— Вам кого? — слегка обалдело спросила я. — Ника, — пожевывая жвачку, ответила девушка и шагнула через порог. Сапоги-чулки подчеркивали длину и стройность ее ног. Я попятилась, разглядывая гостью. А потом рванула в комнату к Данилову и, вбежав без стука, заявила: — Ты совсем охренел, Данилов?!! Я что, по-твоему, совсем пустое место? Или думаешь для меня привычно, что сосед по комнате вызывает на дом девочек легкого поведения?! Я такого не потерплю! Понял? Сама позвоню твоему отцу и… — Остынь, Никс, ты чего орешь? Он поднялся с кровати, бросив туда мобильник, и пошел ко мне. — Что там у тебя снова такое? — Вот! — я вышла в коридор и ткнула пальцем на девицу. — К тебе пришли, дружок! Сложив руки на груди, я с победным ликом воззрилась на Никиту, ожидая как минимум извинений. Тот посмотрел в указанном мной направлении и, вздохнув, сказал: — Привет, мам. Глава 9 /Никита Данилов/ Это эпично. И, возможно, посчиталось бы забавным, если бы не было так грустно. Ника стояла, залившись румянцем и очевидно не зная, куда себя деть, а мама с легким удивлением разглядывала свое отражение в большом зеркале. И, судя по выражению глаз, не понимала, что же в нем такого. А после начался шторм! В девять баллов. — Ты как меня назвала, малолетка? — прошипела мама, фурией надвигаясь на Нику. — Проституткой?! — Я… перепутала. Простите, — еще больше покраснела Ника. — Перепутала?! Да как вообще можно перепутать?! Деревня! Ни малейшего понятия о сти… — Вот про стиль бы молчала! — не выдержал я и рявкнул: — Тихо! Сейчас соберусь и пойдем. — Куда? — С новоприобретенной бесцеремонностью мама процокала каблуками своих ботфортов и сунула нос в мою комнату: — Миленько. — Я вас оставлю, — пробормотала моя героическая соседка и мышью просочилась в свою комнату. — Твой… отец, сказал, что ты живешь с каким-то Владимиром. А ты живешь вот с ней! — мрачно заметила маман. — Редкостная хамка. — Это все потому, что у меня забрали мальчика, — мрачно пробормотал я, неприязненно глядя на родительницу. Я быстро оказался в холле, сунул ноги в гриндерсы и, надев назло самую потасканную куртку из небольшого ассортимента, взял маму под руку, а после вытащил из квартиры. Она молчала весь путь вниз. Особенно тягостно, почти физически ощутимо это было в лифте. Я просто всей кожей ощущал, как меня осуждают. Нет, не так. ОСУЖДАЮТ. Но стоило лифту выпустить нас, родительница подхватила меня под руку и грациозно пошла рядом. — Что ты тут делаешь? — отрывисто спросил я, придерживая входную дверь и машинально подавая руку. — Встречаюсь с сыном, — ее вытатуированные, идеальной формы брови поползли вверх, и я вновь ощутил всплеск глухого раздражения. У мамы раньше были черные, густые, красивые брови. Соболиные. Сначала она выщипывала их едва ли не до ниточек, а после вообще… в каком-то салоне сбрила и нарисовала заново. Или как там делается эта штука? Ненавижу. Ненавижу все эти примочки и ухищрения. У меня из-за них, можно сказать, юношеская травма — мне категорически не нравятся накрашенные и чересчур ухоженные девушки. Мое бурное воображение мигом представляет, как эта красотка будет выглядеть через несколько десятков лет… и все это под развеселый саундтрек Слепакова “Бабушка-трансформер”. — Если я не ошибаюсь, ты хотела увидеться где-то на нейтральной территории и планировала притащить на наше трепетное “объединение семьи” Герберта. — Гельмута, — в ясных глазах мамы появилась обида. — Они меняются с такой скоростью, что можно не запоминать, — отмахнулся я. — На этот раз все не так. — Ну-ну. Мы неторопливо двигались по оживленной улице, к небольшому скверу, который я недавно высмотрел на карте и планировал прогуляться туда вместе с Никс. Следующие почти десять минут прошли в молчании. Сначала я независимо пер вперед, полный осознания собственной правоты и болезненного наслаждения этим, а после начал коситься на мать. Она нервно стискивала тонкие пальцы на моем локте и временами горестно кривила губы. Мне дико, просто безумно захотелось остановиться и обнять ее, сказать, что все хорошо, что никакие мужики мира не стоят ее, но в этот момент я поймал взгляд какого-то негра, который подмигнул мне, а после, обшарив маму похотливым взглядом, сделал недвусмысленный жест двумя пальцами, и показал одобрительный с отставленным большим. Меня затошнило от осознания, за кого нас приняли. Мать — за молодящуюся проститутку, а меня — за клиента. Ну, охрененно! Еще один! Мы дошли до сквера, сели на лавочку, и мама почти сразу заговорила: — Прости, пожалуйста, что я без приглашения. Но я действительно очень соскучилась и очень хочу тебя увидеть, а было некоторое опасение, что на встречу ты не придешь… как обычно. Умоляющий взгляд несколько растопил ледок в груди, но не до конца. — Я тоже соскучился. Возражать против второй части фразы я не стал. Зачем переть против очевидного? — Ну вот, значит, хорошо, что я пришла. — Я учусь, и это раз. И ты опять вырядилась, как черт-те кто — и это два! — А мне кажется, что красиво. — Она запустила пальцы в густые, нарощенные волосы и отбросила их за спину. А я в этот момент вспоминал, как мне маленькому нравилось играть с ее волнистыми прядями цвета темного шоколада… и как потом эти волосы медленно, но верно выгорали под пагубным влиянием перекиси, а после клоками оставались в ванной. А мать рыдала ночами. Отец ушел к молоденькой блондинке, и если с диетами было как-то проще, то превратить брюнетку в блондинку без вреда для волос не получалось. Шевелюру маман худо-бедно восстановила, но густоту теперь регулировала с помощью дополнительных прядей. — Нет, мам, это не очень красиво. Красиво — это когда натурально. — В тридцать лет я была натуральна — дальше некуда. Все лишние двадцать пять килограммов русской красоты — все свое, родное! И помнишь, чем это все закончилось?! — Помню. Но это не причина так… так. Она часто, прерывисто дышала, глядя на меня со смесью гнева и бессильной злости. — Никит… Я ведь тут не за этим, — мама смирила эмоции. — Я хочу сказать, что в ближайшее время буду в Нью-Йорке и хотела бы наладить отношения. Чаще созваниваться, видеться, куда-то вместе ходить… — У меня учеба, и я буду занят. — Совершенно всегда? — Во взгляде матери плескалась такая боль, что это меня как крючком за ребра тянуло. — А как же твоя операция? — Она не на лицо, и я смогу через несколько дней выходить на улицу, только корректирующее белье нужно носить! — Избавь меня от подробностей… Давай договоримся, — начал я, понимая, что иду на уступки и ей, и мне. — Я согласен. Мы будем встречаться раз в неделю. Я буду говорить где. А ты будешь одеваться так, как подобает ко времени дня, месту и мероприятию. И если мне что-то не понравится — разворачиваюсь и ухожу! — Но Никита! Я вообще-то твоя мать, и твои попытки воспитывать смотрятся как минимум смешно! — Или так, или никак, — отрезал я. — Не неволю. — Хорошо… — спустя почти минутную паузу, наконец, нехотя ответила мать. — Как понимаю, никаких Гельмутов?