— Это не генерал, а полковник. Бежал после разгрома Франции в Лондон и англичане некоторое время «играли» его, используя для организации подрывной деятельности в немецком тылу. Так называемая «Свободная Франция». После Гибралтара всю эту кампанию, за полную бесполезность и непригодность, наверное, англичане бросили в концлагерь. В начале лета «всплыл» в Штатах, оттуда, через Дальний восток, перебрался к нам. «Фильтр», насколько я знаю, не прошёл и подлежит депортации. Никого и ничего он не представляет и должен в Комсомольске-на-Амуре в иммигрантском лагере сидеть, а не по московским ресторанам шататься! — О как! Так, может, твои бегунка этого уже скрутили? — спросил я. — Да не молчи так серьёзно в трубку, товарищ Берия! Не буду я на каждом углу трезвонить, что у тебя несоветские люди через всю страну туда-сюда шастают! Попросить хочу, дай мне с ним по-хорошему поговорить, раз сам напрашивается. Может к делу какому-нибудь пристроить его получится. И надо ж нам хотя бы понять, чей он человек. Вояжи из Англии в Комсомольск-на-Амуре, сам понимаешь, стоят недёшево. — Хорошо, — легко согласился нарком внутренних дел, — до завтра пускай погуляет. Ох, хитрит Лаврентий Павлович! Разрешил он мне! Наверняка от меня же первого о де Голле и услышал! Сутки у него уйдут, как раз, чтоб «фитилей» навставлять да понять, что, собственно, происходит. Но, раз чекисты не при делах, а законспирированную организацию, способную тайно перевозить таких деятелей через всю страну, мы заведомо отбрасываем, значит, остаются моряки. У них собственная контрразведка, в дела генерал-адмирала Лаврентию Павловичу, ещё с «ежовской» истории, ходу нет. Чекисты к отсутствию доступа в «морские» дела, а ещё более, к конкуренции в контрразведывательной работе на самом высоком уровне, относились крайне нервно, хоть РККФ, после Ежова, нигде явно не светился и ни в каких процессах не участвовал. Конечно, главным «присматривающим», наверное, тяжко сознавать, что за их деятельностью тоже наблюдают. Выходит, засветил я, да ещё на уровне наркома, игру морячков. Так им и надо! Сказали бы, честь по чести, заранее, что замышляют — тогда другое дело! И генерал-адмиралу не буду звонить. Пусть помучается. Хотя, моряки не только понимали, что светятся, но и делали это демонстративно, настырно. Назначить встречу в любимом бериевском ресторане, созданном чуть ли не самим наркомом — надо додуматься! Это уже утончённое издевательство получается! До вечера дотерпел с трудом. Хотя с чего бы? В этом, морозном, вьюжном ноябре, не окапывается на восьмикилометровом фронте по речке Рузе батальон старшего лейтенанта Баурджана Момыш Улы, не мчатся к Москве по «зелёной улице» дальневосточные и забайкальские дивизии. Война идёт далеко, в Сомали, Эфиопии, Судане, в Западной Африке. И в последней, как раз французские негры дерутся с английскими, отражая предпринятое Черчиллем «каботажное» наступление. Немцы же вынуждены подпирать и итальянцев на востоке Африки, и французов на Западе, выслав на юг сразу три свежесформированных «африканских» моторизованных корпуса. А на французском фланге, вдобавок, крупные силы авиации. Не менее авиакорпуса. Число соединений в Европе и Азии у Гитлера не уменьшилось, но любое отвлечение ресурсов с нашего направления было приятно. А вот стратегический расклад остаётся прежний, французы, правительство Петена, полностью идут в фарватере политики Гитлера. В Палестине, Сирии и Месопотамии, к примеру, именно их колониальные войска, хуже вооружённые по сравнению с Вермахтом, занимаются охраной тыла и борьбой с партизанами. И задачи свои выполняют на совесть, без всяких там имитаций бурной деятельности. Какой толк от де Голля в этом раскладе? Никакого! С таким же успехом мы могли бы любого немца-иммигранта продвигать, как альтернативу Гитлеру. У де Голля, на текущий момент, шансов против Петена столько же. И вообще, есть ли для нас разница между ними? Но, с другой стороны, это де Голль! Ещё не национальный герой Франции, может, им и не станет, но я то знаю, личность какого масштаба назначила мне встречу! Просто поглядеть на него одним глазком — и то стоит сходить! Без всякого пиетета. Но мало людей, о которых я знал ещё в «эталонном» мире, были без «двойного дна», заслуживали уважение своей честностью в постановке целей и упорством в их достижении. Было в нём что-то такое, рыцарское, в хорошем, романтичном, а не истинном смысле этого слова. Кто, как не Шарль де Голль, в одиночку, бросил вызов одной из сильнейших, на тот момент, держав мира и сумел победить, объединив вокруг себя свой народ и став правителем Франции. Поборов, при этом, не только Гитлера, но и Черчилля с Рузвельтом, равно как и Петена. — У нас было три фронта, — сказал он как то в несбывшемся уже будущем, — и нельзя было сказать наверняка, какой из них, в конкретный момент, важнее. Или близко к тому. Нет у меня здесь, к великому моему сожалению, цитатников из конца 20-го века. На улицу Горького я подъехал заранее, оставив свой приметный «Тур» неподалёку от входа в ресторан, чтобы высокий гость понял, что я уже на месте. В своих догадках насчёт моряков я не ошибся. Шарль де Голль, при полном параде, в тонкой французской шинели и чёрном кепи с шитой окантовкой, явился с улицы в ровно в 19–00 в сопровождении моего знакомца, полковника Крылова, командира Балеарской бригады МП. Я, к этому времени уже успел занять угловой столик в глубине зала «Столичный» и, как Шарапов, заказать себе кофе. Пока мои визави раздевались, я сидя внимательно изучал их самих и их поведение. Де Голль, высокий, худой настолько, что его собственный, явно шитый на заказ, мундир, со всей «бижутерией», висел на нём, как на вешалке, а на лице не было видно ничего, кроме огромного «галльского» носа, явно нервничал, но всячески старался это скрыть за нарочитой демонстрацией собственной важности и значимости. Получалось плохо из за неуместных, лишних телодвижений. Хорошо хоть, что это не Кейтель, додумавшийся салютовать, при подписании капитуляции, маршальским жезлом. Да, явная промашка с моей стороны. Я то решил, что у нас конфиденциальная беседа намечается и не стал парадный мундир со всеми орденами напяливать. А тут, похоже, решили в фанфары ударить! Получается, если мы только между собой не подерёмся, де Голль самим фактом разговора уже чего-то достиг! Не додумался я сразу, голова садовая, что теперь по всем посольствам пойдут трезвонить, что мятежный француз ужинает не с кем-нибудь, а с генерал-полковником Любимовым, фактически, командующим бронетанковыми силами РККА! И какие выводы господа иностранные, особенно немецкие, дипломаты могут из этого сделать? Конечно, у нас охлаждение сейчас, даже обострение, но всё равно неприятно. В первую очередь потому, что меня вот так «сделали». Крылов незаметно, как он думал, показал на меня глазами и де Голль, высокий и прямой, будто шест проглотил, направился ко мне. Комбриг почтительно держался чуть позади за правым плечом. У стола француз остановился и я, выждав всего мгновение, тоже поднялся. Из вежливости. Но пусть видит, что вскакивать перед ним тут никто не будет. Впрочем, это, кажется послезнание шепчет совершенно лишнее. По званию я куда старше, лишь годами моложе. Ненамного. А по положению — вообще смешно сравнивать. Короче — мог бы сидеть, как свинья, на заднице. Да воспитание не позволяет. Француз прогундосил по-своему приветствие, из которого я понял лишь «Франс» и вскинул руку к кепи, которое, именно ради этого специально и не снял. Генерал де Голль приветствует вас, товарищ генерал-полковник, от лица Франции! — перевёл Крылов. Что? Это всё? А где же что-то вроде: «Всю жизнь мечтал с вами познакомиться!»? Так и запишем, личность моя, сама по себе, этого надутого индюка совсем не интересует. Добрый вечер, — сказал я просто и протянул французу руку для пожатия, Крылову отдельно, — здравствуйте, товарищ полковник. Окончив церемонию, я водрузил свою задницу обратно на стул и, посмеиваясь про себя, стал наблюдать, как заметался Крылов. Столик был на четверых, стулья стояли напротив попарно. Де Голль сел лицом ко мне и полковник на секунду растерялся, не зная, какую принять сторону, но потом на лице его отразилась внутренняя решимость и стул был извлечён со своего законного места и установлен сбоку. Получилось, что от меня Николай Иванович расположился по правую руку, а от де Голля, соответственно, по левую. Только у нас все уселись, как подскочил официант. Хинкали. Две порции. Лука побольше. Бутылку «Хванчкары», — сказал я, даже не заглядывая в меню. Хоть в «Арагви» на каждой тарелке отнюдь не экономили, но мне вдруг отчаянно захотелось жрать. Наверное нервное, — и бутылку «Боржоми» сразу, — добавил я, подумав об этом. У де Голля и Крылова процесс заказа занял больше времени, потраченного на консультации на французском, что мне показалось не слишком-то вежливым по отношению ко мне, но, увы, необходимым. В конце концов они заказали себе два комплекта надуги, чашушули, один лаваш на двоих и ещё бутылку «Саперави». Последнее меня несколько удивило, потому, что я вздумал сыграть роль стороны принимающей и от души угостить лягушатника любимым вином самого товарища Сталина. И что теперь? Мне свой «пузырь» в одно лицо пить? Я совсем не за этим сюда ехал, хоть водителя себе, на всякий случай прихватил. Или я с привередливым французским вкусом не угадал? Плевать! Официант унёс пустую чашку из под кофе, вернулся с минералкой и одним гранёным стаканом, но тут же был послан ещё за двумя. Вот неудобно мне одному пить, когда такими голодными глазами смотрят! Когда положение было исправлено, я, без задней мысли, разлил «Боржоми» на троих. Де Голль всё это время пытался начать говорить, но всё ему что-то мешало, то заказ этот, то беготня со стаканами. Когда же они наполнились, француз напрочь забыл о своих намерениях. Потянув носом и с огромным, ясно читаемым подозрением посмотрев на пузырящуюся жидкость он, без малейшего акцента (видно, плохому успели научить!), даже чуть злясь, спросил: — Водка?! — Ну, что вы, господин полковник! Какая в грузинском ресторане может быть водка? Только чача! И если следовать традициям грузинского застолья от начала и до конца, то сперва пить следует именно её! — сказал я, невольно рассмеявшись, — Но, поскольку мы собрались поговорить, а не предаться чревоугодию, то перед вами, всего лишь, минеральная вода. Уверяю вас, в плане благоприятного влияния на пищеварение, она чаче, а тем паче, водке, ничуть не уступит. Пейте на здоровье! После моего выступления последовал бурный «обмен мнениями» на французском, причём де Голль, с упором, повторил одну и ту же фразу дважды. — Господин де Голль настаивает, что он именно бригадный генерал, командир дивизии. Во избежание недоразумений он просит обращаться к нему именно таким образом, — скупо перевёл Крылов галльское многословье. — Во избежание недоразумений, Николай Иванович, напомните господину полковнику русскую поговорку, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Вы тоже у нас комбриг, но это не делает вас автоматически генералом. Такового звания и полковнику де Голлю не присвоено, это факт, — сказал я, железно помня из «прошлого будущего», что на старости лет он так и получал полковничью пенсию. — Будет лучше, если мы не станем пускать друг другу пыль в глаза и станем строить наше общение именно на фактах. Перевод моих слов поверг француза в состояние уныния, он тихо что-то пробурчал Крылову и напялил кепи, порываясь уже встать. — Господин де Голль, — полковник Крылов, попавший между молотом и наковальней, дипломатично опустил воинские звания вообще, — сожалеет, что отнял у вас, товарищ генерал-полковник, время. Эта встреча была ошибкой. — Куда это вы собрались? — отреагировал я немедленно. — Мне что, за эти ваши, как там их, чепушули, платить?! Полковник Крылов! Если вы подложите мне такую свинью, то клянусь, я буду рыть до самого дна, пока этот самозванный генерал и все, кто причастен к его побегу из лагеря иммигрантов и переезду в Москву, не отправятся на прокладку Тургайского канала на ближайшие лет десять-пятнадцать! Сядьте на место и будьте добры, как минимум, сожрать всё, что заказали! Командир Балеарской бригады проникся и стал горячо убеждать де Голля, пока тот нехотя, но не запихнул своё длинное, нескладное тело обратно за стол. — Пусть полковника успокоит тот факт, что если бы это зависело от меня, то я без колебаний присвоил бы ему звание не то что генерала, а целого маршала Франции. И это отнюдь не комплимент, а трезвая оценка морально-волевых качеств, — сказал я. — Стол у нас отнюдь не круглый, но это, надеюсь, не помешает нам воспользоваться примером легендарного прошлого. Предлагаю, чтобы избежать обид, обращаться друг к другу просто по именам. На равных. Предложение принимается? Принимается ли такое предложение? Конечно принимается! Общаться на равных с командующим, если не сильнейшими, то одними из сильнейших бронетанковых войск в мире! Как можно отказать? Тем более, после прозрачного намёка на рыцарей круглого стола? Для романтичного в душе француза — это удар неотразимый. Или общаться на равных, с моей стороны, с де Голлем! В общем, официант с вином и бокалами подоспел весьма кстати. Наша маленькая компания сразу настроилась на конструктивный и, я бы сказал, даже позитивный лад. Но «французский» сценарий я, конечно, сломал, заставив собеседника играть по моим правилам и импровизировать. Любая его попытка вновь перехватить инициативу пресекалась мной на корню. — Шарль решил встретиться с вами, поскольку ищет поддержки во взаимовыгодном для России и Франции деле, — начал было вновь переводить Крылов, но я его остановил. — Коля, ну кто же в «Арагви» говорит сразу о делах? Это, как минимум неуважение к обычаям грузинского народа, к которому, напомню, относится и вождь Союза ССР товарищ Сталин. Мы же уважаем товарища Сталина? Дождавшись неизбежного согласия, я тут же предложил за Иосифа Виссарионовича выпить, благо ресторанная кухня работала чётко и нам уже успели всё принести. — Сперва надо оказать уважение собеседнику, спросить его о том, как живёт, благополучна ли семья, здоровы ли дети, — стал развивать я свою мысль. — Вот у меня, например, всё хорошо. Петька, сын, умудрился с коня навернуться, когда в Чапаева играли, руку сломать. Левую. Очень удачно! Потому, что не шею свернул, а перелом в школу ходить и учиться не мешает. Зато мешает озорству. А у вас, Шарль, где сейчас семья? — В Комсомольске-на-Амуре в лагере переселенцев. Условия жизни там спартанские, но это много лучше, чем в английском лагере военнопленных, куда нас бросили вместе с жёнами и детьми, — ответил через переводчика де Голль. — По крайней мере, нет колючей проволоки и охраны с собаками и пулемётами. Кстати, местные собаки очень дружелюбны и многие вообще не лают. Анна, моя младшая дочь, от них в восторге. Во время наших злоключений, в английском лагере и во время плаваний по морям, она очень ослабела и мы боялись за её здоровье. В России же, став общаться с животными, она пошла на поправку не по дням, а по часам. Особенно Анне нравится кормить белок. Вы видели когда-нибудь белок? Это чудесные создания! Ни к кому не идут, кроме Анны. Если она одна, то прямо по рукам, по голове прыгают! У неё самой получается их в руках держать и гладить, чего никогда прежде не было! — синхронно переводил Крылов болтовню француза, который, заговорив о семье, особенно о дочери, никак не мог остановиться. — Анна больна монгольским идиотизмом, — успел вставить в качестве пояснения морпех. — Чем? — переспросил я, сильно удивившись. — Монгольский идиотизм. Болезнь Дауна, — громче сказал Крылов, что вызвало новую волну словоохотливости француза. Оказалось, что кроме его соотечественников, составляющих малую часть населения Комсомольского лагеря иммигрантов, там же проживало множество японцев, корейцев и китайцев, среди которых он ни разу не видел подобного. Несмотря на то, что «пропускная способность» лагеря была велика. Французы жили там всего полтора месяца, а азиатское его население (которое, в отличие от европейского, было куда депортировать в случае чего) успело смениться три раза. — Да, к монголам эта болячка не имеет никакого отношения. Вернее, такое же, как и ко всем остальным, — поддержал я беседу. — Однако, я бы поостерёгся девочку отпускать в лес одну. Там не только белки обитают, но и уссурийские тигры. — Далеко там никуда не уйдёшь, мороз и снег держат людей лучше всякой охраны, — грустно усмехнулся француз. — Но вы же сумели оттуда до самой Москвы добраться? — Оттуда мы просто на машине выехали, — сказал Крылов, не дожидаясь ответа, собственно, де Голля, — на КПП даже не досматривают. До города два десятка километров по просеке в тайге, пешком не пройдёшь в лёгкой одежде. На машинах же, только те, кто надо, ездят. — Интересно, Николай, какой интерес у советской морской пехоты к нашему гостю? — У морской пехоты — никакого, — честно признал Крылов и начал объяснять. — Понимаете, Семён Петрович, родственники… Я вот на Родину вернулся, а брат двоюродный не захотел, или побоялся, во Франции остался. Но общаемся, письма пишем. И у многих других, кто вернулся, точно также. У кого сёстры за французов повыскакивали, у кого тётки, у кого родители ехать сюда не захотели, по разному. Но связи остались. И вот, после того, как «Свободную Францию» бросили за решётку, у неравнодушных к этому движению граждан республики на оккупированной немцами территории, не осталось никакой связи с руководящим ядром в Англии. Тогда они вышли на нас через родственников, среди которых тоже есть члены «Свободной Франции» с просьбой таковую связь организовать. За кое-какую плату, разумеется. Что и было сделано по линии военно-морских атташе. Также был организован выкуп французов и переброска в Североамериканские Штаты. Потом и к нам. Вот так. Генерал-адмирал Кожанов просил передать вам, что господин де Голль чрезвычайно важен для Разведотдела Главного штаба РККФ. По созданному каналу из Франции идёт чрезвычайно важная и наиболее полная информация за всё время работы по этой стране. И финансовые средства понемногу тоже. Вот значит как. Красный флот качает сведения из Франции и ещё за это деньги берёт, хотя полагается совершенно иначе. Деньги и информация всегда движутся в противоположных направлениях. Но из любого правила есть исключения. Пока я переваривал услышанное, полковник Крылов уже успел ввести в курс нашей беседы француза. — Шарль, а почему вы не остались в Соединённых Штатах, которые ведут с немцами войну? — спросил я «в лоб», — Почему приехали в СССР, имеющий с Германией договор о ненападении? Даже более, на уровне государственной доктрины, отвергающий любые войны? — Мы были намерены проследовать в карибские колонии, освобождённые от преступного режима Петена американцами, дабы оттуда начать новый этап борьбы за освобождение Родины, — с пафосом, даже не сказал, а продекламировал, явно заученный ранее текст, де Голль, но потом продолжил обыденно, грустью. — Увы, американцам оказались не нужны союзники-французы. Они были согласны видеть в нас лишь туземных управляющих СВОИХ владений. И саму Францию Рузвельт, очевидно, намерен обратить если не в колонию, то полностью зависимую от САСШ страну. Из-за принципиальной разницы позиций договориться не удалось. И мы были вынуждены вновь бежать, чтобы опять не оказаться за колючей проволокой. На сей раз — американской. Вариантов, по большому счёту, у нас не было. Страны Латинской Америки как союзники в борьбе бесполезны. Все иные державы являются явными или скрытыми врагами Франции. Оставалась только Россия. К тому же, память о недавнем братстве по оружию в Первой Мировой войне в сердцах французов ещё свежа. — О, Шарль, вы не представляете, как хорошо с памятью у русских! — поддержал я вдохновенную концовку речи де Голля. — Город, где мы сейчас ужинаем, столица России, в 1812 году был разграблен и сожжён наполеоновскими мародёрами, которые почти все остались лежать в нашей земле по опустошённой ими же Смоленской дороге. Замечу, что когда Русская армия тремя годами позже вошла с ответным визитом в Париж, она не стала грабить и убивать всех подряд, в том числе, раненых, не устроила пожара и не ободрала всё золото в храмах, как дикие европейцы. А ещё мы помним, как охотники-камчадалы с матросами одного только фрегата и горстью солдат вышвырнули десант, пытавшийся захватить Петропавловск. А какого рожна, Шарль, вам понадобилось в 1853 году под Севастополем, а? Кстати, напомнить тебе, дорогой друг, чем закончилось наше с вами «братство по оружию во время Первой Мировой войны»? Оно закончилось интервенцией, на которую вы решились уже в декабре 17-го года, когда мы, несмотря на смену правительства, всё ещё были союзниками! Подумали, что Россия ослабла и самое время её поделить? А что делали лично вы, Шарль, француз, в рядах польской армии в 20-м году, когда пшеки оторвали от России добрую половину Белорусских и Украинских земель? Я, кстати, тоже бывал у вас. Не в самой Франции, а в Бизерте, забирал кое-что, что вы никак отдавать не хотели. Так себе городишко. А как вы, французы, предали, сначала чехословаков, а потом и поляков, толкнув их, при этом, на войну с нами? Спасибо вам, кстати, за танковые транспортёры «Берлие», очень мне пригодились! Так что, дорогой друг, давай не будем трогать историю и сосредоточимся на текущем моменте! Какое у вас ко мне дело? Устроенные мной этим вечером эмоциональные «качели» окончательно вывели француза из душевного равновесия. Он на глазах впадал в уныние, ещё большее, чем прежде. Правда, смыться уже не порывался. — Шарль сказал, что люди, рекомендовавшие обратиться именно к вам, по видимому, сильно ошиблись… — Бросьте, дружище! Неужто вам сказали, что я в лепёшку расшибусь ради первого встречного европейца? По мне, так Господь Бог создал ваши дикие варварские народы, не умеющие жить иначе, кроме как паразитируя на других цивилизациях и грабя их, в наказание Человечеству. Вас всех, людоедов, надо просто стальным забором под током обнести, чтобы сожрали друг друга, как крысы в железном ведре. Что, собственно, и происходит. Европейская экспансия на Человечество, к началу 20-века достигла естественных пределов и открылся конкурс на «крысиного короля». Две мировые войны за неполные полвека! Браво! Надо объяснять, почему СССР, выстроив собственную несокрушимую защиту, всячески избегает лезть в ваши дрязги? Но увы, несокрушимость барьера ясна лишь людям вменяемым, а безумные европейцы к таковым не относятся. Поэтому я спрашиваю, какое у вас ко мне дело и что вы можете предложить? — Я не позволю так оскорблять мою Родину! Франция — великая страна, давшая миру… — де Голль, в запале, вскочил таки на ноги. — Ооо?! Неужели, наконец таки, дуэль? — рассмеялся я, не дослушав перевод Крылова. — Как в старые добрые мушкетёрские времена? Знаете, задолго до ваших трёх мушкетёров с Д'Артаньяном, у нас уже были три богатыря. И вот, повздорил как-то один из них, Илья Муромец, с вашим гасконцем и тот вызвал его на дуэль. Д'Артаньян подошёл к Муромцу и начертил у него на груди крестик, сказав, что именно в это место нанесёт удар шпагой. В ответ на это, Илья попросил своего секунданта, Алёшу Поповича, обсыпать соперника мелом, сказав, что сейчас Д'Артаньяна булавой отделает! Сказав это, я также с вызовом поднялся на ноги и, вдобавок, подался вперёд, оперевшись на стол на «французской» половине, нарушив, тем самым «личное пространство» собеседника. — Господа! Товарищи! — полковник Крылов, втиснувшись между нами, стал раздвигать нас руками, причём, в отношении стоящего прямо де Голля это получалось гораздо лучше, тот, сдвинув стул, вынужден был отступить на шаг. — Что вы делаете! Люди же смотрят! Да, люди смотрели. Не зря я выбрал именно этот зал и это место. Не только ради того, чтобы сидеть с «защищённой спиной», чувствуя себя более уверенно. Сюда, на уровне второго этажа, выходил балкон «личного кабинета» Берии и поднявшись, я увидел над перилами его лицо в глубине помещения. Ничего, пусть посмотрит, как я сейчас этому трёхцветному петуху клюв начищу! Ишь ты, вздумали меня «в тёмную» играть! — Шарль предлагает вам взять ваши слова обратно, — перевёл Крылов громкий выкрик француза. — Наверное, даже требует! — усмехнулся я, зло буравя взглядом де Голля. — Щаззз! А поперёк хребта его оглоблей не перетянуть?! Будет тут мне всякий очередной вождь каннибалов пыль пускать в глаза! — Семён Петрович, — возмутился даже Крылов, — вы уж совсем перегибаете палку! — Что? Коля, ты разве советских газет не читаешь?! Интервью турецких беженцев не видел?!! А хочешь, я тебе расскажу, что такое «польский орёл»? А?! — набросился я уже на морпеха. — Так то ж немцы! — возразил он мне в полном недоумении. — Все они одним дерьмом мазаны и из него же и слеплены! Они испокон веков, как собаки, сбиваются в одну свору, прежде, чем полезть на восток и огрести в очередной раз! И сейчас я вижу то же самое! То, что флаг не трёхцветный, как в 1812 году — пустая формальность. Тогда немцы были в армии Наполеона, сейчас французы в армии Гитлера… Какая нам, русским, спрашивается, разница? — Семён Петрович! — запаниковал Крылов, поняв, что дело идёт к полному фиаско переговоров с далеко идущими последствиями. — Вы меня без ножа режете! Мы дали французам гарантии безопасности в СССР! И очень рассчитывали на вас в общем деле! — Это вы поторопились, Николай Иванович, — ответил я тихо, с показной самоуверенностью садясь обратно за стол. — Кто вам дал такое право? Законы СССР трактуют ситуацию однозначно — не прошедшие «фильтр» высылаются обратно. Разведданные, полученные из Франции, мне глубоко неинтересны, поскольку танкисты и танкостроители из галлов, откровенно, паршивые. Пришёл сюда только потому, что Шарль не побоялся бросить вызов, совершил поступок, достойный уважения. С ним лично я, тоже лично, готов что-то обсуждать, но от рекламы одного из углов европейской помойки меня увольте! Так ему и переведите. И давайте уже перейдём к делу. Излагайте кратко и по существу. Последовавшее за этим довольно бурное объяснение между де Голлем и Крыловым, дало мне время расправиться с остатками первой и, большей частью, второй порции пельменей-переростков. Еда уже лезла внутрь не так споро, можно сказать, с трудом. Сытый же человек, как известно, склонен к добродушию. — Шарль хотел бы вашего содействия в признании советским правительством «Свободной Франции», как законных представителей Французской республики, — с видимой осторожностью, помня пожелание о ясности и краткости, выдал Крылов, когда «позиции сторон» за столом были вновь заняты. — По крайней мере, с вашей помощью, переговоры на эту тему можно, хотя бы, начать… — Шарль, вот скажи мне, зачем правительству СССР признавать «Свободную Францию» законными представителями Франции натуральной? Оно что, дипломатические отношения с лагерем под Комсомольском-на-Амуре устанавливать будет? — сказал я с досадой. — СССР вполне устраивает правительство Петена. С ним, как минимум, можно торговать.