— Что думаю? — переспросил нарком ВМФ. — Думаю, что американцы прихвастнуть мастера. Конечно, тяжёлые корабли немцев они из игры вывели. Но не все. Даже не большинство. И не навсегда. Потеряли на этом полторы тысячи боевых самолётов, линкор, полтора десятка эсминцев. И это только то, что мы знаем. Ну и в конвое, который эти герои бросили, немецкие подлодки устроили форменную резню. Что в итоге? В итоге некоторое время, может, целый год, до ввода в строй своих новых кораблей, могут отправлять не столь крупные караваны в Англию, разделив свои силы. Охрана улучшается, потери сокращаются. Или использовать флот для решения других задач. Думаю, в следующем году они попытаются фокус с айсбергами-авианосцами повторить в большем масштабе. Кстати, японцам бы не об Австралии, а об Аляске подумать. — Да, пожалуй, Гитлер упустил свой шанс взять британскую метрополию осадой. Со штурмом в этом году он тоже запаздывает, разменялся на Швецию и Турцию. Но, может, ещё попробует. А вообще, я о другом, — сказал я задумчиво потерев подбородок. — Мы эту идею использовать можем? — Шутишь? Ледяной плот таких размеров против течения тащить? Вот и выходит, что наморозить-то наморозим, если подойдём с толком, но выйти из Ледовитого сможем только в Тихий океан. Там у нас пока явных врагов нет. — Ладно, а немцы? — А что немцы? — усмехнулся генерал-адмирал. — Немцы — то же самое. И где им, к тому же, «ледяную верфь» устроить? Это с кораблей же надо на плавучий лёд высаживаться. Опасно. И какой смысл? Против англо-американцев не выгрести. — А против нас? — А против нас они эти самолёты без проблем на берегу разместят. — Значит, благодаря выгодному географическому положению, только англосаксы могут использовать ледяные плоты в своих целях? — Выходи, так. Эпизод 4 В конце августа — начале сентября Гитлер действительно попытался атаковать Англию всерьёз. Причём одними авианалётами дело не ограничилось. Но расклад сил, по сравнению с прошлым годом, кардинально изменился. Побережье, особенно Ла-Манш, было утыкано береговыми и зенитными батареями, на важнейших направлениях — ДОТами. Море, пляжи и вся территория на пять километров в глубину усеяны минами, препятствиями, переплетена колючей проволокой. Система РЛС работала исправно. Вдобавок, августовский конвой, несмотря на громадные потери, всё-таки доставил достаточное количество авиабензина, чтобы «Спитфайры» могли летать и отражать воздушные атаки. Немцы тоже в этот раз действовали иначе. Наплевав на «воздушное наступление» на аэродромы, они попытались использовать внезапность и в первый же день захватить плацдармы, сосредоточив удары бомбардировщиков на побережье. Основной удар наносился из портов Голландии и Германии по восточному побережью, а вспомогательный — из Нормандии по Южной Англии. Британские РЛС на юге сумели засечь не только воздушные, но и морские цели, благодаря чему вся система обороны острова была поднята по тревоге. Навстречу вторжению вышли торпедные катера и на подступах к острову разгорелась «москитная битва», поскольку из-за минной опасности гитлеровцы тоже использовали лишь БДБ, ТКа и раумботы. Для британцев явилось неприятным сюрпризом то, что торпеды оказались, фактически, бесполезными. Они просто-напросто безопасно проходили под днищем предполагаемых жертв без всякого вреда. Противостоять же БДБ, вооружённым пушками калибром до 88 миллиметров, с одними 20-мм автоматами было трудно. В воздухе, тем временем шла другая битва. Чтобы расчистить заграждения, Люфтваффе предприняли ковровую бомбардировку предполагаемых плацдармов с двухмоторных бомбардировщиков. Через Ла-Манш их сопровождали обычные Ме-109, а на направлении главного удара — дальние сухопутные цвиллинги. Они немного превосходили «Спитфайры» в скорости, но проигрывали в маневренности, а последняя для истребителя сопровождения была важнейшим фактором. Если группа расчистки воздуха более-менее удачно связала британцев боем на вертикалях, то непосредственному прикрытию со взлетевшим резервом пришлось туговато. Поэтому и бомбовый удар на восточном побережье обошёлся большими потерями Хе-111 и Ю-88 и, как оказалось впоследствии, не во всём достиг своих целей. Второй этап битвы в воздухе начался с подходом десантных барж на дистанцию действительного огня береговых батарей. На юге их пытались подавить Ю-87, но их оказалось явно недостаточно. Пушек там было насовано, в том числе в бункерах, как ласточкиных гнёзд, а среди зениток нашлись и электрогатлинги в заметном числе. На востоке же роль пикировщиков играли ударные цвиллинги, воспользовавшиеся морской тактикой прорыва к целям на снижении с высокой скоростью. Увы, оказалось, что удар по крупному кораблю и удар по артиллерийской огневой позиции — совершенно разные вещи. В последнем случае торопливость только вредит. Бомбы побросали, а эффект, можно сказать, минимальный. Тем не менее, десант, под прикрытием установленных катерами по «русскому рецепту» дымзавес, всё-таки достиг берега и попытался высадиться. На второстепенном направлении он тут же оказался под плотным миномётным огнём, а в местах, где танки могли подняться на береговые утёсы, зенитки оказались установленными с расчётом на ведение огня по земле прямой наводкой. Пушки БДБ, оставшиеся внизу, были в этой ситуации бесполезны. На востоке, где ровная низменная местность благоприятствовала применению танков, а батареи были установлены реже, немцам удалось продвинуться дальше. Но и здесь они увязли в минных полях и находились под постоянным артогнём. В течение дня британцы непрерывно подбрасывали подкрепления и, блокировав оба плацдарма, пытались сбросить гитлеровцев в море. Последние уж и не помышляли о наступлении, отбиваясь последними патронами. Стало очевидно, что попытка решить задачу наскоком не удалась. Не получилось достичь внезапности, не получилось снести заграждения, подавить береговую артиллерию и так далее. Не получилось, ровным счётом, ничего. Осознав это, немцы не стали упираться и под прикрытием темноты эвакуировали свои потрёпанные штурмовые подразделения. Неудача была тем более обидна, что позже, в похожих условиях в Турции, связка, авиация — десант на БДБ, работала безотказно. Там гитлеровцы, взяв наконец Стамбул, сумели «раздёргать» турок, пользуясь превосходством в маневренности и внезапностью. Да, южные проходы на нагорья обороняющиеся сумели перекрыть, заставляя агрессора прогрызать себе дорогу и платить кровью. Но на весь периметр полуострова Малая Азия у турок просто не хватало сил, чем Вермахт и воспользовался. После первой неудачи, которую им обеспечил «Явуз», потребовалось некоторое время, чтобы восполнить потери и вновь собраться с духом. Зато потом всё пошло как по маслу. Линейный крейсер был ещё раз торпедирован катерами ночью в Синопе, после чего, хоть и не утонул сразу, но уполз, чуть ли не по верхнюю палубу в воде, на восток. После чего немцы считали его уничтоженным, не сумев больше нигде обнаружить. На самом деле, покалеченный линейный крейсер, дабы сохранить его «для будущих битв», Исмет Инёню приказал интернировать в СССР. Бывший «Гебен» пришёл в Батум и разоружился, но из-за опасности утонуть от повреждений, впоследствии был аккуратно переведён на буксире вдоль берега в тихую погоду в Севастополь, где его поставили на ремонт в док. Поскольку теперь пользоваться морем немцам ничего не мешало, а авиации у турок не осталось совсем, то маневр БДБ, в пределах радиуса бомбардировщиков, ничего не сдерживало. Десантники высаживались на неохраняемое или слабоохраняемое милиционными силами побережье и сразу же, на броне и автомашинах, продвигались вглубь, захватывая дороги на нагорье. Обороняющиеся пешком, в крайнем случае, железнодорожным транспортом, попросту не успевали отреагировать. А там, на равнинах, используя для снабжения черноморские порты, моторизованные части в темпе выходили в тыл южному и западному фронтам, разрушая всю систему обороны турок. В результате, к середине сентября, отрезанный от всего, кроме советской границы, Исмет Инёню оказался зажат с остатками своих войск на крайнем востоке своей страны в гористой труднопроходимой местности. Остатки-то остатки, но всё же их было достаточно много, до трёхсот тысяч бойцов, плюс ещё вчетверо больше гражданских беженцев да местные жители. А этот дикий горный край никогда не славился изобилием продовольствия. Да и просто разместить всех в тепле на зиму, когда закроются перевалы, было попросту невозможно. Фактически, там с трудом могло бы выжить в сотню раз меньше народу, чем имелось под рукой Инёню. Попав в исключительно тяжёлое положение, турки попытались договориться с СССР, но этому сильно мешал «армянский вопрос». Граждане Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики относились к перспективе спасать турок, резавших их всего-навсего четверть века назад без всякой жалости, крайне негативно. Наоборот, выражали в разговорах всяческое одобрение действиям немцев. Не помогала никакая агитация насчёт пролетарского интернационализма. Из-за неё положение становилось ещё хуже, так как авторитет партии, якобы идущей на сговор с турками в ущерб армянам, пошатнулся. Сдаться немцам — было неприемлемым вариантом, поскольку гитлеровцы, раздражённые фанатичным сопротивлением, не просто не соблюдали никаких конвенций. Они действовали точно так же, как в этом же 41-м году в СССР «эталонного мира». Военнопленных сгоняли на обнесённые «колючкой» поля и даже не думали кормить, а тем более, оказывать медпомощь. Гниль, объедки, очистки, помои — были настоящим праздником, щедростью победителей. Попытки местного населения передать еду пресекались жесточайшим образом. Любое покушение приблизиться к ограждению лагерей вызывало пулемётный огонь без предупреждения. Такое отношение, закономерно, вызвало огромную смертность среди пленных, но трупы никто и не думал вывозить. Не давали даже лопат, чтобы их закопать. Разлагаясь на жаре, они испускали миазмы и зловоние. К голоду прибавились болезни. Фактически, немцы добивались полного истребления этих людей, без газовых камер, без расстрелов и прочих ненужных ухищрений. Не легче было и гражданским. Заняв территорию, гитлеровцы сразу хватали всех лиц мужского пола, от подростков до глубоких стариков, направляя их всё в те же лагеря. Исключение составляли только нужные им железнодорожники, рабочие рудников и шахтёры, посёлки которых превратили в подобие гетто. Нельзя было ни войти, ни выйти, можно было только работать за еду, чтобы как-то кормить удерживаемые в заложниках семьи. В сельской местности в селениях остались почти исключительно женщины, которым был объявлен драконовский план сдачи сельхозпродукции победителям. За его невыполнение — суровые кары, вплоть до виселицы. В общем-то, выбор был не велик. Не покориться и быть повешенной или покориться и умереть с детьми от голода. Конечно, турки побежали. Кто куда мог. Кто в горы партизанить, а кто и через Чёрное море в СССР. Рыбацкие парусные лодки, под завязку набитые людьми, шли к побережью Кавказа, в Аджарию и Абхазию, даже в Крым. У советских пограничников просто руки не поднимались заворачивать их обратно, тем более, что абсолютное большинство пассажиров составляли женщины и дети. А рыбаки, высадив беженцев, уходили и вновь возвращались через день-два. И не было никакой разницы, кому принадлежала лодка — греку или турку, в «контрабанде» участвовали все, объединённые общей ненавистью к немцам и стремлением спасти людей. Более того, спустя небольшое время к «эвакуации» подключились и советские рыбаки. Кто-то, более отчаянный, прямо шёл к турецким берегам, сняв, до времени, флаг, кто-то договаривался с той стороной о рандеву в море, пересаживая беженцев к себе и, тем самым, сокращая плечо. Ругать, объявлять выговоры, арестовывать, заводить уголовные дела на капитанов и членов команд было бесполезно. Чем можно напугать людей, лезущих под пушки немецких и болгарских катеров и под бомбы самолётов? Их, насмотревшись на эвакуированных турок, наслушавшись их рассказов, поддерживал народ. Стоило только «закрыть» капитана, как вокруг пограничной комендатуры собиралась толпа и не расходилась, пока его не выпускали на свободу. Никакая «кровавая гэбня», «бериевский НКВД» со всеми советскими законами этим людям, имевшим своё мнение о правде и справедливости, были не указ. Плевать им было и на инциденты, обстрелы советских судов, нарушение новых немецких границ, которые, потенциально, могли быть поводом для начала войны. Турция стала для СССР большой проблемой, но Москва не спешила как-то её решать, придерживаясь, на уровне государственной политики, строгого нейтралитета в германо-турецкой войне. Ровно до тех пор, пока в столицу СССР не прибыл тайно сам президент Инёню для ведения переговоров. Эпизод 5 Никогда, наверное, прежде, я не чувствовал себя так неуютно, как на этом совещании в кабинете Предсовнаркома. Это не был ни «ближний круг», ни заседание ЦК, ни совещание Совнаркома. Участвовали только необходимые люди, специалисты, но их было достаточно много. Причём, из действующих военных — только я. И приглашён-то явно не в качестве «стратега». Что я из себя представляю на фоне ветеран-маршалов Шапошникова и Ворошилова? Уж не говоря о том, что в приёмной, с одним только переводчиком, скромно остался сидеть президент Турецкой республики Исмет Инёню! Темой разговора стала именно эта страна. Обрисовав положение на Кавказском и Иранском направлениях в целом, Сталин пригласил и предложил заслушать предложение турецкой стороны. Что нам мог сказать Инёню? Он хотел эвакуации беженцев, оружия, продовольствия, амуниции и топлива для войны, а в качестве оплаты обещал золото. В противном случае, предупредил он, золотой запас, после гибели последнего защитника республики, достанется немцам. — Какие будут мнения? — спросил Сталин, когда за турком закрылась дверь. — Как много золота у турок? — первым делом спросил Каганович, обнажая свою «истинную сущность». — Ерунда, по нашим сведениям, около пятидесяти тонн, — отозвался Берия. — В таком случае, нечего и обсуждать, — отодвинулся нарком путей сообщения от стола. — Это не та сумма, из-за которой можно пойти на обострение отношений с немцами. — Поддерживаю, — поднял лобастую голову Молотов. — Дело не в деньгах! — резко ответил наркомвнудел. — К нам через море бегут люди. Много людей. Уже под двести тысяч. Ещё больше ждут по ту сторону армянской границы, боясь её переходить. Люди разные, доверять им мы не можем. Отношение армян к туркам известно, но это служит поводом для конфликтов на национальной почве уже внутри СССР. Более того, НКВД фиксирует в Армянской Автономной Республике рост симпатий к немцам. Те соблазняют наших граждан «Великой Арменией» за счёт Турции. Тут уже не идёт речь об единичных предательствах Союза ССР! Мы рискуем потерять целую республику! В то же время, в Абхазии и Аджарии, севернее — на Черноморском побережье Кавказа, в Крыму, настроения людей прямо противоположные. Отмечены случаи нелегального отъезда добровольцев на войну с немцами. Причём, провожают с песнями и плясками всем колхозом при полном попустительстве, в лучшем случае, партячеек! А то и с одобрения! Вот так! Народ горячий, удерживать трудно. Агитация и разъяснение государственной политики нейтралитета и там, и там, лишь вызывает падение авторитета партии и рост антисоветских настроений. Разговоров о том, что «арийцам Кавказа», как их назвал Гитлер, армянам, было бы лучше в Великой Армении в союзе с Германией, чем в Армянской Автономной Республике в составе ЗСФСР и СССР, уже никто не стесняется даже на улицах. Вот какую проблему надо решать! — Надо просто подождать, сохраняя нейтралитет и не в коем случае не помогая туркам, — сказал всегда осторожный, в «эталонном мире» протянувший «от Ильича до Ильича» нарком внешней и внутренней торговли Микоян. — Скоро выпадет снег, перевалы закроются и всё решится само собой. К весне турок уже не будет. А армянский народ, уверен, видя на той стороне границы немцев, останется верен СССР. Нынешние настроения, после долгих веков угнетения, особенно после резни 1915 года, можно понять. — Я, как нарком внутренних дел, таких гарантий дать не могу! — нервно, выдавая всё напряжение, которого требовала от него самого и наркомата в целом «армянская проблема», заявил Берия. — Значит, разъяснять надо не нашу политику нейтралитета, а нацистскую сущность политики Гитлера, — подал голос Киров. — Надо объяснять людям, что для немцев — что турки, что армяне — всё одно. — Вряд ли это встретит понимание в Берлине, — язвительно заметил Молотов. — К тому же, трудно проводить параллель между турками и армянами, когда немцы уже сформировали марионеточное правительство «Великой Армении», подарив ему территорию Малой Армении и даже создав подобие армии. Мы направили в МИД Германии ноту протеста, но там в ответ заявили, что наших интересов это не затрагивает. — А как же «Договор о ненападении», как же ДМЗ? — спросил ветеран-маршал Ворошилов. — Немцы не вправе подводить свои танки к нашим границам ближе двухсот километров. — Кавказская граница с Германией — новый фактор. Её прежде не существовало и состав сил, контролирующих ДМЗ, не оговаривался. К тому же, идёт война, немцы уже заявили, что на этом участке будут действовать, как того требует обстановка, вплоть до капитуляции турок. К тому же, велик шанс, что соседом нашим будет вовсе не Германия, а всё та же «Великая Армения», договоров и вообще отношений с которой мы, понятно, не имеем. Эдак к весне на закавказской границе будут стоять, с одной стороны, РККА, а с другой — «великоармянская армия» с танками и пушками. — Чёрт знает что! Значит, если мы будем соблюдать нейтралитет, то армяне всё равно на ту сторону смотреть будут? А если решим помочь туркам, как того просит Исмет Инёню, самое малое — устроят бучу? И всё равно не дадут этой помощи дойти до адресата? А по большому счёту, всей республикой к немцам перебегут? — Предлагаю выселить всех армян из ЗСФСР и депортировать их во внутренние районы Союза, создав новую армянскую автономию в рамках проекта «Новой Европы», — ледяным тоном предложил Берия. — Такой план моим наркоматом разработан, может быть реализован в течение зимы, но потребует привлечения армейских частей. — Вы с ума сошли?! — взвился Микоян. — Оставить более миллиона человек без средств к существованию! Кто будет их кормить? А кто будет кормить турок, которые тут же попрут через границу?! Как нарком внешней и внутренней торговли, заявляю, что резервов продовольствия на два — два с половиной миллиона человек в СССР нет! — Резервы есть! — резко возразил Берия. — В крайнем случае, возьмём хлеб из стратегического запаса. — Проблему «Великой Армении» это никак не решит, — спокойно заметил ветеран-маршал Шапошников. — Что вы имеете в виду, Борис Михайлович? — заинтересовавшись, спросил Сталин. — Мы, кажется, глядя только на внутриполитический аспект, упускаем внешнюю политику и военную стратегию. Зачем немцы вообще полезли в Турцию? В рамках борьбы с Англией эта операция не просто бессмысленна, она вредна. Поскольку отвлекла силы. Что было бы, если бы Гитлер использовал их в десанте в Британию? Возможно, имея больше самолётов, больше барж, больше войск, ему бы удалось не только зацепиться, но и вообще закончить войну. Не хочу ничего умозрительно утверждать, но было бы крайне интересно узнать содержание германо-турецких отношений перед нападением. — В чём же дело? — усмехнулся в усы Сталин. — Давайте спросим! Товарищ Поскрёбышев, попросите господина Инёню войти, — сказал он, подняв с аппарата трубку. Иосифу Виссарионовичу, несмотря на всю серьёзность стоящих перед ним и всем СССР проблем, явно доставляла удовольствие ситуация, когда президент Турции вынужден был смиренно ждать, когда он понадобится «товарищам». Политика политикой, но хоть так отыграться за мятеж в Грузии, шантаж с «Александром Невским», за поборы с караванов, следующих в Испанию, за многое, многое другое, было просто по-человечески приятно. Ведь это СССР в 20-м году, фактически, спас кемалистов, признав их, вооружив и став их союзником. А чем отплатили турки? Вот пусть теперь, когда жареный петух вовсю клюёт пятую точку, до конца прочувствуют, что с СССР надо было дружить! Президент Турции вошёл, остановился, подойдя к столу. Сталин задал через переводчика вопрос. Исмет Инёню немного помолчал, а потом выдал короткую фразу. — Берлин предложил правительству Турецкой республики заключить военный союз против СССР. Правительство Турции отказалось, — толмач говорил, на ходу переводя с турецкого на дипломатический, немного дольше, нежели глава государства. — Какие цели ставились перед желаемым немцами союзом? — прямо спросил Шапошников. — Мы должны были пропустить дивизии Вермахта через свою территорию и выделить войска, — переводчик тут запнулся, слушая Инёню, но дальше говорил практически синхронно. — Для войны против России! Но мы, соблюдая подписанные договоры между нашими странами, отказались. Это и послужило причиной для нападения. Я, сидя, как всегда, в конце стола, находился прямо рядом с турками и не утерпел: — Господин президент может подтвердить свои слова документально? — К сожалению, при эвакуации правительства из Анкары, архивы, в том числе архив министерства иностранных дел, пришлось сжечь, — последовал турецкий ответ. — Значит, мы так и не узнаем, сколько самолётов, танков, орудий Генштаб Турции считал необходимым вытянуть из Гитлера для нападения на СССР? — спросил я с видимым сожалением, нарочито переглянувшись с Шапошниковым. Инёню, услышав перевод, вздрогнул, но быстро взял себя в руки, резко бросив короткую фразу. — Господин президент не понимает, что вы имеете в виду, — сказал переводчик. — Жаль, — вздохнул я. — Переведите господину президенту, что Советское правительство не может принимать каких-либо решений, не имея всей необходимой информации. На её уточнение у нас уйдёт от двух до трёх месяцев. Надеюсь, господин президент имеет время ждать? — Как вы не понимаете! — на этот раз оба турка, и президент, и переводчик, забыв дипломатический этикет и всякое чванство, затараторили в оба-два голоса, интенсивно жестикулируя руками. — Убьют нас — вы будете следующие! Мы не просим войск, не просим воевать с немцами, но дайте нам хотя бы патроны и еду! Турецкая армия — единственная сила, которая защищает сейчас Россию. Не станет её — немцы тут же ударят по вам! — СССР не нуждается в ваших защитниках, господин президент. Тем более тех, кто в любой момент готов продать и ударить в спину. СССР в состоянии защитить себя сам, — медленно, ледяным тоном, вынес я своё суждение. — Будьте так добры, подождите в приёмной. У турка горели глаза, но, шумно вдохнув и выдохнув, президент сдержался, молча развернулся и вышел вон. — Ну, ты, брат, даёшь! — выразил свои чувства Киров, хлопнув ладонью по столу. — Мы тебе, случайно, не мешаем?! Ты с какого перепуга Исмета выпроводил?!