«Нет!» – написала она тут же. – «Не надо, спасибо, я уже скоро буду в норме». Еще не хватало, чтобы Марк приехал и увидел ее вот такую – в пижаме, нечесаную, с красными от температуры щеками и с бахромой из соплей. Такого зрелища их отношения точно не переживут. Ночь прошла ужасно: от заложенного носа дико болела голова, жаропонижающее не помогало, а горло саднило так, будто она проглотила игольницу. Пришлось отменять к чертям маникюр с педикюром – ну куда ей, она с кровати-то встать не может, а заодно и вечернего косметолога. – А можно ближе к Новому году перенести запись? – прохрипела она в трубку, ни на что особо не надеясь. – На тридцатое там или на тридцать первое утром? Девушка с ресепшен над ней сочувственно посмеялась, а она, даже ничего не ответив, нажала на отбой и упала в кровать. Жаропонижающее кончилось, еда в холодильнике тоже, а легче не становилось. Она еще раз померила температуру, увидела цифру тридцать девять с половиной, застонала и потянулась к телефону. – Ань, я тут подыхаю, – зашептала она. – Можешь приехать лекарств привести? – Черт, Юль, у нас сдача проекта на работе, – с отчаянием выдохнула в трубку Аня. – Блин, ну почему именно сейчас, а. Ты как? Совсем плохо? Если я вечером часов в девять подъеду, нормально? – Не знаю, – честно сказала она. – Может, я уже сдохну к тому времени. Но ключи у тебя есть, если что. Аня что-то еще говорила, но сил слушать уже не было. Она вяло пробормотала, что все окей, она просто шутит и, конечно, дождется ее, а потом просто закрыла глаза и выключилась. А когда пришла в себя, то в квартире кто-то был. На кухне что-то шуршало, оттуда пахло едой, а на лбу у нее лежало мокрое холодное полотенце. Вернее, это она думала, что полотенце, а когда приподнялась и сняла с себя эту тряпку, оказалось, что это ее шелковая футболка, которая совсем недавно висела на спинке стула, ожидая, пока ее отгладят и пойдут в ней в театр. – Ань, – крикнула она. Вернее, попыталась крикнуть, потому что из горла выдавился только низкий хрип. – Ты забыла, где у меня полотенца лежат? – Ты проснулась? – крикнули ей в ответ. И голос был совсем, совсем не Анин. – Отлично. А я то я уже хотел скорую вызывать. Она несколько раз моргнула, надеясь, что это сон. Или галлюцинации. Или… Но Марк уже вышел из ее кухни и направлялся к ней. Лицо у него было озабоченным. – Почему ты мне сразу не позвонила? – мягко попенял он. – А… как ты… – Твоя подружка мне написала, я заехал к ней на работу, забрал ключи и вот, – он пожал плечами. – Давай температуру померим. И, наверное, что-то выпить надо, да? Я каких-то лекарств купил, но не уверен, что это то, что надо. Мне просто что в аптеке посоветовали, то я и взял. Она еще раз медленно поморгала, пытаясь принять тот факт, что Марк здесь. Стоит и смотрит на нее – такую страшную. Лекарств вот купил. Дальше думать не получилось, слишком болела голова, поэтому она покорно выпила разведенный в теплой воде пакетик чего-то, отказалась от лапши с курицей из доставки, трубно высморкалась и снова уснула. Открыла глаза уже ближе к ночи и увидела, что Марк дремлет в кресле. Но когда она неловко вылезла из кровати, он тут же встрепенулся. – Что-то принести? – хрипловато спросил он. – Да я в туалет просто, – смущенно ответила она и ушла. А когда вернулась, то спросила: – Ты не уехал к себе домой? – Нет, конечно. Куда я уеду, когда ты в таком состоянии. Слушай, можно я к тебе на кровать лягу, а то в этом кресле жутко неудобно? – Заразишься ведь. – Нет, – улыбнулся Марк, такой разморенный, теплый и домашний. – У меня крепкий иммунитет, меня такое не берет. – Ну смотри, – покачала она головой, а Марк вдруг засмеялся. – Чего ты? – Юль, у тебя сейчас голос такой… Только шансон петь. – Не издевайся, – пробурчала она. – Да я не издеваюсь, что ты. Он встал и обнял ее. Прямо вот такую – в пижаме, с всклокоченными волосами и сопливым носом. А потом, когда она тихо пожаловалась, что у нее ужасно болит горло, спросил, есть ли у нее дома мед. – Вроде был. А что? – Сейчас. Ложись. На кухне какое-то время открывались дверцы, хлопал холодильник, падали со звонким стуком ложки и пищала микроволновка, а потом Марк принес ей большую кружку теплого молока. – С медом, – пояснил он. – Мама всегда мне его давала, когда я в детстве кашлял. – Спасибо, – прохрипела она. Она долго, мелкими глотками пила молоко, чувствуя, как оно приятно обволакивает больное горло, и ощущала на себе взгляд Марка. Неожиданно мягкий и заботливый взгляд. – Спи, – ласково сказал он. – Спи, Юльчик. Завтра будет легче. Завтра сильно легче не стало, и она отменила парикмахера. Зато к вечеру спала температура, и они с Марком валялись в ее кровати и смотрели Гарри Поттера. Он настаивал на Докторе Хаусе, но она сказала, что кто болеет, тот и фильм выбирает. Неловкость прошла очень быстро, и она словно заново узнавала Марка, который в ее квартире расслабился и стал немного другим человеком. Более смешливым, более небрежным и более открытым. Оказалось, что он умудряется создавать вокруг себя невероятный бардак (ей до сих было страшно заходить на кухню), что он совершенно не умеет готовить (в коридоре громоздились коробки от доставки) и что любит комедийные шоу гораздо больше, чем театр и умные книжки. Нормальный мужик, в общем. Не идеальная картинка. Ну и хорошо. Даже замечательно. Тридцатого декабря болезнь почти отступила. Она убралась на кухне, отправила Марка в магазин за колбасой и мандаринами, а кровать в этот вечер стала не только местом для просмотра сериалов. Засыпая в крепких теплых руках Марка, она сонно фантазировала о завтрашнем дне. О том, что можно будет успеть сделать пару салатов, купить шампанское и пойти на каток. Что бог с ней с этой елкой и парикмахером, но она хотя бы накрасится и наденет платье. А в вазу можно еловые ветки поставить – и уже как будто праздничное оформление, так? Но главное, что они проведут этот день вместе и им будет очень здорово. Вот только, проснувшись утром тридцать первого декабря, Марк оглушительно чихнул и посмотрел на нее немного растерянно. – Черт, – хрипло пробормотал он и шмыгнул носом. – Черт…Кажется, я все-таки заболел. Она рассмеялась, обняла его, коснувшись губами горячего лба, и пошла за градусником. Кажется, им не светил Новый год с шикарно накрытым столом, искрящимся в бокалах шампанским, вечерним платьем в пол и жарким поцелуем под бой курантов. Ну и бог с ним, честное слово. Надо только молока еще купить, пока все магазины не закрылись. А меда там еще целая банка – на все праздники хватит. 14. Подарки Она обожала делать подарки. Но только не дежурные, а такие, от которых человек сначала застывает в изумлении, а потом улыбается, смеется, радуется или, может быть, даже плачет. Тогда и у нее в душе расцветала радость, которую ни с чем нельзя было сравнить. Потому что настоящий подарок – это не про вещи и не про деньги. Настоящий подарок – это про эмоции. Про яркое счастье в моменте. И ради таких моментов стоило стараться: находить какой-то особенный журнал с фотографиями неизвестного ей актера, о котором мечтала молодая коллега на работе (сын купил этот журнал в Америке и прислал ей почтой), оплатить поездку в другой город подруге, которая давно никуда не выбиралась, или заказать шикарный букет цветов для консьержки из их дома. И это было не так сложно, как может показаться на первый взгляд. Надо было только держать глаза и уши открытыми, и люди обычно сами прямо или косвенно выдавали свои мечты и желания. Дарить подарки ее научил муж. О, он умел это делать как никто другой! После того, как он ушел из жизни (слишком рано, но кто там, наверху, спрашивал ее мнения?) она очень быстро поняла, что, кажется, в мире больше не существует подарков, которые были бы способны ее обрадовать или удивить до самой глубины души. А, может, дело было просто в возрасте? Ведь как легко было обрадоваться подарку в детстве, особенно в таком нищем и полуголодном, как было у них. Когда Нового года ждали ради мешка конфет и мандаринов, а книжка Жюля Верна «Таинственный остров» была невероятной ценностью, которую она потом перечитывала, наверное, раз сто. С этой книгой получилось забавно, потому что она ее нашла раньше праздника (конечно же, она была в курсе, куда родители прячут новогодние подарки) и так увлеклась чтением, что достала ее тайком и на следующий день после школы, и еще через день… И в итоге очень глупо выдала себя, забыв в книжке закладку. Судя по улыбке мамы, с которой она вручила ей на Новый год этот «Таинственный остров», она была в курсе ее читательских вылазок, но ничего ей не сказала. А еще однажды дядя ее школьной подруги, который был моряком, привез им из рейса два совершенно невероятных пенала. В то время это казалось абсолютным чудом! Там были такие цветные, вкусно пахнущие ластики, похожие на конфетки, и набор фломастеров. Когда она этот пенал увидела, то разревелась от счастья и долго не могла поверить, что это ей. Точно так же она плакала, когда ее муж, тогда еще будущий, со своей небольшой стипендии и каких-то подработок подарил ей самые настоящие французские духи. Она очень бережно ими пользовалась, доставала только на большие праздники и потом еще долго хранила флакончик у кровати и нюхала его, потому что этот запах ассоциировался у нее со счастьем и удивлением. А однажды на её день рождения, который был, между прочим, в январе, муж принес ей огромный букет белой сирени – живой и настоящей. Она до сих пор не понимает, как он это сделал, но то ощущение чуда, когда она долго не могла поверить своим глазам, запомнилось навсегда. Как запомнилась и первая открытка от сына, где кривыми, но очень старательно выведенными буквами было написано «МАМАЧКЕ». А сейчас… наверное, сейчас просто не было подарков, которое могли бы вызвать у нее такую же острую искрящуюся радость, как тот пенал, те духи, та сирень или та открытка. Все же она была уже достаточно пожившим на этом свете человеком, и удивить ее было не так-то просто. Плюс все, что она хотела из материальных вещей, она легко могла себе купить. А то, что не могла, ей, в общем, и не особо нужно было. Путешествия она тоже могла себе позволить, но никогда их не любила в такой степени, чтобы это могло стать подарком. К тому же, она довольно тяжело переносила полеты на самолете. Именно поэтому к сыну, живущему в Америке и работавшему там без сна и отдыха, она слетала всего один раз – и долго потом отходила от этого перелета. Но радость от вручения подарков вполне себе заменяла радость от их получения – и она не видела в этом ничего плохого. В конце концов, и она сама уже не та девочка с пеналом, не та студентка с духами и не та молодая жена и мама с открыткой и сиренью. Все меняется, и чем спокойнее к этому относиться, тем легче будет жить. Но когда вечером тридцатого декабря она услышала стук в дверь и на всякий случай глянула в дверной глазок, хотя была уверена, что это соседка, у нее вдруг брызнули слезы из глаз, затряслись руки и она не могла ухватиться ими за ключ, чтобы провернуть его в замке. А когда дверь наконец открылась, она разрыдалась прямо на пороге. – Мам, мам, ну что ты, не плачь, – растерянно повторял высокий бородатый сын, обнимая ее одной рукой, а второй доставая из кармана какую-то перевязанную лентой коробку. Он что-то говорил о том, что это айфон и что это какая-то крутая модель, но она не слушала и просто обнимала его, все еще не веря, что он здесь и что она правда может его потрогать, а не просто увидеть на экране телефона. – Мам, ты не переживай, я тебе все покажу и настрою. Там не так сложно. – Настроишь, Сереж. Конечно, настроишь, – закивала она и улыбнулась ему, шмыгнув носом. – Я как раз давно такой хотела. Пойдем в квартиру, сынок, а то что мы тут стоим на пороге. Сын улыбнулся в ответ широкой, чуть кривоватой улыбкой, так похожей на улыбку мужа, и вошел в дом, радостный и важный, словно Дед Мороз, у которого за плечами был огромный мешок с подарками. Новый год начался. 15. Глинтвейн