я попал на ток-шоу и ведущий, очень похожий на мужика из передачи про погоду, которую обычно смотрит мама, требует, чтобы я поделился со зрителями «своими переживаниями». Отчего-то там, во сне этот вопрос меня ужасно пугает, я мечусь и сгораю со стыда, не в состоянии произнести ни слова. У меня в руках микрофон и все ждут. А я молчу… Молчу и молчу, не из-за того, что нечего сказать, а потому что чувствую, что если заговорю, случится нечто ужасное. Так и проснулся от этой внутренней паники, обрадованно осознал, что это лишь сон и, перевернувшись на другой бок, снова заснул. А на утро дождь, и настроение при воспоминании о вечерней ссоре с мамой скатывается в минус. — Ну, и чего ты расселся? — она торопливо заглядывает в комнату. — Бегом в душ, а то опять не успеешь ни помыться, ни поесть. Размышляя о пути преодоления нежеланий, плетусь в ванную и просто сижу на бортике под звук льющейся воды. Наконец, входная дверь за мамой захлопывается и я со спокойной душой ползу обратно в постель. Падаю, накрываюсь одеялом с головой и лежу, словно моллюск в раковине. Спрятавшись от всех и вся. Вот только от мыслей спрятаться некуда, они копошатся внутри черепной коробки, как тараканы, и мне срочно нужен от них дихлофос. Мама делает вид, что ничего не произошло. Как будто всё в порядке и никакого разговора накануне у нас не было. Она ведёт себя так всегда, когда осуждает меня или считает неправым. «Давай, сделаем вид, что ты этого не говорил» — её коронная фраза. И «делать вид» у неё получается отлично. Но хуже всего мне от того, что я так и не рассказал ничего Неле. Когда вышел от директрисы, только и думал о том, что показав ей свою ссадину, гордо поведаю, как раскидал шоблу и как дерзко отказался от участия в вечере памяти. Я прокручивал в голове различные фразы от «Спасибо. Ты мне дала отличный совет. Делать то, что чувствуешь, действительно, приятнее, чем поступать правильно» до «Можешь считать меня идиотом, но кажется, ты мне нравишься» или «Кажется, я в тебя влюбился, потому что сегодня вёл себя, как придурок», или даже «Я знаю, что я не классный, но очень хочу стать для тебя таким». И прочее в том же духе от наивного и искреннего до хвастливого и самонадеянного. Я шёл домой и чувствовал непривычный прилив смелости и энтузиазма. Куртка была расстёгнута, холодный ветер задувал под неё, пробегая по рёбрам и щекоча шею, но это было здорово. Словно в меня входила некая невидимая сила и наполняла лёгкие, распрямляла плечи, поднимала мне голову и заставляла сердце биться в нарастающем набатном ритме. Однако стоило открыть дверь квартиры, как всколыхнувшееся воодушевление тут же свалилось под ноги в прихожей. Мама была дома и с глубочайшим укором в глазах вышла меня встречать. Оказалось директриса уже успела ей позвонить и всё рассказать. Не знаю, упомянула ли она про драку, скорей всего да, просто такие темы мама предпочитает обходить стороной, но мой «непозволительный тон» по отношению к Елене Львовне и отказ принять «помощь школы» её задели до глубины души, и до самого позднего вечера она читала мне проповеди о смирении и послушании, попутно настаивая на том, чтобы я извинился и согласился на предложение директрисы. Обижать маму я не хотел, но и пойти на попятную в этом вопросе тоже, поэтому на все её увещевания отвечал «Нет». В конце-концов она не выдержала и закричала: — Я надеялась, что хоть из тебя выйдет толк, но ошиблась! — Если ты продолжишь эти разговоры, то я сделаю себе харакири, — ответил я и вышел на балкон. Так просто совпало, я всего лишь хотел записать голосовое Неле в тишине, но мама перепугавшись, что я собрался прыгать, бросилась за мной, вытащила оттуда, обняла и мы как будто помирились, но на самом деле, я прекрасно понимал, что это просто временное затишье. В первый раз после данного ей обещания я решаю прогулять школу. Мне нужно время собраться с мыслями. Я никогда ещё не поступал столь опрометчиво, как вчера. Но это не означает, что я сожалею. Будь у меня возможность снова прожить этот день, я бы поступил также, но даже не смотря на это, ситуация требует осмысления. Если я пойду в школу, то чтобы избежать продолжения домашнего конфликта, которого я очень не хочу, буду вынужден предстать перед директрисой и, покаявшись, принять её условия, но тогда сразу же растеряю все баллы, заработанные перед шоблой и шансов на то, чтобы выполнить данное Неле обещание у меня уже не будет. Да, я ни в чём ей не клялся и вся наша переписка носила в большей степени шутливый характер. Но я не хочу выглядеть в её глазах болтуном и тем, кого не просто дразнят лузером, а кто реально становится таким по собственному малодушию. И дело не только в том, что мне хочется ей понравиться, тут немного другое. Если я им всем проиграю, то у неё совсем опустятся руки. Помнится, она сказала, что бороться с тупостью и лицемерием невозможно, а я её заставил считать, что надежда есть. Не знаю почему, но за неё мне обиднее, чем за самого себя. Про себя я знаю, что умею гнуться, а вот в том, что она не сломается, не уверен. Идея занять «звёздные пьедесталы» была веселая и в сетевом разговоре более, чем соблазнительная. Я не ждал, что будет легко. И к тому, что происходило сейчас должен был быть готов. Но не был. Как оказалось, преодолеть то, с чем привык бороться изо дня в день, намного проще, чем справиться, с так называемой, зоной комфорта. Грубо говоря, бросить вызов шобле и объяснить маме, что я не могу всегда быть хорошим — совершенно разные вещи. Просто только в кино зрителю показывают картинки событий: «до» и «после». А в жизни самым важным и решающим становится то, что в кино осталось за кадром. * * * Дождь размеренно стучит по металлическому откосу, за окном всё та же унылая серость, но о сне уже речи не идёт. Я встаю, распахиваю дверцы шкафа и, потягиваясь, оглядываю его содержимое. В зеркале отражается моя взлохмаченная фигура в трусах. Нужно что-то решать с гардеробом. Вся моя одежда слишком скучная и обыденная, по-маминому — «классика», а для людей моего возраста — ботанский шмот. В таком звёздами не становятся, хоть с какими данными. Вот, у Нелли с внешним видом полный порядок. И даже здорово, что она выглядит не как все. Пусть её за это и кошмарят, но зато стильно. Нет. Мой шкаф не подходит. Но зато я знаю, что точно подойдёт. В соседней комнате, которая раньше была гостиной, но куда потом перебрался Мишка, стоит другой шкаф. Мишкин. И вот там, если покопаться, можно отыскать кучу всего неформатного. Балахоны, джинсы с дырками, огромные клетчатые рубашки и футболки с неприличными картинками. Вытаскиваю всё барахло с полок и кучей переношу к себе. Сваливаю на кровать и принимаюсь мерить перед зеркалом. Толстовки, майки, тельняшки, кожаные штаны в обтяжку и джинсовые жилетки без рукавов. Останавливаюсь на узкой чёрной приталенной рубашке с накладными карманами и чёрных, зауженных джинсах. Вставляю в них тяжёлый ремень с клёпками, а сверху надеваю свой собственный чёрный пиджак. Получается жутко мрачно и даже немного зловеще. Взлохмачиваю волосы и принимаю суровый вид. Вот это будет шоу. Настроение понемногу улучшается. Что ж, они хотели траур, они его получат. Не хватает только одной небольшой детали. Бегу в мамину спальню и достаю из коробки с детскими театральными костюмами большой бутафорский крест на длинном кожаном шнуре. Нацепляю на шею и возвращаюсь к зеркалу. Вот теперь точно Святоша. Практически монах. Удовлетворённо делаю селфи и отправляю Неле. Пускай оценит. Она отвечает минут через двадцать. Пишет, что мне так идёт, но почему-то смеётся. Говорит, что непривычно, и что ботаном меня теперь не назовёшь. Я никак не могу понять, нравится ей мой новый вид или нет, но требовать ответа не решаюсь. Вдруг опять для отмазки скажет, что я классный и я снова грузанусь. Так что уж лучше не доводить до подобного, потому немедленно рассказываю ей обо всём, что случилось в эти дни и о своих планах. Записываю несколько голосовых подряд и на всех вещаю так жизнерадостно, словно минуту назад мне вручили Оскар. Немного перебор, ну да ладно, пускай вдохновляется и думает, что раз могу я, то и у неё всё получится. Она уже дома и просит включить камеру.