Трубка подозрительно осведомилась: — Ты не одна? Моя сомнительная компания расплылась в очередной фирменной поганенькой усмешке и послала воздушный поцелуй, а после громко заявила: — Привет, ботан! Вова прерывисто выдохнул и сказал: — Ника, уйди от него куда-нибудь. Данилов невозмутимо жевал фрукт и комментировал: — Никс, не советую. Я ж пойду следом за тобой хоть на край света! Хоть в сор… — Молчи уже! — почти неслышно рявкнула на него я, делая страшные глаза. Тем временем трубка и Вова по ту сторону продолжали вещать: — Вероничка, ты меня слышишь? — Да. Все хорошо, Вов, все в порядке, я занимаюсь учебой. Прийти не смогла из-за этого же. Никита жестами продемонстрировал, что отныне он нем, как могила. Я не удержалась и улыбнулась в ответ: уж больно забавная получилась пантомима. Но отвернулась от парня и, нервно облизнув губы, поняла, что изнываю от жажды. — Вероника, это безответственно, — в голосе возлюбленного начали проскальзывать знакомые менторские нотки. — Я прождал тебя так долго, весь извелся, переживая за тебя. И не слышу раскаяния. — Ты не дождался подтверждения, — спокойно возразила ему я, параллельно наполняя один из стаканов водой из фильтра. — Более того, знал, что у меня все плохо с балансом на телефоне. — Ох… Да, конечно, ты права. Милая, не будем ссориться, — Вовка смягчил тон и понизил голос. — Родная, я очень соскучился и очень расстроен из-за того, что так получилось. Но я хочу, чтобы у тебя не было ни тени сомнений: в наших отношениях все так же! Просто первый кризисный период, и мы должны пережить его достойно. Угу… Особенно мило, если учитывать, что исходя из озвученного ректором расклада, все плюшки и билеты в светлое будущее получит только одна пара из двух. — Да, я понимаю. Ну, а что ему еще сказать? Что хочется рявкнуть, что ты, Селиванов, тряпка этакая, даже не попытался как-то что-то изменить? Что бассейн и рябчики на золотых подносах оказались дороже прежних договоренностей?! От злости у меня затряслись руки, и вода из широкого горлышка стакана щедро полилась на мою грудь, моментально пропитывая майку и прилипая к коже. Я сначала испуганно посмотрела вниз, на… о кошмар! Почти прозрачную ткань, под которой было отчетливо видно все мое богатство второго размера. Отличной формы и дерзко стоящее торчком из-за ледяной воды. Я была готова сгореть от стыда, а лучше провалиться сквозь землю! Следующий исполненный ужаса взор метнулся на Данилова. Тот стоял, словно окаменев, и откровенно на меня пялился. Занятию он предавался со стопроцентным вниманием, потому яблоко выскользнуло из ослабевших пальцев и с глухим стуком покатилось по полу, разрушая странное состояние оцепенения. И я с писком метнулась в свою комнату, прижимая к уху телефон, а к мокрой груди — стакан с водой, заливая майку окончательно. По животу стекали прохладные капли, заставляя ежиться. Господи, какой позор! А Вова по-прежнему говорил… — … вот таким вот образом. Там странные звуки, у тебя все хорошо? — Ага. Странные звуки издавала моя дверь, а точнее, ректорский наследничек за ней, который шепотом уговаривал меня, что ничего страшного не случилось — подумаешь, грудь! И вообще выходи, я не насмотрелся. — Вот и хорошо, Никуша, — Вова мне поверил. — А теперь не буду отвлекать, продолжай учиться и, главное, помни, что чем бы все не закончилось, у тебя есть я! Со мной не пропадешь, и я обязательно заберу тебя в США… если что. Пока, солнышко! Увидимся завтра и погуляем после занятий. Он положил трубку, не дожидаясь ответного прощания, а я сидела, смотрела на телефон и медленно сатанела. Значит ОН меня заберет, да? То есть Владимир Селиванов даже не сомневается, что без его замечательной персоны в партнерах я провалю задание?! Глава 7 /Никита Данилов/ Весь остаток вечера провели молча. После своего разговора с Вовандрием, моя соседка превратилась в угрюмую фурию. Сжимая кулаки и грызя губы, она просидела весь вечер над заданием, и даже когда я намекнул, мол, хватит уже, Ника посмотрела на меня так… В общем, у меня, конечно, еще родилось подозрение, что виноват стакан воды, который она на себя пролила, а я, как истинный мужлан неотесанный, воспользовался и рассмотрел все. Вот совсем все! Но я же не виноват, в конце концов, что у кого-то руки не из того места? Короче, к Громовой лезть было опасно. В итоге мы разбежались каждый по своим углам. В своей спальне я сразу лег в кровать, некоторое время переключал местные каналы, пока не наткнулся даже на пару русскоязычных. Благо, арендодатели не поскупились на спутниковое ТВ. В родной стране все было как всегда: все хорошо, мы победим. Стоило вернутся на внутренние каналы США — новости менялись полярно, и побеждать собирались уже они. Хотел уже поискать какой-нибудь фильм, как зазвонил телефон. Очередной незнакомый городской номер. Неужели Селиванов все никак не успокоится? — Ты время видел, олух? — подняв трубку, нагло заявил я. Мимолетная пауза, сменившаяся длинным вздохом. — Не знаю, за кого ты меня принял, сын, но здравствуй! — прозвучал мамин голос, и на мгновение я ощутил укол совести. Паршивенько вышло, особенно если учесть, что последний раз мы созванивались с ней… м-м-м… неделю назад, когда она позвонила из Норвегии. — Здравствуй, мама, — теперь уже я выдал в трубку. — Как дела? — Да вот. Решила узнать, как твои. Сегодня утром созвонилась с отцом, и он поведал, что по счастливой случайности ты сейчас тоже в Нью-Йорке. Как и я! Мы могли бы встретится где-нибудь. Погулять, поговорить как мать с сыном. Я шумно откашлялся. М-да… Вот не хотелось бы. Совершенно… При всей моей любви к ней. — Ты заболел? — поинтересовались с той стороны. — Нет, мам. Просто… В общем, я очень занят тут. Учеба отнимает все мое время и, наверное, не получится встретится. — Глупости! — отрезала она. — Мне-то лапшу на уши не вешай. Мы с Гельмутом… — Понятно, — перебил я. — Тогда тем более не встретимся, если ты со своим вот… этим вот. — Ты ничего не понимаешь! Твоя мать не могла продолжать запирать себя в четырех стенах, после того как ее бросил отец ради… В голосе мамы скользила нескрываемая злость и обида. Да и было, надо сказать, за что. Батя поступил как последняя сволочь, собрав в один из дней шмотки и свалив в какой-то молодой аспирантке. Это был не просто удар в спину ножом, а разрывная граната в самое сердце любящей его на то время жены и десятилетнего сына. И пусть прошло больше десяти лет, рана в душе матери не зажила, и каждый раз, когда тема касалась их разрыва, она могла сорваться. Поэтому я поспешил перевести разговор. — Так что вы там с Гельмутом? Какие у вас дела в Нью-Йорке? — О-о-о, — уже куда радостнее воскликнула мать. — Это еще одна причина, по которой было бы хорошо нам встретиться поскорее, потому что через пару дней мне сделают пластическую операцию и несколько дней, а то и недель, мне придется воздержаться от общества. Я закатил глаза к потолку. В общем-то, мог я и сам догадаться, зачем мать прилетела в США. Давно ведь упоминала о какой-то новомодной подтяжке груди и имплантах, которые делают только здесь. А еще бы подбородок, глаза кошачьи, губы и что-то там с мочками ушей… — Мам… Это уже седьмая операция… — предостерегающе начал я. — Может быть хватит? — Нет, не хватит, — возразила она. — В мире, где столько молодых проходимок, желающих отобрать у тебя самое дорогое, нужно соответствовать и поддерживать свою внешность в лучшем виде… Я закатил глаза к потолку. Эту песню я слышал уже больше десяти лет, аккурат с момента ухода отца. Все, наверное, из-за этого и началось. Сидя дома в роли послушной жены, которая ждет мужа с работы, готовит, убирает, мать себя запустила. В то время тридцатилетняя женщина располнела, черты лица оплыли, макияж был заброшен, а талия исчезла… Моего отца это не устроило. Вначале были скандалы, в которых я плохо понимал, в чем именно отец обвиняет мать. Фразы, что ему противно даже лежать с ней в постели, звучали все чаще, а чем все закончилось, мы и так знаем. А потом мать как подменили. Видимо, в ее голове что-то переклинило. Начались диеты, нервные срывы. Я был ребенком и хоть десятки раз твердил, что она и так прекрасна, мои слова не имели веса. А потом она познакомилась с каким-то очень модным косметологом. Тогда-то и начались вначале инъекции в губы, потом мелкие подтяжки, а затем мать понесло… В этот момент я потерял не только отца, но и ее. Она была одержима переменами в себе и спускала на это все свои деньги… Это было хождение по тонкому льду, но матери повезло, если можно назвать это везением. Она встретила Пьера, подстариковатого француза, который влюбился в нее без памяти, и дальше всю ее красоту финансово спонсировал уже он, а я в тот год впервые попал за границу. После Пьера был Франсуа, итальянец Гием, немец Карл, и каждый из них привносил в маму свои пластические изменения. И вот вершина пирамиды — нынешний норвежец Гельмут. — Мам, у меня учеба, — опять попытался ухватиться я за зыбкую отмазку. — Честно. — Ничего не хочу слышать. Завтра в восемь мы с Гельмутом будем ждать тебя в Райт-плаза. Мы уже заказали там столик. Так что не расстраивай меня и приходи вовремя. И да, будь добр, оденься нормально, а не в эти свои… побрякушки. — А я могу попросить тебя о том же? — само вырвалось у меня. — Оденься, пожалуйста, в мою мать, а не в женщину-трансформер? Слова вылетели, а я тут же пожалел о них. В трубке стояли тишина и порывистое дыхание, в котором уже угадывались нарастающие слезы. Ненавижу слезы именно из-за вот этого… Потому что мать всегда так много плакала и продолжает это делать.