— Ай да чекист, голова! — расхохотавшись, хлопнул меня Жуков по плечу так, что я даже пошатнулся. — Что ж я сразу то к вашему брату не пошел с такой бедой? Ведь конттразведка же! Кому как не им знать, как с разведкой врага бороться! Армянское радио! Ха-ха! — через смех у комкора явно выходило все недавно пережитое нервное напряжение и он все никак не мог успокоиться. Оставшиеся поодаль в траншее командиры, до того делавшие вид, что все нормально и мой разговор с командующим их не касается, стали оборачиваться. — Начальника связи ко мне! — чуть отсмеявшись громко крикнул Жуков, но не удержался и вновь стал хихикать. — Товарищ комкор, только не сразу! — предупредил я. — Пока проводная связь есть, пусть она и будет! Вот когда все в движение придет, тогда… — Да понимаю, не дурак, — комкор вновь испробовал своей дланью крепость моего плеча, но уже с другого фланга. — Лучше б вы у нас, товарищ капитан, подольше задержались. Приятно с вами работать. Что у вас там за секретные дела? — поняв, что перебрал и лезет не туда, Жуков тут же поправился. — В смысле, сколько времени займут? Какая помощь нужна? — Не знаю. Жду команды из Москвы. А дальше надо будет организовать обмен пленными и вытащить с той стороны очень ценного человека, — соврал я совсем не много, но из-за этого акценты сместились так, что смысл операции поменялся полностью. — Разрешите идти, товарищ комкор? — видя, что подходит вызванный связист, я вытянулся, чтобы для всех кто наш разговор только видел, смысл его так и остался бы тайной. — Идите, товарищ капитан, — напоказ благосклонно отпустил меня командующий, усвоив правила нашей с ним игры. Поняв, что «валить» я его не собираюсь, он мог строить любые предположения на мой счет, вплоть до того, что я таким образом пытаюсь насолить маршалу Ворошилову, наша взаимная неприязнь для высшего комсостава армии не секрет. Но, конечно, ему невдомек, что я жду того часа, когда из сегодняшнего, подающего надежды «комдива» вырастет маршал Победы. Эпизод 14 С КП армейской группы, предупредив Смушкевича и Булыгу, я уехал в тыл, в Тамцак-Булак. На этот раз, выкобениваться и отказываться от предложенной легковушки не стал, молча залез на заднее сидение и, едва тронулись с места, стал засыпать под неторопливые размышления о командующем. Правильно ли я поступаю, пытаясь направить энергию комкора в нужное русло? Может, действительно, стоило бы его «сдать» приехав в Москву. В «эталонной» истории о Жукове болтали всякое, навешивали ярлыки неумехи, проспавшего нападение немцев в 41-м году, и мясника, гнавшего солдат на убой. Порой, даже в предательстве обвиняли. Сталкиваясь с такими оценками «там», зачастую чрезмерно эмоциональными и слабо опирающимися на реальные факты, я интуитивно относился к ним очень осторожно. Понимая, что через дискредитацию самого «раскрученного» советского маршала всего лишь пытаются бросить тень на Красную Армию, СССР и весь советский народ, несмотря ни на что все же победивший в очередной Отечественной войне. Cоветские военачальники, как и все обычные люди, имели каждый свой характер, наклонности, свой талант. У кого-то это была светлая голова и он побеждал умом, у кого-то деревянная задница и он побеждал дотошностью, прорабатывая операции до самых мелких мелочей, у кого-то интуиция и достаточно безбашенности, не бояться ей доверять. А у Жукова были железные яйца. Это тоже, скажу я вам, немаловажное для военачальника качество. На войне так бывает, что надо драться там, где стоишь, несмотря на то, какие враги перед тобой и сколько их, как под Ленинградом и Москвой, как в Сталинграде, или наступать в лоб на подготовленную эшелонированную оборону, как на Зееловских высотах, прорывая ее танковыми армиями. Просто драться как умеешь там, где другие давно бы остановились, отступили или сдались. Слова Александра Васильевича Суворова о том, что солдату — бодрость, офицеру — храбрость, генералу — мужество, не пустой звук. Мужество генерала придает подчиненным сил и уверенности совершать невозможное. Уж так получилось, что советский народ победил в Великой Отечественной Войне именно железными яйцами. С этой точки зрения, «там» Жуков имел полное право называться маршалом Победы, являясь наиболее полным ее олицетворением. Со всеми его недостатками и достоинствами. Здесь же, столкнувшись с Георгием Константиновичем на Халхин-Голе, я встретил не парадный плакат «из будущего», а хорошо подготовленного комдива, к тому же опального, на которого свалилось командование армией. Комдива, который не умеет опускать руки и покоряться судьбе, даже в заведомо проигрышной ситуации, как было на Больших маневрах. Зная характеристику из «эталонного» мира, подтверждающуюся событиями, которым я сам был свидетелем, я имею железобетонную уверенность в том, что Жуков сделает все возможное и невозможное, заставит работать на пределе сил всех, до кого сможет дотянуться, но добудет себе победу в этом забытом Богом уголке центральной Азии. «Топить» его, только-только осваивающегося в роли командарма, опираясь всего лишь на домыслы, было бы непростительной глупостью. Поддержать же человека, потенциально способного войти в тройку лучших советских полководцев, чтобы он смог подняться на очередную профессиональную ступень, чтобы к моменту столкновения с немцами мог уверенно командовать армией, а может быть и фронтом, было просто необходимо. Ведь свято место пусто не бывает, если «зарубить» Жукова, то кто придет ему на смену? Может Кирпонос или Павлов? Из этой парочки я кое-что слышал лишь о последнем, засветившемся в Испании в роли военного советника. Вернувшись в Москву после отзыва, он делает успешную карьеру в АБТУ, не связываясь с командованием войсками, где можно погореть за профнепригодность. Расчищать путь таким деятелям я не собирался. С такими мыслями я не заметил, как отключился, убаюканный урчанием мотора «Газика», летевшего по плоской как стол равнине. Не знаю, сколько прошло времени, когда я почувствовал сквозь, сон, что машина стала довольно круто поворачивать, не сбрасывая скорости, а потом и вовсе резко остановилась. — Какого лешего надо? — заставил меня открыть глаза голос водителя, — Всю степь перегородили, не объедешь! — Кто такие? — через ветровое стекло я увидел перегородившую путь полубронированную «полуторку» ГАЗ-ММД с счетверенной зенитной пулеметной установкой, стволы которой были направлены прямо на нас. С боков машину окружили бойцы, вооруженные самозарядными винтовками и пистолетами-пулеметами. — Документы! С удовлетворением отметив про себя, что караульная служба в армейской группе налаживается, я отложил «сайгу», за которую с перепугу схватился, я вышел из машины и предъявил удостоверение и подписанный Булыгой приказ. Пока лейтенант в серой такистской форме смотрел мои бумаги, я с любопытством огляделся по сторонам. Передо мной, широким фронтом во взводных колоннах застыли Т-126, спрятавшись под натянутыми на шестах масксетями. Экипажи, открыв люки, копались в машинах, видимо, приводя их в порядок после долгого марша. — Товарищ капитан! Капитан Любимов! Обернувшись на крик, я увидел бегущего ко мне танкиста. — Полупанов! Василий! Ого, уже лейтенант! — разглядел я петлицы в распахнутом вороте черного танкового комбеза. — И руки-крюки, смотрю, при тебе. Какими судьбами? — Полине Сергеевне нижайший поклон, помогло ее снадобье. А ведь под комиссию меня хотели… — неловко замялся ветеран-испанец встав прямо передо мной, поняв, что со стороны за нами смотрят бойцы и командиры и устав уже непоправимо нарушен. — Ну, здравствуй, что ли, лейтенант, — я распахнул объятия танкисту на встречу и мы от души похлопали друг друга по спине, разом сняв все вопросы для посторонних. — Рад видеть тебя, обстрелянные ветераны здесь ой как нужны! — Что, трудно там? — кивнул Полупанов головой в сторону фронта. — Терпимо, пока на плацдарме бодаемся, — неопределенно ответил я, понимая, что истинные свои впечатления разглашать не имею права. — Но нам не бодаться надо, а ударить так, чтоб японцы зазвенели! — Что ж, если надо, ударим, — не очень уверенно сказал лейтенант, отведя глаза в сторону. — За этим и летели сюда вперед собственного визга, не жалея машин. Только технику в порядок приведем после марша. Сами-то вы давно здесь, товарищ капитан? — Да несколько дней. Самолетом летел, но его диверсанты японские по пути сбили. Пришлось их за это дело наказать, даже пленного взял. Вчера меня только нашли и подобрали. Ночью вот на передовой побывал, надо было необстрелянному батальону 82-й дивизии помочь. Потому и обрадовался тебе, как родному. — Да у нас с обстрелянными-то тоже не задалось, — очень тихо признался Полупанов. — Бригаде две недели, как боевое знамя вручили. Хорошо хоть личный состав кадровый, из западных округов, а не «добровольцы», как в 82-й. Водить-стрелять умеем, хоть на таких машинах и не учились. Воевавших в бригаде ровным счетом семь человек, и то, в основном старшие командиры, кто еще Грузинскую застал. Но любую поставленную задачу выполнить готовы, — добавил он значительно громче и в качестве доказательства свих слов сослался на марш. — Восемьсот километров прошли за четыре дня в полном порядке и машины по пути не растеряли. Тем временем, вокруг нас собралась уже довольно внушительная толпа любопытствующих, поддержавшая сказанное Полупановым одобрительным гулом. — Это вы, конечно, товарищи молодцы, — сказал я как можно громче, чтобы все меня могли слышать. — Только что же вы танки выстроили как на параде? Думаете, хорошо спрятались под сетями? Поставьте себя на место японского летчика и посмотрите его глазами! Что это за горбики, как по линеечке, посреди ровной как стол степи? А не кинуть ли туда бомбу, посмотреть, что будет? Василий, или ты забыл, как в Испании погорел? У японцев, между прочим, тоже пикировщики есть! Машины надо рассредоточить! А еще лучше, рассредоточить и окопать! Тогда с воздуха даже горбиков не различить. Все, товарищи, мирное время для вас кончилось, вы на войне. Привыкайте думать и за себя, и за противника! — посчитав на этом едва начавшийся митинг законченным, я крепко пожал Полупанову руку. — Прости дружище, не могу долго оставаться, служба. Обещаю проведать, если представится случай, посидим, поговорим о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах. И вот еще. Японцы дивизионную артиллерию используют как противотанковую, попадешь под огонь — маневрируй! Большинство пушек у них старые, попасть не смогут. А меньшинство вы своим большинством задавите. Помнишь заветы Бойко? Бить только кулаком! Сев в машину и немного отъехав, я посмотрел назад через малюсенькое окошко и с удовлетворением отметил, что в лагере танкистов поднялась суета. Конечно, это не лейтенант Полупанов своей властью ее устроил, но то, что, минимум, танковый комбат слова лейтенанта воспринял всерьез и сразу стал действовать, обнадеживало. — Долго нам еще? — спросил я у водителя. — Если б раньше, то за пятнадцать минут доехали бы. А сейчас петлять приходится между лагерями, того и гляди остановят. О! Смотри, чего творит! Ну куда ты прешь!? Нам пришлось опять резко остановиться из-за ползущего поперек пути ЗИЛ-5 с двумя прицепами, парой передков и 25-миллиметровой батальонной пушкой. Машина, настырно гудя двигателем, упорно ползла на низкой передаче, просев на рессорах в связи с явным перегрузом. Даже боюсь предположить, сколько там было напихано по весу, но кузовов вообще не было видно! Даже с краев платформы были подвешены бочки то ли с топливом, то ли с водой. Сверху набросаны всевозможные мешки, тюки, палатки, но явно под ними что-то гораздо менее объемное, но более тяжелое, наверное, боеприпасы. Поверх барахла с комфортом расселось не менее роты красноармейцев и один монгол в традиционной одежде. Неподалеку неспешно рысил и конь под седлом. — Наркома легкой промышленности хозяйство, — кивнул водитель на автопоезд. — Вот так они еще до войны по всей Монголии и торговали. Водитель, экспедитор да местный проводник. В Союз шерсть, шкуры, зимой еще и мясо, в степь промтовары, топливо, сено и даже воду. Путешествуют неспешно, тяжелые. На подъем, бывает, прицепы по одному затаскивать приходится. Может, благодаря им и присоединились. Сейчас в любом стойбище хоть кто-то, но по-русски поймет. Проскочив между медленно идущими колонной машинами каравана, перебрасывающими всего четырьмя тягачами не меньше стрелкового батальона со всем вооружением, мы поехали дальше и через полтора-два километра наткнулись на лагерь ракетчиков. Издали, в окружении обычных грузовиков, были видны зачехленные реактивные установки. Две самоходные БМ-28 на шасси ЗИЛ и две БМ-13 на шасси ГАЗ дополнялись четырьмя буксируемыми 13-ми на трехосных прицепах. Разосланные в мае письма не пропали даром. Может быть, опыт реального боевого применения РС сломит упрямство Кулика и это оружие займет подобающее место в системе артвооружения РККА. Плохо только то, что ракетчики, похоже, отнеслись к делу, как к очередным испытаниям и не прочувствовали пока, что прибыли на настоящую, пусть маленькую, но войну. Пришлось вновь останавливаться и наводить порядок. На месте я застал техника-интенданта 2-го ранга, который доставил экспериментальной батарее топливо и приказ штаба тыла армейской группы о разгрузке и отправке всех машин навстречу подходящему 57-му корпусу. Тут же я впервые встретился с молодым Королевым, которого узнал в лицо по виденным «в той жизни» фотографиям. Конструктор уперся рогом и заявил, что никакой Жуков ему не указ, машины выделены за счет средств института и никуда не поедут. Если технику-интенданту угодно, то пусть забирает всех военных с батареи и топает навстречу корпусу пешком. А гражданские специалисты и сам Королев вместе с машинами останутся на месте и будут заниматься тем, зачем в такую даль приехали. — Товарищ капитан государственной безопасности! — обратился ко мне воентехник, не сокращая по обыкновению военных моего полного звания, видимо рассчитывая, что уж теперь, когда появился представитель грозного ведомства, властного не только над военными, но и над гражданскими, ему удастся настоять на своем. — Отказываются выполнять приказ! — Да делайте, что хотите! — махнул Королев рукой, поняв, что против органов переть себе дороже, и развернулся, чтобы уйти. — Говорил Клейменову, что это тупик и все бесполезно. Нет, специально меня сюда услал, лишь бы работу по жидкостным ракетам затормозить! — пробурчал он себе под нос, но достаточно громко, чтобы я услышал. — Сергей Павлович, подождите! — окликнул я его по имени-отчеству, чем вызвал немалое удивление. — Мы знакомы? — Нет, но сейчас познакомимся. Любимов, Семен Петрович, — представился я по-граждански. — Товарищ Королев, вы целиком правы в отношении перспектив ракет с жидкостными двигателями, но согласитесь, до практической стадии их применения еще очень и очень далеко. Пороховые же ракеты уже сейчас являются грозным оружием. И если вы сумеете раскрыть весь их потенциал в настоящем бою, то этим РНИИ сможет сломать сопротивление ГАУ и запустить ракетные установки залпового огня в серию. Думаю, не следует повторять очевидные вещи, что серия — это деньги, которые можно направить, в том числе, и на исследования по жидкостным ракетам. Но, чтобы показать ваши установки во всей красе, надо озаботиться и создать благоприятные условия. То есть, прикрыть их войсками, которые сейчас маршируют где-то по степи и остро нуждаются в автотранспорте. Поэтому приказываю оставить боевые машины на месте, окопать и замаскировать. Транспортные разгрузить и отдать, временно, в распоряжение воентехника второго ранга. А вам лично прибыть в штаб армейской группы в районе высоты Баин-Цаган и известить командующего о ваших возможностях. Боюсь, он даже не предполагает, что оказалось у него в распоряжении. — Хорошо, — без энтузиазма отозвался вероятный кандидат в «отцы космонавтики» и, отойдя от меня к сгрудившимся неподалеку сотрудникам РНИИ, стал распоряжаться. Воентехник попытался было возмутиться тем, что я своей властью придержал машины со смонтированными на них направляющими, что прямо противоречило имеющемуся у него на руках письменному приказу, где было недвусмысленно указано изъять все машины, но получил от меня отповедь. Пришлось сказать ему, что командование армейской группой, тем более, штаб тыла, видимо, не подозревает, с чем имеет дело и гонять туда-сюда машины, залп каждой из которых превосходит залп целого артдивизиона, я не позволю. Поскольку оружие необходимо на фронте, где каждый ствол на счету, а не в тылу. К счастью, больше в пути останавливаться не пришлось, хоть и появлялось иногда такое желание. С сегодняшнего дня порядок передвижений в тылу армейской группы резко изменился. Если раньше автоколонны шли исключительно ночью, то теперь их отправляли и днем. Что тому виной, мне предположить было сложно. Может быть Жуков хотел как можно скорее собрать в кулак все силы и ударить по японцам, может быть наоборот, разведка тревожные сведения принесла, но скорее всего, благодарить за лишние «безопасные» часы для перевозок следовало истребителей Смушкевича, которые стали успешно отражать вражеские налеты, встречая противника еще над линией фронта. После первых обидных неудач, осмотревшиеся на войне, приноровившиеся к противнику, пополненные ветеранами и матчастью, два советских ИАП медленно, но уверенно склоняли чашу весов в свою пользу, реализуя свое техническое превосходство над японцами, воевавшими, в большинстве своем, на очень маневренных и легких, но тихоходных, слабо вооруженных и хлипких бипланах. Глядя на спешащий навстречу дивизион 160-миллиметровых минометов легкого артполка одной из дивизий 57-го корпуса, я подумал, что дай только срок и на земле превосходство тоже постепенно перейдет к РККА. У японцев много пехоты и они зарываются в землю? Но по своему техническому оснащению их армия недалеко ушла от времен Первой Мировой, а тактика и вовсе осталась на «порт-артурском» уровне. Собрать под прикрытием артиллерии, бьющей по атакуемым позициям, как можно больше сил, подвести их поближе, пользуясь складками местности, а потом броситься всей массой в решительную атаку, доведя ее до рукопашной. Это все могло хорошо работать, если бы в Красной Армии не было минометов. Но, к счастью, это было не так и даже десантники, имевшие только безоткатки Курчевского, легкие 25-миллиметровые ПТП и батальонные минометы, срывали японские удары еще на стадии подготовки, засыпая скопления противника сверху множеством мин. Обороняться мы сейчас можем, а когда соберутся войска, пооботрутся на войне, накопят материальные запасы, нет сомнений, покажем самураям кузькину мать, как и было в «той» истории. Эпизод 15 В Тамцак-Булаке, в штабе тыла авиагруппы, я приступил к исполнению своих обязанностей с того, что официально встал на довольствие и отправился в столовую, где уже бывал со Смушкевичем, подкрепиться и заодно подумать, с какого конца браться за свалившееся на меня хозяйство. Время было обеденное, но подсаживаться ко мне командиры РККА не спешили, выбирая места за длинными столами подальше от выглядевшего здесь белой вороной чекиста. Нельзя сказать, что меня это особенно задевало, скорее наоборот, радовало, что никто не мешает планировать мои следующие шаги. А поразмыслить было над чем. Хорошо, что я числюсь всего лишь как уполномоченный при авиагруппе, а не полноценный начальник особого отдела этого временного формирования, тянущего на авиакорпус или очень большую смешанную авиадивизию. Все-таки четыре полка, два истребителей, полк СБ и полк ночников на Р-5 и У-2, плюс еще эскадрилья НИИ ВВС, связная и корректировочная. Да еще ожидается прибытие пятого полка на легких пикировщиках Немана. Во всех этих частях, кроме эскадрильи испытателей, свои штатные особые отделы имеются и, по договоренности с Булыгой, по прежнему подчиняются ему. Если мне и потребуется отдать им какой-либо приказ, или наоборот, выехать для разбирательства на место событий, то вся эта деятельность также будет координироваться через особый отдел армейской группы. Таким образом на мне остаются части центрального группового подчинения, которых, впрочем, хватит, чтобы «зашиться». Поскольку подвижных авиаремонтных мастерских имеется только на два полка, если укомплектовать их по штату, то все ПАРМы Смушкевич приказал сконцентрировать на уровне авиагруппы в Тамцак-Булаке, подчинив их непосредственно своему зампотеху Прачику, моему соседу по юрте. В частях остался только мелкий ремонт и обслуживание, а если требовался более серьезный, то самолет грузили хвостом в грузовик и прямо в таком виде, не снимая крыльев, везли по степи на центральную базу. В общем, от чего стремились уйти, переходя на полковую структуру, к тому же и вернулись из-за временной недоукомплектованности техникой. С другой стороны, были в этом и положительные моменты. Например, полки рассредоточивались поэскадрильно, благо взлетать и садиться на западном берегу Халхин-Гола можно было практически где угодно, и не создавали «жирных» целей для вражеской авиации. Зато на ремонтной базе были сконцентрированы десятки небоеготовых машин. Тут же были и групповые склады топлива, боеприпасов и продовольствия и распоряжавшийся ими штаб тыла группы. И все это при малочисленных тыловых и ремонтных подразделениях, личного состава которых попросту не хватало, чтобы все замаскировать и укрыть. Для меня же эта тема превратилась уже в идею фикс из-за понимания, что либо я добьюсь автоматического выполнения стандартных мероприятий, либо японцы воспользуются «приглашением» и мы придем к тому же самому, но понеся потери. Что поделать, обычай у нас такой, вообще делать что-либо только после волшебного пенделя со стороны начальства или того хуже — врага. Причем, начальник будет считаться самодуром вплоть до того момента, пока не придет подтверждение из «второй инстанции». На ловца, в соответствии с народной приметой, и зверь. Стоило только впомнить о Прачике, как он появился в столовой во главе группы командиров с нашивками технического состава, бурно и весело что-то обсуждавших на ходу. — Товарищ военинженер первого ранга, присаживайтесь, разговор есть, — пригласил я его занять место за столом напротив. Прачик, заметив меня, будто запнулся на ходу, но отказываться не рискнул, сопровождающие же замешкались. — А вы, товарищи командиры, пока мне не нужны, дайте поговорить по душам в неслужебной обстановке, — разрешил я их сомнения, бросать или не бросать на съедение чекисту своего начальника. Зампотех авиагруппы сел молча на лавку, остальные «чумазоиды» отошли чуть дальше и тоже заняли места за столом, изредка хмуро поглядывая в мою сторону. Веселье у них как рукой сняло. — Претензии, скажем пока так, у меня к вам, товарищ военинженер первого ранга. И их много. Почему столько машин здесь скопилось? Стоят в куче прямо в степи! Ждете японского налета, который вас от забот по ремонту авиатехники избавит? — Так бои же идут! Поврежденных машин много, восстанавливать не успеваем, работая не только от зари до зари, но и ночью! Какой смысл рыть капониры для них, если сегодня-завтра обратно в полки отправим? Да и нет у меня лишних рук. — Кажется, со вчерашнего дня самолетов на площадке больше стало? Не вижу, чтобы вы их отправляли. — Так говорю же, не покладая рук работаем! Но японцы, к сожалению, ломать успевают быстрее. — Это очевидная мысль. Но я вам другую очевидную мысль выскажу. Как заместитель по технической части командира авиагруппы вы полностью упустили планирование порядка ремонта, чем создали скученность на центральной базе, которой может воспользоваться враг. И если это случится, то мои добрые, можно сказать, соседские замечания, могут превратиться в дело, главным обвиняемым в котором будете вы. Это не угроза, а дружеское предупреждение. У вас что, связи с полками нет? Не можете выяснить характер повреждений и соотнести с пропускной способностью базы? Пусть битые самолеты остаются в полках до тех пор, пока вы ими не сможете заняться. Ведь вы как главный врач в медсанбате, только тот спасает в первую очередь «тяжелых», а вам наоборот выгоднее менее серьезные повреждения исправить, чтобы быстрее машины ввести в строй. И большого количества капониров рыть не придется, и работать будете эффективнее, разве нет? А вы чем занимаетесь? Вон, у вас масло в руки въелось, самолично в моторах копаетесь? Думаете в этом ваша задача? Вы командир и обязаны организовать работу, а не гайки крутить! Возразить Прачику было нечего и он молча жевал, уже не пытаясь оправдываться. Я же, подождав, пока боец-официант поставит перед военинженером обед и отойдет, сменил тему. — Товарищ военинженер первого ранга, скажите пожалуйста, что за ненормальная ситуация сложилась с бортовыми радиостанциями? До меня дошли слухи, что некоторые несознательные товарищи их вовсе снимают с самолетов. — Бесполезный груз эти радиостанции, — хмуро заявил зампотех. — Треск и шипение одно в шлемофоне из-за помех от мотора, вот и снимают. — А вы, стало быть, со стороны наблюдаете, не пытаясь разобраться в причинах и наладить связь? — А я тут причем? Радиостанциями начальник связи заведует, вот пусть он их и налаживает. — Но вы же сказали, что причина в моторе, а это ваше хозяйство. К тому же, на машинах с дизелями радиостанции работают нормально. — Ну да, работают! — со злостью зампотех авиагруппы бросил ложку в тарелку, забрызгав супом стол. — Они и на И-16 работают, но по-разному и не на всех! Только нет у меня сейчас времени на это! Да и электриков всего пятеро, тут уж не до жиру, лишь бы мотор и приборы работали! — Радиостанция, товарищ Прачик, ничуть не менее важна, чем пулеметы, — ответил я ровно, гася вспышку гнева собеседника, и без меня задерганного свалившейся на него войной. — И комплектуют ею самолеты, тратя народные средства, не из пустой прихоти. В мои же обязанности входит следить за тем, чтобы вверенное войскам оружие использовалось на сто процентов своих возможностей и не допускать вредительства и саботажа. Вы меня понимаете? Догадываетесь, кто первый под трибунал пойдет? — Что вы меня все пугаете?! Пуганый уже! Под трибунал? Да пожалуйста! Хоть в рядовые разжалуйте! Это мне гайки крутить не помешает, машины возвращать в строй буду, как и раньше! — А японцы, тем временем, будут их дырявить, как и раньше потому, что воюют в составе команды против наших одиночек, которые только на земле о чем-то договориться могут. Не в том вопрос, кто и в каком звании будет гайки крутить, а в том, как побеждать будем. А вы еще и не большевистскую позицию занимаете, сбежать с порученного вам товарищем Сталиным поста даже через трибунал готовы. И не надо на меня волком смотреть! — впервые повысил я голос, чем привлек внимание обедающих поодаль красных командиров, и без того уже оглядывающихся на Прачика. — Вы не на допросе, хотя причин нам с вами общаться именно в такой форме более чем достаточно! Просто для меня важно, в первую очередь, наладить дело, а не наказать виновных, которые еще исправиться могут. Имейте это в виду! — Да поймите вы! Ничего поделать с этой бедой я не могу! — в отчаянии зампотех развел руки. — Но выяснить, сколько самолетов со связью сейчас в авиагруппе вы ведь можете? До вечера? А ночью мы с вами этот вопрос, в более спокойной обстановке еще раз обсудим, есть кое-какие мысли. На том мы и порешили.