– Я знаю… – грустно кивнула Нина – Мне очень жаль. – Чего жаль?! – несказанно удивился я – Тому, что я почти не пью? – Жаль, что твоя жена тебя бросила – спокойно пояснила Нина, а меня будто обухом по голове стукнуло – откуда знает? – Ты мне все ночью рассказал -пожав плечами пояснила Нина, видя замешательство на моем лице – Что жена тебя бросила, что у нее от тебя ребенок, что она, наверное, нашла себе другого мужчину. – А еще что? Что еще я рассказывал? – спросил я, чувствуя, как холодеет внутри и сердце ледяными иголками ссыпается к пяткам. – Плакал. Говорил, что любишь меня, но у тебя есть еще одна жена. Что ты ее любил всегда и будешь любить всегда. Но никогда не увидишь, потому что она в ином мире. У тебя первая жена умерла, да? – Эээ…ммм…давай не будем об этом, ладно? Слишком больная для меня тема! – пролепетал я, давая себе зарок не пить – по крайней мере, до самой Америки. Да и там не пить! – Хорошо, не будем! – Ниночка встала, подошла по ко мне и обняв, поцеловала в губы – Бедненький! Мне тебя так жаль! Слушай, у меня еще есть немного времени…хочешь? Я ничего не хотел. Совсем ничего! И это было постыдно. Мужчина должен хотеть женщину – даже если у него к горлу подкатывает комок желчи, потому что больше ничего подкатить у него не может. Ну нечему подкатывать! Ниночка не обиделась. Пообещала забежать днем, а еще – принести мне горячего чая и чего-нибудь перекусить. Насчет «перекусить» я отказался (даже затошнило), а вот горячего чая, да покрепче – за эту идею я ухватился обеими руками. Впрочем – «перекусить» у меня тоже было, еду-то из «Березки» я никуда не дел! Вон она, в холодильнике лежит! Ниночка пришла минут через пятнадцать, принесла чайник с кипятком, стакан в подстаканнике, сахар, заварочный чайник и стакан со сливками. Так-то я не любитель пить чай с молоком, или как сейчас – со сливками, но что-то просто от души пошло! Горячий сладкий чай со сливками! Вроде как и попил, а вроде как и поел. Для такого похмельного черта как я – самое то! Нина сидела за столом напротив и смотрела, как я вливаю себя эту мутную жидкость – стакан за стаканом. Вот так вот подперла голову рукой и смотрела – как моя жена, там, в другом мире, в другом времени… Иэххх! Хорошо быть известным и богатым, вот только кто за меня порадуется так, как моя благоверная? Столько с ней прошли, столько пережили…и теперь она сажает траву на моей могилке, заливаясь слезами. Печаль, однако! Опять тоска навалилась. Чтобы отвлечься, решил кое-что узнать. – А как ты в номере оказалась? Кто тебе открыл? – Я сама открыла…прости! – Ниночка потупила взгляд – Ключ-то запасной ведь есть! Ты на ужин не вышел, вот я и забеспокоилась. У дежурной спросила – нет, не видела. Попросила позвонить, напомнить – звоним, а ты трубку не снимаешь. Тогда я и заволновалась – а вдруг чего случилось? С сердцем, например! Открыла, нашла тебя на полу – думала, у самой сердце лопнет! Ну, все – кончился мой любимый! (Я чуть не вздрогнул на «мой любимый») Бросилась к тебе, щупаю…а ты вон чего, выпил. Я давай тебя тащить в комнату, а то простынешь на полу-то. Ты сопротивляешься, вцепился в двери – оттащить не могу. Ты вон какой здоровый! Потом отпустил и начал плакать, рассказывать мне о…ее Зина зовут, да? Ты ее любишь? Я посмотрел в глаза Нине, закусил губу, потом неохотно ответил: – Давай сейчас не будем об этом, ладно? – Ладно! – легко согласилась Ниночка, и тут же спросила – Скажи, а ты меня любишь?! Твою мать! Началось! Вот же началось! Ну вот зачем это все? Зачем эти выяснения с гаданием на ромашке?! Так хорошо все было! Зачем надо портить?! – Ты хочешь, чтобы откровенно? Или чтобы понравилось? – мрачно отвечаю я, у которого чай со сливками начал в желудке слегка бунтовать. Как бы того…на унитаз не зарычать! – Откровенно, конечно! – легко согласилась Нина – Я тебя люблю, и не скрываю этого! И ты не скрывай! – Я не знаю – коротко ответил я – Ну чего ты на меня смотришь? Мне с тобой хорошо, ты очень красивая девушка, надеюсь – и тебе со мной хорошо, так зачем усложнять? – Зачем? Ну…не знаю! – задумалась Нина – ты теперь свободный человек, и…прости, я не хотела! Видимо я сделал такую зверскую рожу, что Нина испугалась. И я тут же ее успокоил: – Да ладно, чего пугаешься…просто тебе не кажется, что это как-то…неправильно, напоминать в этот самый момент о том, что меня бортанула моя жена? Ладно, закрыли вопрос. Давай начистоту: я в обозримом будущем жениться не собираюсь. И детей делать не собираюсь. Так что тебе надо об этом хорошенько подумать, и решить – нужен тебе такой мужик, или нет. Может стоит подыскать парня помоложе и с планами на будущее, а не такого старого коня, как я? – Во-первых, ты не старый! Хотя и конь еще тот…жеребец! – хихикнула Нина – Во-вторых, мне с моими однолетками неинтересно. Они такие…глупые! Неинтересные! Ты известный писатель, у тебя такая интересная жизнь – вон, в Америку скоро поедешь! А они? Что они?! Или папенькины сынки, совсем рохли, или работяги, которые только и думают, как сшибить лишнюю копейку! Они скучные, понимаешь! А ты…ну такой интересный! Такой крутой! Такой сильный, умелый, галантный! Да ты мечта любой женщины! Я хочу быть с тобой! Кем хочешь! Хочешь – любовницей! Хочешь – женой! Только чтобы с тобой! Я и ревновать не буду! Хочешь – приведи женщину, только все равно лучше меня нет, я знаю! Я самая красивая! Самая добрая! Самая…самая…самая! Хи хи хи… Вот! – Самая дурочка ты! – усмехнулся я, и вдруг вспомнил – Ох ты ж…а я ведь тебе подарки купил. Вон, видишь, пакеты лежат? Иди, посмотри, это все для тебя. Ниночка вспорхнула со стула, бросилась к пакетам и через несколько секунд раздались ее вздохи и ахи: – Ах! Вот это да! Класс! Можно, я примерю? – Можно, конечно! Тебе же куплено! – и яприготовился смотреть процесс примерки. Да, это было правда красиво. Ниночка уже совершенно не стесняясь меня разделась донага, за полторы секунды сбросив халатик и трусики (как змея выскользнула, и как это у женщин так эротично получается?!), и начала примерять французское нижнее белье. Потом надела платье – уже белое, но очень похожее на «маленькое черное платье», а потом с восторгом и писком нацепила на шею золотой кулончик. Зрелище было – отпадное! Господи, ну откуда берется такая красота?! Природная красота, без операций, ухищрений и даже практически без косметики! Все-таки бог совершенно не справедлив. Кому-то дает щедро, а кому-то то, что осталось в пыльном углу. Тут бог конечно расстарался, и красивая одежда только оттенила совершенство. Хорошо, что она не осознает силы своей красоты! Иначе бы вертела мужиками, как хотела! – пришло мне в голову. А потом я забыл обо всем. Я даже платье с нее снимать не стал, только повернул к себе спиной, стянул трусики, нагнул и…куда только девалось мое похмелье с тошнотой и слабостью! Все-таки я здорово помолодел. Только в молодости можно откалывать такие номера после ночи с пьянкой, с жутким похмельем, вдруг улетучивающимся как по мановению волшебной палочки когда перед тобой маячит круглая попка прекрасной девушки! В общем, нам было очень хорошо. Так хорошо, что я боялся – об этом услышат соседи на два номера в стороны от нас, и все те, кого ЭТО застало в коридоре. К обеду я уже почти отошел – вот преимущество молодого тела. Когда уселся за стол, взяв себе тарелку борщка и картошку пюре с котлеткой ( я прост в своих предпочтениях!), ко мне подсел подкравшийся со спины Паршин. – Привет, Михаил! Как успехи? – начал он неопределенно-стандартно. – Лучше всех! Цвету и пахну! – буркнул я с набитым ртом, подумав о том, что все-таки есть в номере наверное лучшее решение для похмельного социопата. Никто не будет приставать и нести всякую ересь. – Тут это…поговаривают, что на тебя жалобу написали – Паршин понизил голос и оглянулся, как заговорщик – Ну…типа разврат и все такое! – Кто написал? – я так охренел, что даже есть перестал – Какой разврат?! – Ну так…все знают, что к тебе девчонка из персонала ходит…Ниночка! И в номере ночует. Так вот и написали – что мол, разврат тут устроил, совратил работницу сферы обслуживания, что подаешь плохой пример и вообще – порочишь образ советского писателя. Кто написал? Да этот вот…козел…и написал! Мирон Макарович. И еще несколько человек подписались – он ходил, собирал подписи. Большинство отказались, но некоторые подписались. Вот, как-то так! Вот же не было печали! У меня тут же и бесповоротно испортилось настроение. Удастся ли вообще досидеть в Доме творчества до конца срока? А может свалить отсюда, пока меня не выгнали официально? – Ты это…не переживай особенно – хмыкнул Паршин, вылавливая в стакане кусочек вареной груши – Он время от времени пишет жалобы, всех уже замучил. Так что к его словам не особо-то и прислушиваются. Но будь осторожнее…это насчет Ниночки. Ее могут уволить. Скандала затевать не будут, но по собственному желанию – запросто. Ну а насчет тебя…да чушь это собачья – тут всякое бывало! Рассказывали, как один пьяный классик дебош устроил – так он телевизор разбил, и мебель переломал! И ничего! Так что…забей. Я зачем тебе и сказал – чтобы ты был осторожнее, не так открыто. – Откуда они знают, черт подери? – раздраженно бросил я, запихивая в рот кусочек остывшей котлеты – Подглядывают что ли?! – Миш, чему удивляешься? – фыркнул Паршин – Ты ведь на виду! Модный, популярный писатель, богатый, известный. За твоими книжками гоняются, расхватывают как горячие пирожки! Думаешь, не обидно? Все мы стараемся, пишем, считаем себя гениями, и вдруг…появляется какой-то мужичок со своими сказками, и ему все блага! Как ты думаешь, мало найдется людей, которые захотят бросить в тебя камень? – Риторический вопрос? – усмехнулся я. – Еще какой риторический! – тоже усмехнулся Паршин – Даже из тех, кто тебе улыбается, кто здоровается и хвалит, найдется куча народа, который обрадуется, если ты попадешь в неприятности. И часть из них при первой возможности подставит тебе подножку. Так что…дерзай! Борись! Кстати, у тебя хороший вкус! Я тоже пытался за Ниночкой поухаживать, еще до тебя, но она наотрез отказалась даже разговаривать о встрече! Тут о ней половина мужиков мечтает, а вторая половина слюни на нее пускает! Хе хе хе… Паршин хихикнул, потом вздохнул: – Кстати, часть подписавших – женщины. Обидел ты их! – Чем?! – я едва не поперхнулся компотом. – А тем, что внимания не обращаешь! – снова ухмыльнулся Паршин – Они-то считают себя неотразимыми, великолепными! А ты проходишь мимо них, как мимо табуреток! Обидно! А ведь ты самый в этом месте завидный и желанный объект вожделения! – Тьфу на тебя! – фыркнул я, едва не расхохотавшись – да какой, к черту, завидный и желанный?! Я что, киноактер?! Или артист-певец?! Мужик, тертый жизнью, в возрасте уже! Нахрена я им?! Небось еще и замужние! – А что, у замужних строение тела другое? – тоже фыркнул Паршин – или им мужика не хочется? А ты, Миша, себе цены не знаешь! Ты высоченный, плечистый, с мужественным лицом – тебя даже шрам украшает! Молодой – тебе на вид больше тридцати пяти не дашь! То есть мужчина в самом соку, знаешь, что делать с женщиной! А еще – над тобой витает аура тайны! Ты неизвестно откуда взялся – может, инопланетянин?! Или тайный шпион, разведчик?! Вот как в «Щит и меч»! Там тоже герой все про себя забыл! Потому что потерял память в боях за светлое будущее народа! А то, что ты известный писатель, который деньги лопатой гребет, это не повод, чтобы в тебя влюбиться? Да ты бы видел, как бабы в зале краснеют и запинаются, когда ты входишь! Как они пожирают тебя взглядами! И самое интересное – даже те, кому за пятьдесят! – Эти-то какого черта? Им о душе думать надо! – досадливо сморщился я, ругая себя на отсутствие наблюдательности. Расслабился на «гражданке»! Нюх потерял! Хех…на красивой гражданке. – Ты только им об этом не скажи! – заговорщицки прошептал Паршин – убьют, прямо здесь! Батожком голову разобьют! Мы расхохотались, и остаток обеда болтали уже совсем о другом. Можно сказать – ни о чем. Паршин спрашивал что-то о международной политике, я автоматически отвечал – ничего интересного. Вообще, советский народ невероятно политизирован. Те, кто говорил, что советские люди ничем, не касающимся их жизни не интересовались – глубоко заблуждаются. Еще как интересуются! И происками международной буржуазии, и событиями за рубежом вроде каких-то катастроф и неприятностей. О наших катастрофах советская пресса никогда не писала, а вот о зарубежных, происшедших в странах, угнетаемых империализмом – это всегда-пожалуйста. Впрочем – может и правильно. Меньше знаешь плохого о своей жизни – крепче спишь. Что толку, если ты узнаешь, сколько людей сгорело на станции от взрыва газа? Или погибли в авиакатастрофе? Это как-то улучшит твою жизнь? Нет. А вот настроение испортит точно. И летать на самолетах начнешь бояться. Да, это правильно – не смаковать подробности катастроф. Уйдя в номер, я уселся за работу и не высовывался до самого ужина. Подумывал и на ужин не ходить, но все-таки пошел. И зря. В зале тут же наткнулся на инициатора движения: «За народное презрение проклятому Карпову» Мирона Макаровича Сядристого. Увидел его красную рожу, и едва с катушек не слетел. Так захотелось подойти и дать ему в морду – аж кулаки зачесались! Ну вот что, что людям надо?! Я что, отнял у них кусок хлеба? Жену увел? Дом спалил? Просто пишу свои сказочки, которые нравятся людям – ну за что, за что меня так истово ненавидеть? Может за то, что я чего-то добился? Что живу на гонорары от своих книг, а их книги не покупают? Ну почему люди такие злобные, мерзкие существа? Мда… Вот так и поймешь фразу: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Ей-ей понимаю эту актрису. Социопат? Да нет…не такой уж я и социопат. Просто не люблю дураков и подлых мразей. А их во все времена хватает – выше крыши. Я набрал себе на поднос еды и прямиком отправился к столу Сядристого. Не спрашивая разрешения сел напротив, и улыбаясь мерзейшей из своих улыбок, ласково спросил: – Ну что, козел, не стоИт? Хер не стоИт? – Вы что себе позволяете?! Да как вы смеете! – начал приподниматься над столом Сядристый, но я жестко и холодно прикрикнул: – Сидеть, козел! А то сейчас нос оторву, и скажу, что так и было! Из Сядристого будто вынули стержень. Он плюхнулся на место и замер, уставившись в меня красными, с перепою, глазами. – Что, обзавидовался?! Импотент поганый! Чужой радости позавидовал?! Гнида задохлая! Скоро тебя пьянка в могилу загонит, а ты все людям настроение портишь?! Все не успокоишься, тварь?! Молчать! Я говорю! Командирский голос у меня никуда не делся, а ярости хватило бы на трех берсерков. И люди это чувствуют. Всегда чувствовали. Вот и этот почувствовал – испугался.