Перегонщик кивнул и пошёл в комнату, а там поднял диван, принялся выкидывать из него на пол пачки банкнот, только не в банковской упаковке, а пухлые и рыхлые, перетянутые аптечными резинками. Сотни, двухсотки, пятисотки, реже — тысячные. — Сколько тут? — уточнил я, когда он закончил. — Триста пятьдесят точно наберётся. Я для виду поморщился, хоть сделал бы всё и бесплатно, и сказал: — Остаток по факту добьёшь, уже после вынесения приговора. Устраивает? — Я точно нигде фигурировать не буду? — Точно, — подтвердил я. — Всё, звони Козлову и договаривайся о встрече в кафетерии. Скажи, что дело не терпит отлагательств. Пусть ноги в руки и туда. Лемешев захлопал глазами. — Так это Влад… — Нет! — отрезал я. — Влад лишь занесёт деньги нужным людям. Он же из городского управления, а нам районное нужно. Ну ты чего? — А сам почему не позвонишь? — Потому что звериный оскал капитализма. Бесплатно сейчас никто и палец о палец не ударит. Меня Козлов пошлёт. Тебя нет, ты — нужный человек. Только о деле не говори, а то он найдёт причину отказаться. В итоге после недолгих препирательств Лемешев всё же позвонил старшему оперуполномоченному и договорился с ним о срочной встрече в кафетерии. Я скидал пачки денег в пластиковый пакет, затем приник к дверному глазку и оглядел лестничную площадку, но и так выскользнул в подъезд с револьвером в руке. Убрал оружие в карман, лишь окончательно убедившись в отсутствии опасности. — Дверь никому не открывай! — предупредил я Лемешева и поинтересовался: — Ты урода этого на фига вообще пустил? — Да он у сестры ключи подрезал! «Или она их сама дала», — подумал я, но вслух этого предположения высказывать не стал, уточнил: — Ключи у него остались? — Нет. Вот они! Лемешев взял с тумбочки связку ключей и позвенел ими, я кивнул и покинул подъезд через чёрный ход, дверь которого оказалась заперта изнутри на засов. 25|12|1992 вечер До кафетерия шёл, нервно поглядывая по сторонам, но — обошлось: не наткнулся ни на милицейский патруль, ни на братву Кислого. Взял стакан гранатового сока и выдул его, морщась, после купил уже яблочного с мякотью, к нему набрал бутербродов. Пока перекусывал за стоячим столиком, попутно копался в пакете с деньгами. Рассовал по карманам несколько пачек, сочтя сто пятьдесят тысяч своей законной долей посредника. Негромко бормотал радиоприёмник, после трансляции новостей заиграла знакомая композиция. Эй, ямщик! [1] Поворачивать к чёрту? Ну уж нет, теперь только вперёд, а там как кривая вывезет. Пан или пропал. Назад сдавать — не вариант. Showmust go on, короче. Вошёл Козлов, глянул так, что сразу стало ясно: лёгкого разговора не выйдет. Впрочем, я на лёгкий разговор не уповал изначально, беспечно улыбнулся в ответ. Опер сначала перекинуться парой слов с Алёной, затем дошла очередь и до меня. — Никак не угомонишься, смотрю? — негромко произнёс он, встав напротив. — Поговорить надо. — Не надо нам с тобой разговаривать, Серёжа. Я тебя только арестовать могу. Угроза в голосе капитана прозвучала отнюдь не наигранная, и разом заныло под ложечкой, но страха я не выказал и заявил в ответ вроде как совершенно спокойно: — Я бы советовал всё же выслушать меня, если рассчитываешь и дальше работать с Лемешевым. — Серьёзно, Сергей? — прищурился опер. — Ты в самом деле думаешь, что барыга пожертвует ради тебя своими прибылями? — А ему не до прибылей будет. И нет, вовсе не из-за меня. Я сейчас тут по его поручению вообще-то. Козлов моё заявление всерьёз не принял, покривил уголок рта. — Ври больше! — Если б не я, выскребли бы у него сейчас всё до донышка. Не веришь — позвони и спроси. Если не поможешь, ещё и выскребут. И самого нахлобучат. Опер глянул недоверчиво, но всё же разрешил: — Излагай. Я начал издалека. — У Лемешева есть сожительница, у сожительницы — младший брат. Этот малолетний придурок связался с местными отбросами и подсел на наркоту. Сначала из дома деньги пропадать начали, затем он стал вещи выносить. Севе, когда тот возмутился, глаз подбил. Ну а сегодня заявился с дружками за всей кубышкой. Козлов презрительно скривился. — Тоже мне проблема! Пусть заявление пишет! — Не дурнее паровоза, неоднократно Севе это предлагал, а он ни в какую. Сожительница к братику привязана, а Сева к ней. Надо посадить пацана так, чтобы Лемешев в стороне остался. — И ты предлагаешь повесить на него убийство Немцова? — догадался опер. — А не слишком круто? — В том-то и дело, что не повесить. Думаешь, чего я сегодня к Севе зайти решил? Пересказ истории, поведанной бывшим одноклассником, много времени не занял, Козлов нахмурился и спросил: — Я вам зачем? Иди с этим к Ибрагимову! — Напряги серые клеточки, Варнике! — потребовал я. — У тебя же весь расклад на руках. Скажи, почему я с этим к Ибрагимову пойти не могу? — Он конкретно тебя посадить хочет? — с нескрываемым скепсисом предположил оперативник, затем понимающе протянул: — А-а-а!.. — Вот тебе и «а-а-а»! — скривился я. — В друзьях у Фили Зимина младший брат Ибрагимова, а проучить Йосика должны были молодые. Молодые, не молодой. Если начну об этом трепаться, точно в камере самоубьюсь. Козлов поджал губы. — И чего ты от меня хочешь? — Раскрути это дело. — На каком основании? Я убийством Немцова не занимаюсь. Улик нет, даже показаний нет! Ничего нет! Зимин в несознанку уйдёт, а если я младшего Ибрагимова хотя бы даже просто на беседу приглашу, его брат сразу к начальству жаловаться побежит! Я вздохнул. — Не надо этих малолеток вообще трогать. Слабое звено там Артём Захаров. Его в части побили, он из госпиталя сдёрнул. Может, и не дезертир официально, но формально военнослужащим так и числится. Плюс у него при себе сегодня выкидной нож был. Прихватите его с ножом, соврёте, будто Лемешев на них заявление написал и Филя всех сдал, дисбатом пригрозите. Дальше останется только пообещать дело на тормозах спустить, если он по убийству показания даст. Мигом расколется. И официально всё чисто будет, комар носу не подточит: ехали по делу, обратили внимание на подозрительное поведение, изъяли нож, пробили по картотеке и начали проверять на предмет ранее совершённых преступлений. Вы в своём праве. Козлов поморщился. — Сам он при убийстве не присутствовал, показания с чужих слов за доказательство не прокатят. — А тебе с ними в суд не идти! Выкатишь Ибрагимову ультиматум: либо регистрируешь показания официально и его отстранят от дела, либо он вправит брату мозги и тот сдаст кореша, а сам пойдёт по делу свидетелем. Зимина уболтать будет проще: смысла ему на себя заказное убийство организованной группой лиц по предварительному сговору вешать, если можно на по неосторожности или из хулиганских побуждений соскочить? Адвокат против не будет, адвоката Сева наймёт. — Не нравится мне это! — прямо заявил опер, пришлось выкладывать на стол свой последний аргумент, и «выкладывать на стол» — это в буквальном смысле, не фигуральном. Я передвинул Козлову пластиковый пакет с наличкой и пояснил: — Сева платит двести тысяч сразу и ещё сто пятьдесят после вынесения приговора. Опер презрительно фыркнул. — Мало? — удивился я. — Не поражает сумма воображение, да? А у тебя сколько оклад? Тысяч десять? На нетрудовые доходы рассчитываешь? Так их не будет! Лемешев со следующего года на югославские тачки переключиться собирается, они чистые, в угоне по линии интерпола не значатся. На учёт поставить их не в пример проще будет, обойдётся без твоих связей. Хочешь остаться в деле — помогай. И вот тут я, наверное, палку слегка перегнул. Очень уж зло глянул в ответ оперативник. — Так, да? Вот что я тебе скажу, Серёжа: на чужом горбу в рай не въедешь. У нас хозрасчёт. Нужен результат — плати.