Несколько слов о вакцинации японских детей. Население Японии в 1961 г. составляло 94 миллиона человек, 30 % — дети до 14 лет. В стране было пять производителей, выпускавших инактивированную вакцину Солка, дети получали ее во всех очагах эпидемии полиомиелита. Тем не менее бедствие даже после трех вакцинаций была ужасное: в 1960 г. зарегистрировали около шести тысяч случаев. Так как живую полиовакцину японцы не делали, они обратились за помощью к трем производителям — одному в Бельгии, другому в Канаде и к самому крупному, то есть в Институт полиомиелита под Москвой на Киевском шоссе, под руководством Чумакова. Михаил Петрович объявил аврал; в феврале-марте сотрудники убивались без выходных, выполняя за месяц трехмесячный план. Иммунизацию надо проводить до полиомиелитного сезона, то есть не позднее июля. При этом параллельно нужно было обеспечить поголовную вакцинацию детей и молодежи СССР. К лету все было готово ценой невероятного напряжения, в результате которого многим пришлось лечиться. Объем поставок в Японию 12 июля 1961 г., согласно письму Чумакова Сэбину, составил десять миллионов доз. Стоимость дозы бельгийского и канадского препаратов составляла два американских цента, и Сэбин выразил Чумакову недоумение, отчего СССР продает дозы почти по той же цене при себестоимости втрое ниже, чем у бельгийцев. Чумаков ответил, что это наши rightful profits («законный доход»). В Японии тогда начались демонстрации матерей, требующих поставить советскую вакцину. Правительство заподозрило советские спецслужбы в подготовке переворота и пропаганде в очередях на вакцинацию. Сэбина пригласили в Японию рассказать по национальному телевидению историю этой вакцины: что в действительности она американская. Сэбин приехал и выступил с такими разъяснениями. Он рассказал, что безвозмездно передал штамм Чумакову, поскольку в СССР была эпидемия пострашнее японской и надо было срочно организовать промышленное производство с вакцинацией самых широких масс населения. Японский опыт произвел сильное впечатление на американцев. В декабре того же 1961 г. компания Pfizer — одна из корпораций «большой фармы», не производившая вакцину Солка, — начала вакцинацию всех желающих, подчеркнуто бесплатно. Любой мог прийти и съесть сахарный кубик, на который капали препарат, при желании положив монетку в ящик. Первая такая акция состоялась в городе Финикс. На пункте вакцинации сидел губернатор штата Аризона Пол Фэннин и помечал, сколько людей не положило монетку, а затем внес из своего кармана по 25 центов за каждого халявщика. Anna Kiriluk: А почему до 20 лет? У взрослых могут быть серьезные осложнения от полиомиелита? Ответ: Могут быть и у взрослых (так с Рузвельтом случилось), но самый опасный возраст — это время быстрого роста нервной системы, которую атакует полиовирус. Mila Shats: Справедливо было бы вспомнить и про Анатолия Смородинцева; первым ребенком, получившим вакцину, была его пятилетняя внучка. Откровенно говоря, этой семье должен быть памятник поставлен: позднее другой внучке привили корь, а сын Анатолия Смородинцева, тоже вирусолог, испытывал на себе вакцину от клещевого энцефалита. Ответ: Отметим, что внучка Смородинцева получила не ту живую вакцину Сэбина, которую потом миллионами доз в 1959–1960 гг. раздавали детям. Ей дедушка вводил экспериментальный препарат из старых штаммов Сэбина, которые были получены до теоретического осмысления аттенюации вируса. Тем смелее был этот опыт. Исторический документ: письмо Чумакова Сэбину от 26 декабря 1958 г. Михаил Петрович рассказывает, как «интриги трусов и псевдоспециалистов» мешали ему получить разрешение Минздрава на испытания в СССР вакцины Сэбина. Минздрав также пытался выдать американскую вакцину, с которой работал Смородинцев, за собственную советскую разработку. Оригинал в архиве Сэбина: https://drc.libraries.uc.edu/bitstream/handle/2374.UC/679103/chumakov_1960-69_016.pdf?sequence=1. В постскриптуме Чумаков осведомляется, действительно ли американский производитель живой вакцины Lederle Laboratories заключает вакцину в мармеладку, чтобы вирус не терялся по дороге во рту, где он не размножается, а в большей мере попадал в кишечник. Сэбин ответил на это, что у них мармеладки нет, а есть стабилизатор, состав которого — секрет фирмы. Хотя слух о мармеладке не подтвердился, он навел Чумакова на прекрасную идею: выпускать вакцину в форме драже. Уже в марте 1959 г. кондитерская фабрика имени Марата (позднее вошла в состав предприятия «Рот Фронт») изготовила по заказу института Чумакова задуманные Михаилом Петровичем антиполиодраже — капсулы из сахара и крахмальной патоки с восковым покрытием. Такие конфетки весили 1 грамм. Хранились в холодильнике, дети с удовольствием их глотали, и для вакцинации не нужен был квалифицированный медперсонал. 84 Пересадка почки Джон Меррилл, Джозеф Мюррей и близнецы Херрики 1954 год 23 декабря 1954 г. была сделана первая успешная пересадка почки, после которой пациент прожил несколько лет. Мало того, он еще и женился на медсестре, которая вызвалась дежурить в его отделении под Рождество. Современная трансплантология началась с операции, которая стала возможна благодаря уникальному стечению обстоятельств. В этой истории полдюжины героев, и, поведи хоть один из них себя иначе, могло бы ничего не получиться. Из всех внутренних органов почка — наиболее простой объект для трансплантации. Успешные опыты на собаках были выполнены еще в начале XX в. Но операции на людях, начиная с первой, сделанной Юрием Вороным в Харькове в 1933 г., заканчивались неудачно. Пациентка Вороного умерла из-за нежизнеспособности донорской почки, взятой из трупа. Хирурги пробовали более «свежие» органы с идентичной группой крови. В 1951 г. была попытка пересадить почку обезглавленного преступника, которую доставили в больницу прямо из-под гильотины. Иммунная система реципиента отторгла этот орган, хотя он был тщательно подготовлен. Октябрь 1954 г. Доктор Джон Меррилл (1917–1984) демонстрирует братьям-близнецам Херрик искусственную почку, работавшую в клинике Бригем с 1948 г. Эта машина позволила Ричарду Херрику (в центре) не умереть от терминальной хронической почечной недостаточности, пока готовилась операция по пересадке почки от донора-близнеца (Рональд, стоит справа). В то время искусственная почка считалась роскошной игрушкой для избранных, существующей в единственном экземпляре. Даже в США профессора говорили сту-дентам-медикам, что нечего даже мечтать о возможности выписывать пациентам диализ на регулярной основе. Меррилл считался чудаком, а в его мечту не верил почти никто за пределами больницы В Париже под Рождество 1952 г. мать героически пожертвовала собственную почку травмированному сыну. Впервые в истории медицины здоровый человек добровольно отдал свой внутренний орган, чтобы спасти умирающего. Но даже такое минимальное различие в геномах запустило иммунный ответ. Встал вопрос: а возможна ли в принципе трансплантация органов брюшной полости человека? Нужен был эксперимент над гомозиготными близнецами, чьи гены идентичны: такие естественные клоны развиваются из одной яйцеклетки, оплодотворенной одним сперматозоидом. Для опыта нужны были два человека: один больной настолько, что кроме трансплантации пути к спасению нет, а другой должен быть абсолютно здоров и готов жить дальше без одной почки. Такие братья — Ричард и Рональд Херрики — родились в 1931 г. в Калифорнии. К 23 годам Ричард практически умирал от гломерулонефрита и гипертензии и был направлен в Бостон, где в клинике Бригем (клинической больнице Медицинской школы Гарвардского университета) имелась единственная на все США искусственная почка. Вообще, первую искусственную почку сделал во время войны голландец Виллем Колф из подручных материалов: барабан был взят из двигателя сбитого бомбардировщика, а мембраной служила оболочка для сосисок. Главный врач бостонской больницы Джордж Торн пригласил голландца к себе на работу и поручил хирургу Джону Мерриллу сделать из кустарного устройства настоящую машину. Получилось чудо техники, спасавшее больных с почечной недостаточностью. Меррилл успешно проводил диализ, но его машина только продлевала жизнь. Настоящим решением проблемы могла стать пересадка почки. Узнав, что у Херрика есть брат, Меррилл сделал пробную пересадку кожи одного близнеца другому — отторжения не наступило. Рональд Херрик был согласен отдать брату почку. Оставалось убедиться, что они в самом деле идентичные близнецы. Генетического анализа не существовало, и Меррилл обратился в полицию: у обоих братьев сняли отпечатки пальцев. У гомозиготных близнецов они различаются только нюансами, которые едва замечают профессиональные криминалисты. Так в данном случае и было. Но сам Меррилл оперировать не мог. У него был лишь опыт нескольких неудачных попыток пересадки почки, закончившихся отторжением. Главврач Торн решил найти специалиста без такого морального груза за плечами. Самым ловким хирургом больницы слыл Джозеф Мюррей. Во время войны он занимался пластикой лица обожженных и знал о пересадке тканей больше других сотрудников. Чтобы вызвать его интерес к теме, Джон Меррилл раскопал в медицинской периодике случай 1937 г., когда хирург пересадил пострадавшему от сильного ожога кожу его идентичного близнеца и эта кожа прижилась идеально. Обнаружилось всего одно такое наблюдение, но оно вызвало у Мюррея профессиональную ревность и желание попробовать то же самое с почкой. Наконец, нужен был еще один хирург с железными нервами, который бы вырезал у здорового брата почку и не испугался возможных последствий: за неимением законодательной базы «в случае чего» он бы нес уголовную ответственность как лицо, причинившее тяжкие телесные повреждения. По счастью, и такой человек в больнице нашелся, его звали Хартвелл Харрисон. Перед ним встали невиданные прежде этические проблемы. Он поговорил с юристом, опросил коллег, проконсультировался с протестантским, католическим и православным священниками, с муллой, раввином и ламой. Но ответа ему не давали ни законы, ни священные книги, ни великие врачи прошлого. Перед самой операцией донор задал команде хирургов вопрос: «Обязаны ли специалисты вашей больницы лечить меня в дальнейшем, после операции?» Харрисон с ходу сказал: «Конечно, нет». А потом спросил донора: «Рональд, как ты думаешь, кто-нибудь из присутствующих в этой комнате откажет тебе потом, если понадобится медицинская помощь?» В самом деле, у трансплантологов не существовало никаких законных обязательств перед этим человеком. Его судьба была делом их совести и профессиональной чести. Рональд поверил им, и операция состоялась. Ричард Херрик поправлялся необычайно быстро. Уже на следующий день после операции у него проснулся аппетит и появился огонек в глазах, чего прежде при трансплантациях не случалось. Наступало Рождество, и сотрудники больницы разъехались по всей стране навестить родителей. Дежурить в послеоперационном отделении остались добровольцы из Бостона, а опекать Ричарда поручили медсестре по имени Клэр. Ни один из ее больных еще не удостаивался такого внимания: у больницы даже в праздник паслись репортеры. Ричард был молод и красив, хорошо пел, и у него был замечательный брат. А пациенту на фоне его переживаний медперсонал виделся ангелами, ни больше ни меньше. Через две недели он чувствовал себя совершенно здоровым. Меррилл опасался за его новую почку: тогда думали, что любое неосторожное прикосновение могло повлечь отрыв имплантированного органа. Для Ричарда сконструировали прикрывающий бедра пластиковый ортез, смахивающий на средневековый пояс верности. Да он так и не надел эту штуку: у него начался роман с Клэр. Они поженились и прожили вместе до самого 1963 г., когда Ричард умер от коронарной недостаточности. То было осложнение гипертензии, от которой он страдал, пока болел. Но Ричард успел стать отцом двух дочерей, одна из которых потом работала медсестрой в отделении диализа. Проводивший операцию Джон Мюррей в 1990 г. удостоился Нобелевской премии. В своей лекции он сказал, что это награда всей команде, и отдал свою премию больнице. Донор Рональд Херрик стал школьным учителем, а потом был фермером и умер только в 2010 г., немного не дожив до 80. Его левая почка до самого конца прекрасно справлялась в одиночку и никогда не подводила его. 85 Возбудитель трахомы Тан Фэйфань 1958 год 9 февраля 1958 г. вирусолог Тан Фэйфань закончил эксперимент на своем глазу, доказав, что хламидии вызывают трахому, которой в те времена болел каждый шестой человек на Земле. Тан мог стать первым китайским ученым, удостоенным Нобелевской премии по физиологии и медицине, но вместо награды его ждало суровое наказание. После этого опыта трахома стала быстро отходить в область преданий. Свойства возбудителя изучили, подобрали схему лечения антибиотиками, и началась глобальная ликвидация. Большинство нынешних врачей видели трахому только на картинках. Публика уже забыла эту глазную болезнь, от которой внутренняя сторона века воспаляется и со временем рубцуется. В двух случаях из ста рубцы закрывают слезные протоки, глаза высыхают, наступает слепота. У остальных воспаленная роговица постепенно мутнеет и все хуже пропускает свет. Ощущения больного трахомой хорошо передает китайское название этой патологии — «ша янь», буквально — «песок в глазах». Трахома заразна, особенно в начальной стадии. До войны ею страдала половина Китая, в деревне даже до 90 %. Статистика отражена в старинной китайской пословице: «Из десяти глаз девять — с песком». Пословица, заметим, не о трахоме вовсе, что и показала биография Тан Фэйфаня. Он родился в 1897 г. в обедневшей аристократической семье. Денег хватило только на образование детей. Когда Тан учился в медицинском колледже Чанши, его увлекла микробиология. Как выпускник с отличием, он получал выгодные предложения, но от практики отказался: «Ну сколько человек вылечит за свою жизнь доктор? Вот если найти причину какой-нибудь массовой болезни, предотвратишь сотни миллионов случаев». Трахома в 1920-е гг. наглядно подтверждала эту мысль. Лечение шло долго и стоило дорого. Пока пузырьки на воспаленных веках не успели зарубцеваться, их выдавливали на мучительных процедурах, которые врачи официально называли экспрессиями, а между собой — «репрессиями». Медики при этом еще и заражались от больных: плодившийся на веках возбудитель трахомы оставался неизвестен. Как и возбудители половины других инфекций. Тан поехал стажироваться в Гарвард, где его учителем был Ханс Цинссер (1878–1940), который исследовал повторный сыпной тиф, носящий ныне название болезни Брилля — Цинссера. Американец был доволен Таном, и молодой человек хотел остаться в Гарварде, когда ему написал старый учитель, вице-президент его колледжа Янь Фуцинь. Оказывается, Чан Кайши решил создать в Шанхае первый в Китае вуз для преподавания доказательной медицины, но делать это некому. Тан был нужен на родине, где ему предложили первую кафедру микробиологии, тем более что в Шанхае была возможность заниматься наукой. В ходе этих занятий Тан Фэйфань пытался вызвать у себя трахому введением бактерии, которую микробиолог Хидэё Ногути считал возбудителем. Оказалось, великий японец ошибался. Это исследование сделало Тану имя в микробиологии. В 1937 г. его научную работу прервали другие японцы — императорские армия и флот, без объявления войны напавшие на Шанхай. Китайская армия была слаба, ее медицинская служба никуда не годилась. Тан Фэйфань забросил микробиологию и со своими студентами организовал для военных скорую помощь. Три месяца, пока шли бои, преподаватели оперировали в 600 метрах от передовой. Жену Тан успокаивал: «Я слишком маленькая мишень [он был 160 см ростом], по мне всегда промажут». Действительно, японцы в него не попали. Когда Шанхай был сдан и установилось перемирие, Тан счел свой долг перед родиной выполненным и собрался в Британию, куда его пригласили исследовать вирусные инфекции. И тут снова пришло письмо от Янь Фуциня. Старый учитель писал из Ухани, что в глубине страны чудовищная эпидемия сразу нескольких болезней. Импортных вакцин нет, надо создавать свое производство, нужен микробиолог-консультант. Тан поехал в Чаншу, где находился эвакуированный с захваченного японцами севера Центральный департамент вакцин. Начальства нет, оборудование по дороге растеряли. Одна половина коллектива днем играла в футбол, ночью спала, другая — спала днем, а по ночам пила спирт. Консультант без полномочий сделать ничего не мог, надо было становиться директором. Прежнего директора Тан подсидел, используя связи жены: его тесть-военный входил в правительство Чан Кайши. Едва начали производить вакцину от бешенства, как японцы разбомбили лабораторию и производственный цех. Пришлось перебираться на юг, в Куньмин. Там для производства вакцин выделили здание, но средств на оборудование не было. Тогда друзья из финансового ведомства предложили Тану украсть деньги. Они придумали схему «short sale наоборот», до сих пор весьма популярную у китайских мошенников. Тан заложил в государственном банке здание своего ведомства, а потом разобрал одну стену, имитируя обрушение по ветхости. Стоимость здания снизилась в разы. Short sale — это когда банк прощает заемщику долги и продает заложенное имущество по любой цене, лишь бы только избавиться от него. Покупателем за одолженные у частных банков наличные оказался тот же Тан Фэйфань. На разницу в цене он отремонтировал здание и развернулся. Поставил на поток противостолбнячную сыворотку и вакцины от холеры, оспы, сыпного тифа. Этими вакцинами снабжалась не только китайская армия, но и сражавшиеся с японцами в Бирме англичане и американцы. Мало того, узнав о пенициллине, Тан Фэйфань отыскал под боком нужную плесень и начал выпуск собственного антибиотика, не имея даже электричества. Необходимый для этого лед поставляли эвакуированные из столицы физики в обмен на выращенных в виварии свиней. В ледниках пенициллина получалось мало, всего на несколько десятков раненых. Но этого хватало американским летчикам, которые прикрывали войска Чан Кайши с воздуха. Вверху слева: экспериментальная трахома, вызванная введением огромной дозы возбудителя в глаз ученого, на 26-й день после заражения, до начала лечения. Внизу слева: Тан Фэйфань (1897–1958, крайний справа) и его сотрудники в 1956 г., после первого в мире удачного опыта серийного культивирования возбудителя трахомы вне человеческого организма. Внизу в центре: сделанное Таном фото возбудителя трахомы, 2150-кратное увеличение. Внизу справа: советский офтальмолог и микробиолог Анатолий Альбертович Шаткин (1928–1994), который в 1961 г. повторил опыт Тана, вызвав у себя трахому; на верхнем фото (справа) — его глаз После войны Тан в последний раз думал уехать из Китая: как деятель правительства Гоминьдана он опасался победивших коммунистов. Отослав жену с сыном в Америку, уже отправил свой багаж в Гонконг. 4 апреля 1949 г. Тан должен был сесть на пароход, но после бессонной ночи решил не уезжать. Слишком уж много вложил он в охрану здоровья китайцев, она стала делом его жизни.