Зинаида уткнулась лицом в ладони и зарыдала – безутешно, горько, выплакивая горячими слезами всю горечь, накопившуюся за долгие, очень долгие годы. По-настоящему она жила именно сейчас, всего год, год, когда в ее жизни появился седой мужчина с телом спортсмена и тяжелым, усталым взглядом человека, видевшего слишком многое. Многое такое, о чем Зинаида могла только догадываться. Только теперь она поняла, как его любит и как он ей дорог, и Зина не выдержала, протянула руку и сняла трубку телефона – позвонить! Объяснить! Попросить прощения! Вернуть все на место – пусть он будет! Пусть делает что хочет – пусть хоть толпу любовниц заводит, лишь бы он был рядом! Лишь бы не уходил! Лишь бы был с ней! И тут же в голову пришла где-то услышанная ею истина: «Если любишь человека – отпусти его! Не усложняй ему жизнь!» И она положила трубку на место. Все кончено. И не надо ворошить прошлое. Надо жить дальше – с болью в разбитом сердце, но жить! Жить, несмотря ни на что! Жить ради ребенка… Зина погладила округлившийся живот и закрыла глаза – даст бог все будет нормально, и у нее наконец-то появится ребенок. Долгожданный, любимый, выстраданный ребенок! И отчество у него будет – «Михайлович». Или «Михайловна». Хорошее такое… русское отчество. * * * Я нажрался. Вот взял и нажрался! Благо, что с собой у меня было. Выпил бутылку виски, которым собирался угощать Нину, а после открыл бутылку импортного шампанского и тоже ее выжрал. Сидел и просто прихлебывал из горлышка, как воду. Без стакана, без закуски – просто пил, пил, пил… Я уже давно не пью. Обещал жене, что не буду пить, и не пью. Хотя и могу выпить немного вина или, под настроение, кружку ледяного пива жарким летним днем в хорошей компании. Но вот чтобы так нажраться – у меня такого не было уже много, очень много лет. Впрочем – ТАК у меня никогда не было. Чтобы нажраться виски «Блю лейбл» и добить себя бутылкой шампанского – такого еще никогда не было. Напиваться элитным сортом «Джонни Уокера» – это или аристократизм, или кретинизм. Его надо пить в хорошей компании, пробуя на вкус, ощущая, как в желудок проваливаются твои деньги – и немалые, надо сказать, деньги! А чтобы еще и заполировать шампанским… тьфу! Скотство какое-то! Но мне было плохо. Очень плохо. Не каждый день тебе дает отставку… хмм…, можно сказать, – жена. А как еще ее назвать, мою… нет, теперь уже не мою, Зину? Она же беременна от меня! Жена, и никак иначе. А как тогда быть с настоящей женой? Той, что оплакивает мою могилу в 2018 году? Никак. Она там, а я тут и, скорее всего, никогда к ней не вернусь – просто потому, что не смогу. И что тогда делать? Я же мужик! Да еще и помолодевший каким-то образом мужик! Меня, понимаешь ли, гормоны душат! Тестостерон чертов в голову бьет! Ну и в другие части тела… И вот я, весь такой помолодевший, весь такой брутальный, богатый и успешный, получаю отлуп от женщины, которую считал своей женой, а еще – своей спасительницей, своей боевой подругой, своим настоящим другом! Предательство, никак больше это не назовешь! Предательство! Я бы ее никогда не бросил! Никогда! Ниночка? Как тут вписывается Ниночка? Хмм… м-да… я сам себя поймал. Себя-то не обманешь. Ну да – Ниночка! И что? Ниночка просто для души! Это гормональный шторм! Это… это… в общем – отстань, совесть, к черту тебя! Теперь все не важно! Теперь хоть Ниночка, хоть Леночка, хоть все сразу! Нет у меня жен! Есть только подружки! У меня хватило сил доползти до унитаза, в «белом друге» я и оставил – и «Блю лейбл», и французское шампанское, и остатки завтрака, и хорошенькую порцию желудочного сока – когда уже нечем было блевать. И уснул на полу в туалете – несчастный, пьяный в умат, заблеванный и заплеванный. Отвратительный тип. Ночь я почти не помню. Помню только, что меня кто-то тащил, я отбивался, не давал меня перемещать, вроде как даже рыдал (стыдоба-то!). Поганая ночь была, точно. И на хрена мне под руку попалась сумка с выпивкой? Ослабел я без регулярной тренировки в «литрболе». Чтобы так «улететь» здоровому мужику?! Позорище! Впрочем – мешать виски и шампанское – и не то еще будет. Сказано же еще Аменхотепом Четвертым: «Не понижай градус пития, сукин ты сын!» Не сказано? Да мне плевать… я решил, что он так говорил, – значит, так тому и быть. Вот! Проснулся на рассвете – голый, как младенец, а рядом лежит Ниночка. Нет, не голая – в трусиках. В обычных трусиках – в горошек. Голова трещит так, будто сейчас лопнет, изо рта воняет кислятиной и перегаром, и вообще мир кажется совершенно мерзким и отвратным – кроме… ну да, Ниночки, конечно. Во сне она тоже прекрасна! А эти «горохнутые» трусики придают ей какой-то беззащитный, домашний вид… так и хочется прижаться к ней, поцеловать в коричневый упругий сосок… Но только не тогда, когда изо рта у тебя воняет, как с городской помойки! В душ! Сейчас же – в душ! Долго стоял под струями горячей воды, приходя в себя. Потом почистил зубы, побрился – содрал с щек почерневшую щетину. Задумался – а может, бороду отрастить? Ну а чего… нормально так-то с бородой! Буду как Толстой – борода и умище. Нет, насчет умища как-то не катит. После вчерашнего я в своем умище сомневаюсь. С какого рожна надо было так нажираться?! Я что, пацан? Девка истеричная?! Да что это со мной такое?! Ну, бросила меня жена, ну так ей же хуже! Не знаю, кому из нас сейчас было хуже, но мне определенно хреново. Подташнивало, и по-хорошему сейчас надо или опохмелиться, или лечь на кровать и лежать, пока похмелье не закончится само собой. Большего ничего сделать нельзя. Ну не врача же с капельницей вызывать? Нина уже была в своем форменном халатике и, видимо, ждала меня – лицо светлое, спокойное, как если бы проспала часов десять, не меньше. Хорошо быть молодым! – Я вообще-то почти не пью! – с ходу брякнул я, будто оправдываясь за вчерашнее. Хмм… почему – «будто»? – Я знаю… – грустно кивнула Нина. – Мне очень жаль. – Чего жаль?! – несказанно удивился я. – Тому, что я почти не пью? – Жаль, что твоя жена тебя бросила, – спокойно пояснила Нина, а меня будто обухом по голове стукнуло – откуда знает? – Ты мне все ночью рассказал, – пожав плечами пояснила Нина, видя замешательство на моем лице. – Что жена тебя бросила, что у нее от тебя ребенок, что она, наверное, нашла себе другого мужчину. – А еще что? Что еще я рассказывал? – спросил я, чувствуя, как холодеет внутри и сердце ледяными иголками ссыпается к пяткам. – Плакал. Говорил, что любишь меня, но у тебя есть еще одна жена. Что ты ее любил всегда и будешь любить всегда. Но никогда не увидишь, потому что она в ином мире. У тебя первая жена умерла, да? – Эээ… ммм… давай не будем об этом, ладно? Слишком больная для меня тема! – пролепетал я, давая себе зарок не пить – по крайней мере, до самой Америки. Да и там не пить! – Хорошо, не будем! – Ниночка встала, подошла ко мне и, обняв, поцеловала в губы. – Бедненький! Мне тебя так жаль! Слушай, у меня еще есть немного времени… хочешь? Я ничего не хотел. Совсем ничего! И это было постыдно. Мужчина должен хотеть женщину – даже если у него к горлу подкатывает комок желчи, потому что больше ничего подкатить у него не может. Ну нечему подкатывать! Ниночка не обиделась. Пообещала забежать днем, а еще – принести мне горячего чая и чего-нибудь перекусить. Насчет «перекусить» я отказался (даже затошнило), а вот горячего чая, да покрепче, – за эту идею я ухватился обеими руками. Впрочем – «перекусить» у меня тоже было, еду-то из «Березки» я никуда не дел! Вон она, в холодильнике лежит! Ниночка пришла минут через пятнадцать, принесла чайник с кипятком, стакан в подстаканнике, сахар, заварочный чайник и стакан со сливками. Так-то я не любитель пить чай с молоком или, как сейчас, – со сливками, но что-то просто от души пошло! Горячий сладкий чай со сливками! Вроде как и попил, а вроде как и поел. Для такого похмельного черта, как я, – самое то! Нина сидела за столом напротив и смотрела, как я вливаю в себя эту мутную жидкость – стакан за стаканом. Вот так вот подперла голову рукой и смотрела – как моя жена, там, в другом мире, в другом времени… Иэххх! Хорошо быть известным и богатым, вот только кто за меня порадуется так, как моя благоверная? Столько с ней прошли, столько пережили… и теперь она сажает траву на моей могилке, заливаясь слезами. Печаль, однако! Опять тоска навалилась. Чтобы отвлечься, решил кое-что узнать. – А как ты в номере оказалась? Кто тебе открыл? – Я сама открыла… прости! – Ниночка потупила взгляд. – Ключ-то запасной ведь есть! Ты на ужин не вышел, вот я и забеспокоилась. У дежурной спросила – нет, не видела. Попросила позвонить, напомнить – звоним, а ты трубку не снимаешь. Тогда я и заволновалась – а вдруг чего случилось? С сердцем, например! Открыла, нашла тебя на полу – думала, у самой сердце лопнет! Ну все – кончился мой любимый! – (Я чуть не вздрогнул на «мой любимый»). – Бросилась к тебе, щупаю… а ты вон чего, выпил. Я давай тебя тащить в комнату, а то простынешь на полу-то. Ты сопротивляешься, вцепился в двери – оттащить не могу. Ты вон какой здоровый! Потом отпустил и начал плакать, рассказывать мне о… ее Зина зовут, да? Ты ее любишь? Я посмотрел в глаза Нине, закусил губу, потом неохотно ответил: – Давай сейчас не будем об этом, ладно? – Ладно! – легко согласилась Ниночка и тут же спросила: – Скажи, а ты меня любишь?! Твою мать! Началось! Вот же началось! Ну вот зачем это все? Зачем эти выяснения с гаданием на ромашке?! Так хорошо все было! Зачем надо портить?! – Ты хочешь, чтобы откровенно? Или чтобы понравилось? – мрачно отвечаю я, у которого чай со сливками начал в желудке слегка бунтовать. Как бы того… на унитаз не зарычать! – Откровенно, конечно! – легко согласилась Нина. – Я тебя люблю и не скрываю этого! И ты не скрывай! – Я не знаю, – коротко ответил я. – Ну чего ты на меня смотришь? Мне с тобой хорошо, ты очень красивая девушка, надеюсь – и тебе со мной хорошо, так зачем усложнять? – Зачем? Ну… не знаю! – задумалась Нина. – Ты теперь свободный человек, и… прости, я не хотела! Видимо, я сделал такую зверскую рожу, что Нина испугалась. И я тут же ее успокоил: – Да ладно, чего пугаешься… просто тебе не кажется, что это как-то… неправильно, напоминать в этот самый момент о том, что меня бортанула моя жена? Ладно, закрыли вопрос. Давай начистоту: я в обозримом будущем жениться не собираюсь. И детей делать не собираюсь. Так что тебе надо об этом хорошенько подумать и решить – нужен тебе такой мужик или нет. Может, стоит подыскать парня помоложе и с планами на будущее, а не такого старого коня, как я? – Во-первых, ты не старый! Хотя и конь еще тот… жеребец! – хихикнула Нина. – Во-вторых, мне с моими однолетками неинтересно. Они такие… глупые! Неинтересные! Ты известный писатель, у тебя такая интересная жизнь – вон в Америку скоро поедешь! А они? Что они?! Или папенькины сынки, совсем рохли, или работяги, которые только и думают, как сшибить лишнюю копейку! Они скучные, понимаешь! А ты… ну такой интересный! Такой крутой! Такой сильный, умелый, галантный! Да ты мечта любой женщины! Я хочу быть с тобой! Кем хочешь! Хочешь – любовницей! Хочешь – женой! Только чтобы с тобой! Я и ревновать не буду! Хочешь – приведи женщину, только все равно лучше меня нет, я знаю! Я самая красивая! Самая добрая! Самая… самая… самая! Хи-хи-хи… Вот! – Самая дурочка ты! – усмехнулся я и вдруг вспомнил: – Ох ты ж… а я ведь тебе подарки купил. Вон, видишь, пакеты лежат? Иди посмотри, это все для тебя. Ниночка вспорхнула со стула, бросилась к пакетам, и через несколько секунд раздались ее вздохи и ахи: – Ах! Вот это да! Класс! Можно я примерю? – Можно, конечно! Тебе же куплено! – И я приготовился смотреть процесс примерки. Да, это было правда красиво. Ниночка, уже совершенно не стесняясь меня, разделась донага, за полторы секунды сбросив халатик и трусики (как змея выскользнула, и как это у женщин так эротично получается?!), и начала примерять французское нижнее белье. Потом надела платье – уже белое, но очень похожее на «маленькое черное платье», а потом с восторгом и писком нацепила на шею золотой кулончик. Зрелище было – отпадное! Господи, ну откуда берется такая красота?! Природная красота, без операций, ухищрений и даже практически без косметики! Все-таки бог совершенно не справедлив. Кому-то дает щедро, а кому-то то, что осталось в пыльном углу. Тут бог, конечно, расстарался, и красивая одежда только оттенила совершенство. Хорошо, что она не осознает силы своей красоты! Иначе бы вертела мужиками, как хотела! – пришло мне в голову. А потом я забыл обо всем. Я даже платье с нее снимать не стал, только повернул к себе спиной, стянул трусики, нагнул и… куда только девалось мое похмелье с тошнотой и слабостью! Все-таки я здорово помолодел. Только в молодости можно откалывать такие номера после ночи с пьянкой, с жутким похмельем, вдруг улетучивающимся как по мановению волшебной палочки, когда перед тобой маячит круглая попка прекрасной девушки! В общем, нам было очень хорошо. Так хорошо, что я боялся – об этом услышат соседи на два номера в стороны от нас и все те, кого ЭТО застало в коридоре. К обеду я уже почти отошел – вот преимущество молодого тела. Когда уселся за стол, взяв себе тарелку борщка и картофельное пюре с котлеткой (я прост в своих предпочтениях!), ко мне подсел подкравшийся со спины Паршин. – Привет, Михаил! Как успехи? – начал он неопределенно-стандартно. – Лучше всех! Цвету и пахну! – буркнул я с набитым ртом, подумав о том, что все-таки есть в номере, наверное, лучшее решение для похмельного социопата. Никто не будет приставать и нести всякую ересь. – Тут это… поговаривают, что на тебя жалобу написали. – Паршин понизил голос и оглянулся, как заговорщик. – Ну… типа разврат и все такое! – Кто написал? – Я так охренел, что даже есть перестал. – Какой разврат?! – Ну так… все знают, что к тебе девчонка из персонала ходит… Ниночка! И в номере ночует. Так вот и написали – что, мол, разврат тут устроил, совратил работницу сферы обслуживания, что подаешь плохой пример и вообще – порочишь образ советского писателя. Кто написал? Да этот вот… козел… и написал! Мирон Макарович. И еще несколько человек подписались – он ходил, собирал подписи. Большинство отказались, но некоторые подписались. Вот, как-то так! Вот же не было печали! У меня тут же и бесповоротно испортилось настроение. Удастся ли вообще досидеть в Доме творчества до конца срока? А может, свалить отсюда, пока меня не выгнали официально? – Ты это… не переживай особенно, – хмыкнул Паршин, вылавливая в стакане кусочек вареной груши. – Он время от времени пишет жалобы, всех уже замучил. Так что к его словам не особо-то и прислушиваются. Но будь осторожнее… это насчет Ниночки. Ее могут уволить. Скандала затевать не будут, но по собственному желанию – запросто. Ну а насчет тебя… да чушь это собачья – тут всякое бывало! Рассказывали, как один пьяный классик дебош устроил – так он телевизор разбил и мебель переломал! И ничего! Так что… забей. Я зачем тебе и сказал – чтобы ты был осторожнее, не так открыто.