На столе — новейший микроскоп с электрической подсветкой и реактивы, в том числе нитрат серебра, которым через год будут подкрашены препараты мозга пациентки Августы Детер. В изучении этих вошедших в историю препаратов Альцгеймеру будут помогать два молодых итальянских врача — Гаэтано Перузини (сидит справа от микроскопа) и Франческо Бонфильо (стоит крайним справа). Через 9 лет оба были призваны в армию и сражались против своих немецких и австрийских коллег на фронтах Первой мировой войны. Гаэтано Перузини был смертельно ранен осколком снаряда, когда выносил раненого с поля боя Сохранилась запись их исторического разговора: — Что вы едите? [Дело было за обедом.] — Шпинат. [В этот момент она ела свинину с цветной капустой.] — А что вы жуете прямо сейчас? — Сначала картошку, теперь хрен. — Напишите «пять». Августа пишет «Eine Frau» [ «женщина»]. — Напишите «восемь». Августа пишет «Августа». Вскоре Альцгеймеру предложили возглавить лабораторию в Мюнхенском университете и он оставил «Ирреншлосс». На прощание он попросил своих друзей прислать ему историю болезни и мозг Августы, когда она умрет. В том, что ждать недолго, сомнений у него не было. Действительно, весной 1906 г. Августа скончалась. Ее мозг имел удивительные признаки деградации, каких Альцгеймер прежде не видал. Особенно впечатляли бляшки, позже получившие название «сенильных». Больная Августа Детер (1850–1906) — первый пациент, у которого была диагностирована болезнь Альцгеймера. На фотографии Августе 52 года — она уже прожила дольше, чем было суждено прожить ее знаменитому врачу На съезде в Тюбингене 3 ноября Альцгеймер рассказал про эти «милиарные фокусы», как он называл бляшки. И сделал важнейшее предсказание: многие психические болезни будут диагностировать по характерным для них патологическим образованиям в мозгу. Микроскоп еще не раз послужит психиатрии! Это пророчество собравшихся психиатров не впечатлило. Вопросов оратору не задавали. Его выступление упомянула только одна газета — местная хроника — единственной фразой: «Доктор Альцгеймер из Мюнхена доложил об особенном болезненном процессе, который за четыре с половиной года вызывает существенные потери нейронов». Масштаб события понял один человек — не кто иной, как именитый Эмиль Крепелин, чья «Психиатрия» была настольной книгой каждого специалиста в Европе и Америке. Дорабатывая свой учебник для 8-го издания (1910), он вписал туда «альцгеймерову болезнь». Крепелин и Альцгеймер считали ее редкой патологией, только с виду напоминающей старческую деменцию. А оказалось, пожилые люди просто больше подвержены ей. Сто лет спустя, с увеличением средней продолжительности жизни, число больных такой деменцией приблизилось к 30 миллионам. И трудно найти взрослого человека, который не слыхал бы грозной фамилии «доктора из Мюнхена». 56 Профилактика анафилактического шока Александр Безредка 1907 год 10 января 1907 г. в Париже микробиолог Александр Михайлович Безредка, работавший в лаборатории Мечникова, сообщил, что открыл метод предотвращения анафилактического шока. Мечникову показалось, что это блестящее открытие поможет избежать преждевременного наступления старости. Своей идеей Мечников решил поделиться с давним оппонентом, писателем Львом Толстым. Анафилаксия в переводе с греческого — «защита наоборот». Эту болезнь вызывают собственные антитела, призванные защищать организм, а вместо этого причиняющие ему вред. После воздействия даже небольшого количества чужеродного антигена (впервые это явление заметили в 1902 г. при лечении противодифтерийной сывороткой) против него вырабатываются антитела, и много — более чем достаточно. Они подстерегают новые частицы антигена. Как оперативники в засаде, разбредаются по закоулкам тела и укрепляются на стенках капилляров. На организацию такой «засады» требуется 10–12 дней. У морских свинок она ставится на три месяца. У человека, возможно, на всю жизнь. Когда с новой инъекцией сыворотки в кровь поступает тот самый антиген, антитела задерживают его. Беда, что «одной рукой» они хватаются за неприятеля, а «другой» держатся за здоровые клетки тканей. Эти клетки поражаются продуктами борьбы антигена с антителом и выделяют «сигналы тревоги»: гистамин, серотонин и пр. Сосуды расширяются, давление резко идет вниз, начинается отек. Безредка наблюдал, как морская свинка падает в судорогах на бок и погибает от паралича дыхательного центра. Это явление он назвал «анафилактический шок». К сожалению, такой шок вызывает чуть не каждую сотую смерть в больницах и потому он на слуху далеко за пределами круга специалистов. Сначала врачи растерялись. Чтобы придумать, как избежать шока, нужно было сначала представить себе хотя бы изложенную выше аналогию. Не случайно она пришла в голову именно Безредке. Он занимался близкой темой в Институте Пастера, куда его пригласил Мечников. Родился Безредка в 1870 г. в Одессе, изучал химию в тамошнем университете. Под влиянием Мечникова — преподавателя и друга семьи — заинтересовался медициной. Но поступить на медицинский не смог, потому что во времена его юности туда старались не принимать лиц иудейского вероисповедания. К счастью, именно тогда Мечников переходил к Пастеру и обещал взять к себе Безредку, если тот окончит медицинский факультет Сорбонны. С 1893 г. Александр учился в Париже, одновременно работая у Мечникова препаратором. Мечников — по его собственным словам, «зоолог, заблудившийся в медицине», — нуждался в помощниках-врачах. Сам он как эрудированный научный руководитель был сокровищем. Безредка и сотрудники называли его «ходячей библиографией». За своего вождя они были готовы в огонь и в воду, тем более что он не мешал им работать творчески. Острейшими проблемами Парижа на рубеже веков были сифилис и брюшной тиф. Пастер считал, что против них должна помочь вакцина из живых, но ослабленных возбудителей. Безредка решил подвергнуть тифозную палочку нападению антител. Когда они с разных сторон вцепляются в микроба, как собаки в медведя, он становится не столь активным. Его можно вводить в организм, чтобы обучить иммунитет с ним бороться. Александр Михайлович Безредка (1870–1940) в рабочем кабинете под бюстом своего учителя Ильи Мечникова. Фотографию сделала вдова Мечникова Ольга Николаевна между 1930 и 1935 гг. Пока возились с тифом, возникла новая напасть — анафилаксия. Ей не подвергаются повторно те, кто сумел ее пережить. Морская свинка, выдержавшая два укола сывороткой в брюшину, спокойно переносила смертельную дозу аллергена. Наверное, после шока заканчиваются антитела, которые вызвали реакцию. Быть того не может, подумал Безредка, чтобы тут обошлось без центральной нервной системы. Он стал делать и первую, и вторую инъекцию прямо в мозг. Шок убил 24 свинки из 31, как и ожидалось. Но укол в брюшину делал животных нечувствительными к мозговой инъекции. Мало того, реакции не было, если между инъекциями проходило не 12 дней, а полтора часа. Это была первая победа. Безредка сообщил о ней 10 января 1907 г. и предложил проверить такой метод: сначала чувствительной к сыворотке свинке вводится небольшая доза, а через полтора часа — уже основная. Но тут в Институте Пастера закончились подопытные морские свинки. Новых нашли через знакомых в Департаменте здравоохранения (Health Board) Нью-Йорка, и дальше Безредка управлял опытом по телеграфу. Его аналогия сработала. Итак, в капиллярах стоит засада, там рассредоточены антитела. Если сразу ввести большую дозу антигена, борьба с ним начнется по всей площади сосудов. Но малая доза соберет на себя большинство антител: они выскакивают из своих закоулков и отовсюду бросаются на чужаков. Так это понимал Безредка. Еще он подозревал, что при отключении центральной нервной системы тревогу не поднимут даже в случае большого вторжения. Действительно, оказалось, что под наркозом анафилактического шока не бывает (1 случай на 15 000 пациентов). Лев Николаевич Толстой и Илья Ильич Мечников в Ясной Поляне 12 июня 1909 г. Сначала репортеры снимали знаменитостей на веранде, но там было темновато. Газетчик попросил Мечникова и Толстого позировать снаружи: - Пожалуйста, перейдите вон на тот свет, — и указал рукой в ту часть лужайки, где освещение было достаточным. — На тот свет? — переспросил Толстой. — Очень рад! Все засмеялись шутке, и был сделан этот снимок Сделанное в лаборатории открытие убедило Нобелевский комитет, что пора наградить создателя учения об иммунитете. В Стокгольме лауреат Мечников случайно узнал, что премию по литературе собирались присудить Толстому, но секретарь комитета отклонил выдвижение, потому что ему не нравилось религиозное учение Льва Николаевича. Мечников увидел в этом повод для встречи с Толстым и попросился к великому писателю в гости. Пока он ехал в Россию, Лев Николаевич засел за книжки, чтобы поддержать разговор с великим ученым. Но общались они как будто на разных языках. Мечников утверждал, что человек должен жить 120–150 лет, а стареет раньше времени из-за самоотравления организма. Выражаясь по-современному, старость — процесс аутоиммунный. Но если ввести малую дозу «яда старости», организм будет десенсибилизирован и сохранится в хорошей форме до тех пор, пока человек сам не пресытится жизнью. Толстой отвечал, что нет смысла продлевать жизнь, пока в мире торжествует зло: «Горе не в том, что мы живем мало времени, а в том, что мы плохо живем, живем против себя и своей совести». Лев Николаевич не хотел превращать встречу с великим человеком в банальный спор атеиста с верующим. В доме стоял рояль и гостил пианист Александр Гольденвейзер. Он тем вечером был в ударе. Послушали Шопена, которого Мечников и Толстой оба любили. Всплакнули немного, обругали Скрябина и «всех этих нынешних». Расстались дружески. Потом даже обменялись парой писем. В этом споре Безредка сначала был на стороне Мечникова. Ученый совершенствует жизнь на Земле и должен заниматься наукой. Как Чехов сказал, «в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и воздержании от мяса». Это Безредка блестяще продемонстрировал на фронте, куда его призвали как натурализованного французского гражданина. Сначала фельдшером в санитарный поезд, а потом, разобравшись, — главным микробиологом Верденской крепости. Он обучал военных врачей своему методу предотвращения шока от инъекции противостолбнячной сыворотки. Метод и поныне носит имя Безредки. Уже на той войне он спас тысячи жизней. Демобилизовавшись, Безредка возглавил лабораторию своего умершего в 1916 г. учителя. Париж наводнили русские эмигранты, и Александр Михайлович находил помощь и работу для многих ученых соотечественников. Он считал это частью занятий наукой. Когда на стажировку в Европу стали приезжать советские врачи, ветеринары и микробиологи, три четверти из них хоть немного, но поработали у Безредки. Видя, как он симпатизирует своим, они — кто по убеждению, а кто по поручению — предлагали ему помочь делу Коминтерна во Франции. Безредка отговаривался, что француз он только по паспорту и не имеет морального права вмешиваться в общественную жизнь. Да и желания отрываться от науки не было. Безредка обнаружил, что саркомам разных видов предшествует вирусная инфекция. Возникла мысль сделать вакцину от вирусов или отравить раковые клетки токсинами специально «обученных» микроорганизмов. Оказалось, микробы и паразиты способны остановить развитие злокачественной опухоли. Особенно отличился малярийный плазмодий. И от этих идей все же пришлось отвлекаться на общественную жизнь. Помогая сотрудникам-эмигрантам, Безредка формально вошел в президиум организации, носившей название Общество здравоохранения евреев (ОЗЕ). Она была основана в Петербурге в 1912 г. и занималась профилактикой болезней детей из еврейских семей самого разного достатка: вакцинацией, летними лагерями, диспансеризацией и пр. Отделения ОЗЕ имелись по всей империи. Оказавшиеся за пределами Советской России члены в Прибалтике, Польше, Румынии, Финляндии и странах Западной Европы образовали Союз ОЗЕ со штаб-квартирой в Берлине. Почетным главой союза стал Альберт Эйнштейн. После прихода к власти нацистов штаб-квартира переместилась в Париж, а место Эйнштейна занял Безредка. Сохранилась их переписка. В первом послании, 1930 г., Александр Михайлович просил великого физика организовать сбор пожертвований. Эйнштейн устроил концерт пианиста Артура Шнабеля, где сам играл на скрипке (чуть ли не единственный раз на публике). Второе письмо, 1935 г., Безредка уже как глава Союза направил Эйнштейну в Принстон. Там рассказывается о 62 немецких эмигрантах, которых устроили в СССР. Рабочий кабинет Безредки в Институте Пастера стал залом совещаний Союза ОЗЕ. С каждым днем обстановка ухудшалась, и надо было действовать. Весной 1937 г. Безредка вошел в делегацию французских врачей, посетившую Москву, чтобы проведать своих подопечных. 45 лет не бывал он на родине. Газетный отзыв о поездке написал самый восторженный. В Москве красивое метро, где в буфетах продают вкусные пирожные. Люди одеты неплохо, советские микробиологи, у которых он гостил, живут в отдельных квартирах, а их лаборатория имеет «более чем достаточный бюджет». Но в действительности многие беженцы из Германии уже исчезли. Сопровождавший делегацию венеролог Вольф Броннер (большевик с 1904 г.) был вскоре арестован как французский шпион и расстрелян. В качестве убежища СССР явно не годился. В Центральной Европе Союз ОЗЕ перешел на нелегальное положение. Из Германии и Чехословакии после погромов Хрустальной ночи еврейских детей вывозили через границу с фальшивыми документами. Для их размещения арендовали замки на юге Франции, подальше от немецкой границы. Безредка очень переживал, что сейчас, когда ему нет еще 70 и он полон ценных идей по части борьбы с раком, приходится заниматься не своим делом, а незаконным перемещением людей через границу. Летом 1939 г. он впал в депрессию, заболел и вынужден был лечиться на курорте. Едва оправился, германская армия захватила Польшу. Оттуда пошли сообщения одно ужаснее другого. Франция и Британия формально объявили Гитлеру войну, их армии пересекли немецкую границу — и остановились. Александр Михайлович отказался это понимать. Что ж это силы добра с перевесом в людях и технике не остановят кошмар на востоке Европы? 28 февраля 1940 г. Безредка умер от сердечного приступа. Он не увидел разгрома Франции и не застал катастрофы своего народа. Через устроенные им явки прошли сотни детей. Многие выжили. Младших переправили в Америку и Швейцарию, старшие вступили в ряды Сопротивления. 57 Прижизненная диагностика инфаркта Василий Образцов и Николай Стражеско 1910 год