— А если я попрошу начальника ГЭУ НКВД майора Косова проверить, не пытаешься ли ты меня по миру пустить? — зашел я с козырей, чтобы не тянуть волынку. — Шестьдесят четыре тысячи двести восемьдесят семь рублей пятнадцать копеек по смете! — отрезал Кузнецов. И судя по точности до копейки, на этот раз без обмана. — Завтра в девять утра, — предупредил я, уходя. — Сейчас я слегка выпимши, а за руль в таком состоянии нельзя, — пояснил я с таким видом, будто за спиной у меня висел мешок с наличностью и я готов был расплатиться хоть сейчас. Увы, это было далеко от истины и мне пришлось весь вечер объезжать друзей, занимая недостающие мне восемнадцать тысяч. Явившись домой, я посвятил Полину в эту историю во всей полноте и без утайки, что, конечно, не вызвало у нее бурю восторга. — И ты уже все деньги в сберкассе снял? — спросила она голосом, не обещавшим мне ничего хорошего. — Да! — ответил я самоуверенно. — И со мной не посоветовался? — еще больше стала нажимать она. — Когда? И так впритык успел. В три отделения пришлось заходить, чтоб всю сумму забрать! — А на что мы жить здесь будем? Ты то не пропадешь, у тебя паек! А мы? — Да ладно тебе! До получки в конце месяца даже ничего не заметите. Погреб полон, урожай — слава Богу. Да и не говори мне, что кошелек у тебя совсем пустой. — Ладно, допустим, — согласилась она и перешла к главному. — И мы, значит, страдать должны, чтобы ты мог подразнить товарища Сталина, да? Как тебе вообще в голову это пришло! Заняться нечем, кроме как врагов себе наживать?! О себе только думаешь! — Точно! На севере вот-вот начнется война, еду я, считай, на фронт! И хочу домой вернуться живым и здоровым! И чтобы меня никакая шальная пуля не зацепила, мне нужен этот броневик! — Танк себе возьми и езди! — По должности ничего, кроме ГАЗика не положено! Или, может, я тебе надоел? — Ты не надоел! Поступки двои дурацкие надоели! Через них тебя наши же быстрей всех прочих и прибьют! Это ж надо додуматься, машину у самого Сталина увести! Почему нельзя жить спокойно?! Зачем постоянно на себя внимание обращать?!! — Чтоб не забывали и не расслаблялись! — крикнул я со злостью, больше от осознания того, что Полина-то права. Еще чуть-чуть, и я был бы готов согласиться махнуть на машину рукой, тем более, что Поля сменила тактику и вместо того, чтобы кричать и ругаться, отвернулась и тихо заплакала. — Ну, ладно, будет тебе… — попытался я успокоить свою дорогую половину. — Черт с ним, с «Туром» этим. Подумаешь, приехал на завод, весь извыступался, грозился купить и пропал. Брехло, выходит, товарищ Любимов у нас. А Сталину, кстати, уже наверняка доложили. Авторитет мой, стало быть, и в рабочей среде, и в высоких кабинетах, в нужник…Что ж, сам виноват, с супругой не посоветовался. И тебе тоже мало радости женой трепача быть. Детей в школе, опять же, дразнить будут… — стал неспешно, спокойно, рассуждать я. — Да покупай, покупай, кто тебе не дает! — забыв про слезы, воскликнула Поля, — Я одного хочу! Чтоб впредь, перед тем, как очередную глупость сделать, мне говори! Перед, а не после! Если своего соображения, чтобы удержаться от пакости, не хватает! Ты ведь, Семка, чисто дите малое, только игрушки у тебя больше и дороже! — Ну, вот и договорились, — хмуро подвел я черту, понимая, что сегодня у меня есть все шансы хорошо выспаться. На следующее утро, прежде чем ехать на работу, все еще дующаяся Поля, забросила меня на ГАЗике на АЗЛК, где я, честь по чести, внес деньги в кассу и забрал «Бронетур». На этот раз я был трезв, сдержан и подчеркнуто вежлив. Прежде чем укатить на новой машине, поблагодарил ее создателей, пообещав испытать первый образец в реальных условиях фронта, чтобы в последующих машинах, на которых, конечно, будет ездить товарищ Сталин и прочие высокопоставленные личности, учесть все недочеты, буде такие появятся. На новеньком парадном броневике, сам тоже при параде со всеми возможными наградами, кроме «Вальтера» и польской сабли, поехал к Кожанову. Пистолет, понятно, больше одного не взять, а в качестве холодного оружия, чтоб сделать приятно «принимающей стороне», я предпочел подарок Еная Мацумаса. Надо сказать, что по сравнению с советским флотоводцем, я отнюдь не выглядел бледно, хотя у Ивана Кузьмича первые награды еще с Гражданской. К десяти тридцати мы вдвоем, на «Бронетуре», приехали на инструктаж в НКИД, где нам подробно объяснили, как мы должны себя вести. Главное — во всех нестандартных ситуациях полагаться на сопровождающего сотрудника наркомата иностранных дел! Вопреки «накрутке» и всевозможным ожиданиям, в японском посольстве награждение прошло буднично. Присутствовали, с советской стороны мы с Кожановым, да сопровождающий от НКИД, а с японской — посол Того Сигэнори и его секретарь Чиунэ Сугихара. После взаимных поклонов и приветствий, нам вручили награды. Кожанову орден Восходящего Солнца первой степени, а мне, в соответствии с рангом, второй. — Эти обмывать не будем, — предупредил я флагмана садясь в свою новую машину. — Награды не наши, да и вчера я вон, на шестьдесят пять тысяч наобмывался, хорош. — Да, за то, чтоб нам всем за твои выкрутасы не нагорело, пили явно зря, — хмыкнул Кожанов. — Жди теперь, Сталин в долгу не останется. Он тоже шутить любит. — Тогда по домам? — спросил я, когда подрулил к обиталищу моряка. — Пожалуй. У меня ночной поезд. Утром уже в Питере буду. — А я завтра с зарей на обновке поеду, вечером тебя догоню, — поделился я своими планами. — Давай, что ли. До встречи в Ленинграде! — Не догонишь! — ухмыльнулся Кожанов. — Я уже в Кронштадте буду. Но если что, милости просим, катер за тобой пришлю. Вторую половину дня я думал полностью посвятить подготовке к выдвижению на север, но нежданно-негаданно ко мне домой заявился майор государственной безопасности Судоплатов. — Чем обязан, Павел Анатольевич? — после приветствия поинтересовался я настороженно. — После того, как засветился в Святске, переведен из разведупра в ГБ и, поскольку человек я здесь новый, мне и поручена негласная проверка по факту вашей встречи в Москве. Вот, приехал записать ваши показания. — Внутренне расследование? — спросил я с интересом. — Пока что только проверка, — вздохнув, признал Судоплатов. — Для полноценного расследования нет достаточных оснований. Черепанов выполнял приказ, который звучал дословно так: «По прибытии бригинженера Любимова в Москву досмотреть вагон при первой же возможности, исключая для проверяемого всякую вероятность откреститься от обнаруженного в вагоне». В беседе со мной Черепанов пояснил, что Белорусский вокзал — первая в черте города станция с военным комендантом, который имел право задержать эшелон. А армейские склады в районе Лосиноостровской для внезапной проверки подходят мало, так как проверяемого, то есть вас, могут о досмотре предупредить, к чему имеется масса возможностей. В сухом остатке — он самым тщательным образом исполнял приказ. Причем, приказ письменный. Сам Черепанов до этого случая никаких нареканий не имел, наоборот, множество поощрений и наград, за что и был месяц назад переведен в центральный аппарат из дальневосточных погранвойск. Характеризуется как исполнительный и инициативный. — Да уж, — крякнул я в кулак. — Таким образом, ваши показания всего лишь формальность, которую надо выполнить. Приступим? — предложил Судоплатов. Приступили. Достал меня Павел Анатольевич своей дотошностью. О десятиминутном инциденте целый час пришлось в мельчайших подробностях рассказывать. Причем, Судоплатов все время казался бесстрастным, но я то чувствовал, что общение со мной ему удовольствия никакого не доставляет. — Ну что, дельные мысли пришли в голову? Увидели что-то для себя новое? — поинтересовался я, когда дело было сделано. — Да какие там дельные мысли, — махнул Судоплатов рукой. — Глухо. — Кстати, а того, кто отдал Черепанову приказ, возможно, ознакомившись с его характеристикой заранее, вы проверять будете? — Проверили уже. Майор госбезопасности Медведь. Вы с ним встречались в Ленинграде, когда на тебя и товарища Кирова Николаев покушался. За исключением этого провала, за который он поехал на Афганскую границу бороться с басмачами, послужной список майора Медведя просто безупречный. Более того, он за два года полностью разгромил всю английскую агентуру в Туркестане, за что и был весной переведен в Москву. — Тааак… — протянул я, припоминая, что именно Медведь выступил застрельщиком на том памятном собрании, где меня травили по партийной линии. О возникших у меня подозрениях я не замедлил поделиться с Судоплатовым. — Ты думаешь, в ГБ дети и ничего не соображают? Тут нарком внудел товарищ Берия, лично вводя меня в курс дела по этому происшествию, много чего, между прочим, рассказал. На том партсобрании, если хочешь знать, ни он, ни товарищ Меркулов, тебя топить не собирались. Для них самих все стало сюрпризом. Но товарищ Берия для себя решил выждать, посмотреть, к чему дело идет. А товарищ Меркулов даже подыграл тем, кто тебя критиковал, с этой же целью. Всего-то надо было дождаться, когда поступят предложения о том, как тебя исправлять! Кто ж мог подумать, что ты, Семен Петрович, партбилетом швыряться начнешь! А теперь дело глухо, зацепок никаких нет! Да, Медведя и еще троих самых активных проверяли негласно, наблюдение установили, следили за контактами. Ничего! Ноль! Сейчас опять вот с Черепановым случай и опять прицепиться не к чему! Понимаешь? Нет никаких оснований даже подозревать! Никаких! А майор Медведь, между прочим, и здесь, в центре, по работе на хорошем счету. — Я предполагал, уже потом, конечно, что целью всей этой заварухи было пропихнуть мне какого-нибудь комиссара-заместителя, который и следил бы за моим «партийным обликом». Да, с точки зрения иностранных разведок, все попытки которых в направлении «Острова» провалились, это оригинальный и действенный ход. Внедрить своего агента как раз в ту структуру, которая этих агентов и должна ловить, — стал рассуждать я. — Тогда на успехи Медведя в Туркестане можно взглянуть под несколько иным углом. Как продвинуть своего человека наверх? Обеспечить ему отличные показатели в работе! И не беда, что старая агентурная сеть приносится в жертву. Ведь если иметь резидента в ранге начальника Туркестанского управления ГБ, это все искупает с лихвой! Пусть Медведь хитер, предусмотрителен и не прокалывается, не ведет явной подрывной работы, но контакты у него все равно должны, хоть редко, но быть. И еще. При переводе в Москву он должен был кого-то оставить в Туркестане за себя. Вот туда-то тебе, Павел Анатольевич, и следует ехать. Да тут целая операция нужна! Создать какую-нибудь суету, о которой туркестанский резидент просто обязан будет сообщить куратору. Взять его на этом. А уж через него, выйти на Медведя. Как то так получается. Может же Медведь связь с нанимателями держать не через Москву, а в обход, через Туркестан. Тогда в Москве понятно, что никаких контактов вы не найдете. — Сами как-нибудь разберемся. Без вас, — напоказ проигнорировал Судоплатов мои выкладки. — Успехов. Я в рамках взаимопомощи. Хотя, боюсь, от вас взаимности ждать можно только в негативном смысле. Не забыли мне ту историю с «Туром»? — Это в прошлом. Но не пытайтесь мне палки в колеса вставлять в будущем. Врасплох, как тогда, не застанете. Научен, благодарю, — не поддался Павел Анатольевич на попытку вызвать его на откровенность. — Всего вам наилучшего на севере, — распрощался он. Эпизод 6 Потратив целый день 4-го сентября на переезд в северную столицу на «Бронетуре», под завязку набитом всевозможным барахлом, поздно вечером я заявился на площадь Урицкого, которая в моем, «эталонном» мире звалась Дворцовой, в штаб ЛВО. Так как о моем прибытии было известно заранее, то и вопрос с жилплощадью был уже решен. Мне выделили отдельную комнату здесь же, в здании Главного штаба, в командирском общежитии. Несмотря на то, что задумывалось селить здесь бессемейных и прикомандированных на непродолжительный срок, много помещений было занято семьями, а в коридорах то тут, то там, висели под высокими потолками детские санки. Таскать пожитки на третий этаж, стараясь при этом не шуметь, пришлось самому в несколько приемов. Что обо мне подумают — плевать, главное, не замерзну. Тулуп и полушубок, шапка, все из белой овчины. Летная «полярная» куртка на гагачьем пуху. По две пары ватных штанов и валенок. Новый, со стальными вставками, броник в съемном белом чехле. Одеяла, скрутка войлока, белая двухместная брезентовая палатка, жаровня. Все это — далеко не полный список, не считая оружия. Из всего, что мне могло бы понадобиться на фронте и того, что мог предусмотреть, не было только лыж. Не нашел в Москве за один день мне подходящих, широких и коротких «лесных». Представившись следующим утром командующему Мерецкову, я сразу же выпросил себе неделю на знакомство с состоянием частей и выбил под это дело в ВВС округа самолет. В ЛВО, к моменту моего прибытия, состояло всего четыре стрелковых корпуса и две отдельные дивизии. Два из этих четырех корпусов стояли гарнизонами в Эстонии и Латвии, третий прикрывал Карельский перешеек, а четвертый, опираясь на западную ветку свежепостроенной магистрали Архангельск-Медвежьегорск, идущую через Суккозеро и Реболы на Костомукшу, был развернут для защиты Суккозерского и Костомукшского ГОКов соответственно. Отдельные дивизии дислоцировались на Олонецком направлении и в Мурманске. При этом, три «южных» корпуса были объединены в 7-ю армию, остальные войска оставались в прямом подчинении округа. Побывать удалось практически везде, кроме самой отдаленной «мурманской» дивизии, но и без этого мне хватило впечатлений. За границу я летал на новом СХ-1, сопровождаемый звеном истребителей, по окрестностям Ленинграда прокатился на «Туре», а вот для того, чтобы попасть в Карелию пришлось выпрашивать у Кожанова «амбарчик» МБР-2, поскольку там не оказалось ни единого сухопутного аэродрома! Вообще, посмотрев на состояние истребительных авиаполков, я возблагодарил Бога, что у ВВС округа своя ИТС и не я ее начальник! Истребители И-163, составляющие абсолютное большинство на сухопутье, были хороши всем, кроме одного. Вспомогательная высоконапорная система охлаждения АШ-63, несмотря на все усилия техников, частенько текла. На земле все было в порядке, но стоило подняться в воздух, дефицитный этиленгликоль, который просто неоткуда было взять, уходил. Объем же системы охлаждения был мизерный и потеря быстро сказывалась. Конечно, вернуться на аэродром на сниженном режиме мотора можно было вовсе без жидкости, но не взлетать же без нее! И, тем более, не вести воздушные бои! В общем, за счет «доноров», из 40-60-самолетного состава полков в боеготовом состоянии удавалось держать одну-две эскадрильи и штабное звено. И проблему эту можно было решить лишь поставками этиленгликоля в части, иначе никак. То же самое касалось и легких пикировщиков Немана с такими же моторами. В понедельник 11 сентября в штабе округа было проведено большое совещание, нас всех, командующих армией, корпусами, отдельными дивизиями, начальников служб, ознакомили с утвержденным Генштабом планом кампании. Я, наряду с другими, доложил о состоянии дел в своей епархии и, в числе прочего, просил тыл округа выделить белила для нанесения маскировочной окраски на технику. В ответ получил приказ, кроме само собой разумеющегося, обеспечить стопроцентную исправность, использовать белила только для тактических номеров, окантовки звезд и окраски боковин колес автотранспорта! И особо мне было поручено взять на контроль внешний вид бойцов и командиров ремонтных подразделений, чтоб, не дай Бог, войдя в Финляндию, на чумазоидов не были похожи! Вообще, чуть ли не половину времени своего выступления Мерецков посвятил строевым смотрам. И еще не менее трети — штыковым атакам. Тут уж я не выдержал и испортил отношения с очередным своим командиром. — Товарищ комкор, считаю, что будет полезно выпустить для войск округа силами политотдела памятку, в каких условиях Красная Армия может ударить в штыки. — В каких условиях? Атаки должны доводиться до штыковых в любых условиях! — Считаю это неверным. Чтобы вступить в рукопашный бой, части РККА должны пролюбить всю созданную тяжелым трудом советского народа авиацию, артиллерию, танки, все боеприпасы! Да и еще одно важное условие! Найти таких же раздолбаев среди своих врагов! — Товарищ дивинженер, у вас есть свой круг обязанностей и в этом кругу далеко не все гладко! Занимайтесь своими делами, а в тактику пехоты, в которой ничего не смыслите, не лезте! Надеюсь, никто больше не заблуждается, будто авиацией, танками, артиллерией, можно заменить штыковой удар пехоты? Нет! Нельзя! Можно только подготовить! — даже не поняв старый для меня, бородатый анекдот, отшил меня командующий округом, напрочь проигнорировав последний пункт о противнике. Как только совещание закончилось я, даже не заходя в свой отдел штаба, связался с Кронштадтом и попросил выслать за мной катер. Три часа спустя «МО-шка» дивизиона ОВРа главной базы Балтфлота подвалила к трапу линкора «Кадис», на котором Кожанов держал свой флаг. Корабль всего недели две вышел с завода после ремонта и небольшой модернизации, выразившейся в замене старых и установке дополнительных зениток всех калибров, был самым слабым из трех имевшихся на Балтике линкоров, зато адмиральский салон на нем, бывшем испанце, был поистине королевским. — Рад видеть дорогого гостя! — встав с шикарного кожаного кресла с золочеными деревянными подлокотниками, поприветствовал меня командующий флотом. — С чем пожаловал? Опять «амбарчик» нужен? — И я тебе рад, — ответил я хмуро, озабоченный роящимися в голове тяжелыми мыслями. — Вот, приехал спросить, как ты с финнами воевать думаешь. Комфлота сразу нахмурился, показная беззаботность слетела с него, будто и не было. — Не так, как мне хотелось бы! — плюхнулся он как кукла обратно. — Я из Москвы выезжал, совсем другой план предполагал. Думал, до места только доеду, быстро-быстро хоть вчерне наброски сделаю, сразу доложу. Ведь обжитые районы Финляндии — юго запад. Остальное лес да болота с редкими хуторами. А в Хельсинки, в Турку, вся промышленность, большинство населения. Взломать береговую оборону, высадить корпус морской пехоты, захватить плацдарм и перебросить туда армию в два-три, даже четыре корпуса. Все война выиграна! — Ну, да. Если береговую оборону сумеешь взломать… — Детские игры, — отмахнулся Кожанов. — Мы здесь впереди финнов на целую эпоху. У них батареи, считай все южное побережье прикрыто. Кроме Аландов. Но они были бы хороши в Мировую войну. А сейчас, когда у нас быстроходные катера, ракетные и десантные баржи, когда мы на левковских «коврах-самолетах» можем целую бригаду морской пехоты, правда, без танков, выбросить на любой почти берег на скорости в пятьдесят узлов, их батареи ничем мне помешать не могут. Вернее, они могут вести огонь по побережью и суше, на которые мы уже высадились. Но тут уж вступают в дело наземные корректировщики и тяжелая корабельная артиллерия. Нет, в общем, у финнов никаких шансов. — Так за чем же дело стало? — осторожно спросил я, боясь спугнуть проснувшуюся в душе робкую надежду. — Не поверишь! Не дают мне корпус! Обходись своей родной Батумской бригадой как хочешь! И для высадки на плацдарм, даже если мы его одной-то бригадой захватим, ваш Генштаб не дает ни единого штыка! Вот так! — Почему?! — Я это тоже хотел бы знать! Просто так! Нет и все! План утвержден! Вы хотите не первые роли, интригуете! Пристегнули Балтфлот к ЛВО, обеспечивать фланги, поддержку оказывать! — не совсем связно стал с короткими паузами выкрикивать Иван Кузьмич, всякий раз подкрепляя очередную фразу ударом кулака по подлокотнику. — Теперь десанты на Бьерке и на Валаам готовлю, — сдувшись, тихо сказал он в конце, — сил больше ни на что не хватит. Ну и морская блокада. Это уж само собой. — Даааа… — отреагировал я на новости, тоже тяжело опускаясь на диван, того же мебельного гарнитура. — Чувствую, умоемся кровью. — Все так плохо?