– Сразу видно, что вы из столицы, – вздохнул парень. – Ничего не понимаете. – А что я должен понимать? – удивился Иван. Паренек посмотрел на него с укором. – Папиросы сейчас в цене, – пояснил он. – Почти нигде не достать. И если ты дяденька дашь мне пару штук, то я у Скворчихи их на молоко поменяю. – Теперь понятно, – выдохнул Наумов. – И давно ты тут, на аэродроме промышляешь? – Как тятя захворал, – пожал плечами пацан. – Тут самое хлебное место. Когда самолеты прилетают, людей уйма. Можно много папирос настрелять. Один раз даже две банки тушенки дали. – Гордо добавил он. – Ну, да… – задумчиво произнес Наумов. – Звать то тебя, как, боец? – Иваном кличут, – беззубо улыбнулся тот. Словно ледяная ладонь неожиданно сжала его сердце. Даже слезы из глаз брызнули. Он пытался что-то сказать, но не смог. – Дяденька вам плохо? – Все хорошо, – еле выдавил из себя тот. – Меня кстати тоже Иваном зовут. – Тезки значит! – обрадовался паренек. – А мамка то у тебя есть? – Была, как нет? – удивился тот. – Да померла в прошлом годке. Перед глазами Наумова пролетела почти вся его жизнь: детство без отца, умершего, когда ему не было и пяти, слезы матери по ночам, школа, военное училище… Он скинул с плеча вещмешок с личным пайком и, протянул его пареньку. – Это тебе, тезка. Здесь есть все, что бы вы с отцом ни в чем не нуждались некоторое время. – Ты шутишь, дядя Иван? – развязав узел и обозрев содержимое, спросил он. – Тут богатства на миллион! – Ни капли, – уверил тот. – Я и без этого проживу. А тебе надо. – Спасибо, дядя Ваня! Вот теперь мы заживем. Можно я пойду? – Подожди, – остановил его Наумов. – Чем отец-то болеет? – Фельдшер сказал, что грудь воспалилась. – Воспаление легких? – Не знаю, – признался тот. – Ладно, это не важно, – произнес Иван, доставая из нагрудного кармана несколько крупных денежных купюр, любезно предоставленных ему Серовым на «всякий случай». – Держи. Дашь одну фельдшеру, скажешь, что дядька, брат отца передал. Больше не давай, пусть сделает все, что бы его вылечить. Будет спрашивать, что за дядя – говори, что двоюродный, военный летчик, проездом был, а сейчас на фронте. Если что ни так, скажи – прилетит, голову отвернет. Понял? – Как не понять, дядя Ваня? – Беги домой! – Бегу! – паренек схватил вещмешок и припустил в сторону деревеньки, видневшийся неподалеку. Только теперь Наумов почувствовал себя хорошо. Долетели без приключений. Кавказ встретил мелким, не по сезону теплым дождем. Поляну, на которую приземлились, аэродромом можно было назвать с большой натяжкой, поэтому Иван про себя поаплодировал пилотам за их мастерство. – Через полчаса собираемся у терминала! – громко объявил старший группы, и еще раз напомнил. – Пол… часа! Команда поднялась со своих мест, разбирая вещи, притороченные веревочной сеткой по центру фюзеляжа транспортника. Наумов, как и все, подхватил свои вещи и спрыгнул на траву аэродрома. Сквозь марево дождевых туч, солнце светило слабо, поэтому горные кручи вокруг казались еще более серыми и неприступными. Знакомый пейзаж. Даже переместившись на пару километров, он почти не измениться. На этом многие погорели. Непонятная волна страха накатила, вызвав из памяти яркие картинки из прошлого. Горы, горы – вокруг одни неприступные камни. Несут они смерть и боль русскому человеку, и никто, вот уже почти два века, не может понять, почему именно так, а не иначе. Иван закинул на плечо вещмешок, три раза переплюнул, согласно поверью, и направился в сторону лагеря, куда уже от самолета потянулась цыпочка грузов. Когда он подошел, почти вся команда была в сборе. Вместо пары грузовиков, что доставили их до самолета на подмосковном аэропорту, здесь весь скарб грузили на дюжину лошадей, приторачивая груз с помощью специальных креплений. Наумов заметил, что животные вели себя спокойно, стойко принимая тяжести быта. В принципе, и быть по-другому не могло. Слишком высока была ставка, поэтому все организовывалось по высшему уровню. Дождь закончился. Сквозь рваные тучи выглянуло вечернее солнце. – Ты уже здесь? – Увидев его, произнес старший. – Ну, и хорошо, сейчас будем выдвигаться. – Время к вечеру, – взглянув на солнце, сказал Иван. – Я думал, тут заночуем. – А тебе и не надо думать, – усмехнулся он. – Все уже продумано. В паре километрах выше, есть заброшенная метеостанция, там и остановимся. Так, что не беспокойся. Все будет нормально! Иван не ответил, понимая, что от него сейчас ничего не зависит. Все измениться только там, в горах, ближе к месту назначения. – Ты сейчас иди и оглядывайся, – посоветовал старший. – Вспоминай местность. Нам плутать не с руки. Не ровен час на фрицев нарвемся. По данным разведки в этих местах еще несколько групп недобитых осталось. Оружие у нас есть, но, сам понимаешь – где мы, а где они. Они тут уже каждый камень знают. – А как же проводники? – кивнул Иван в сторону двух кавказцев, присоединившихся к группе уже здесь, в горах. – А как ты думаешь? – ответил вопросом на вопрос старший. – Ерунду сказал… – Сам все понимаешь, – одобрительно кивнул тот. – С них – только дорога, а насчет засад, извини, думаю, они ничего не знают. Если, конечно не в деле… – А такое, что, может быть? – удивился Наумов. – Нет, конечно. Все – люди проверенные. Иначе и быть не может. Какое-то время шли молча. Иван, как и советовал старший группы, пристально всматривался в окружающий пейзаж, но вскоре понял, что это бесполезно. Горы, камни, кустарник – все едино. Глазу не за что зацепиться. Что бы как-то разнообразить путь, спросил. – А звать то тебя как, старшой? – Тебе это важно? – пристально посмотрел на Наумова тот. – Ну, раз уж нам вместе… – Василий, – ответил он. – Раз уж мы вместе… Вот, кстати и станция. Впереди, метрах в двухстах выше по дороге, показался старый, полуразвалившийся сарай. Когда добрались до станции начало темнеть. Устроили привал под ее крышей, сквозь которую можно было разглядывать звезды. Разожгли костер, поужинали сухпайком, и улеглись спать, выставив охранение. К тому времени лагерь окутала непроглядная мгла. Вытяни руку вперед – ладонь пропадет из виду, словно окунул ее в темную воду. Ивану не спалось. Он прокручивал в памяти последние события, пытаясь восстановить детали. Особенно время, проведенное в горах, в плену у отряда Шефера, что бы найти ключ к дверце ведущей домой. Для этого надо отыскать старый зиндан, но он мог оказаться где угодно, блуждая в пространстве и времени по известным только ему физическим законам. «Сингулярность» – так называл это явление Серов. Чем больше Наумов пытался вспомнить, тем путанее становились картинки в голове. В конце концов, он плюнул на это занятие, надеясь, что вспомнит детали, когда окажется на знакомой местности. Глава 28 Густой туман окутал горы, поэтому отряд двигался очень медленно. Каждые полчаса делали остановку – сверяли путь с картой и компасом. Проводники криво усмехались, заверяя, что и без этого доведут до нужного места. Может хвастались, а может попросту боялись, что им уменьшат обещанный гонорар. К полудню туманная пелена полностью рассеялась. Подул ветерок, просушивая набухшую от влаги одежду и амуницию. Скорость отряда заметно увеличилась. Наумов шел в середине группы, и глазеть по сторонам было некогда. Люди кругом крепкие, тренированные. Зазеваешься – затопчут, или случайно столкнут в пропасть. Но все же он пытался осмотреться, так как до приблизительного места назначения оставалось не так уж и далеко. Впрочем, глазу зацепиться особо было не за что. Вокруг один и тот же пейзаж – луговые травы сменяются нагромождением каменных глыб, оврагами и расщелинами, с журчащими на дне горными ручьями. Вода в них была на редкость чистая и настолько ледяная, что аж зубы сводило. Один из таких ручьев оказался совсем рядом с тропой, и Иван успел набрать во флягу свежей воды, предварительно вылив вчерашний чай. Когда до плановой остановки на обед оставалось минут двадцать, неожиданно раздалась команда старшего: – Стой! Причина остановки стала ясна, как только подтянулись к голове группы. Все стояли на вершине небольшого хребта, а дальше, местность полого опускалась, переходя в обширную поляну, поросшую сочной, зеленой травой. И почти по центру этого великолепия скрючились останки самолета. Скорее всего – среднего транспортника. Нос его был сплющен, одно крыло полностью оторвано, и скорее всего, покоилось, где то в глубокой траве. На задранном к небу хвосте черной и белой краской нарисован бортовой номер – тринадцать двадцать пять и равносторонний крест, что указывало на принадлежность самолета к люфтваффе. – Мы близки к цели, – в полголоса произнес старший, повернувшись к подошедшему Ивану. – Разобьем лагерь тут. – Ты уверен?