– Э, ну можно, наверное, – растерянно согласилась она, не очень понимая, зачем этому странному соседу сдалась ее елка. – Проходите, тут только немного бардак. – Я за камерой схожу, ладно? Я быстро. Дима вымелся из квартиры и вернулся, нагруженный каким-то навороченным фотоаппаратом, штативом и еще какой-то ерундой типа лампы. На шее у него висела гирлянда. – Тут надо немного холодного света добавить, – объяснил он, проходя в комнату и располагаясь так обстоятельно, будто планировал там провести весь вечер. – У меня как раз дома была такая гирлянда. Я только для фото, потом уберу, не переживайте. – Да, конечно, – пробормотала она. Она-то думала, что он просто щелкнет ее кривоствольное детище с сапогом на макушке на телефон, чтобы с друзьями потом поржать, а он прям серьезно подошел к вопросу. Профессионально подошел, судя по тому, сколько у него техники и с каким сосредоточенным лицом он сейчас ползает вокруг елки. Она скользнула в спальню и сменила халат на штаны с футболкой, а потом пошла ставить чайник. К тому моменту, когда он вскипел, Дима как раз сделал паузу и отсматривал у себя на маленьком экранчике получившиеся кадры. – Будете чай? – Чай? А, да. И можно на ты, если вам не сложно. – Тогда и ко мне на ты, – возразила она. – С удовольствием, – улыбнулся он, и скулы у него почему-то предательски заалели. Во время чая он восторженно делился тем, какая необычная у нее получилась елка, и спрашивал, как ей пришла в голову такая крутая идея. – Да никак, – пожала она плечами, размешивая сахар ложечкой. – Просто я сегодня купила последнюю елку на базаре и она была такая страшная, что обычные игрушки смотрелись на ней как на корове седло. Впрочем, – тут она неловко усмехнулась, – какая хозяйка, такая и елка, правда? У нас тут все гармонично. – Не понял, – нахмурился Дима. – Ну я страшная, елка страшная, – уже раздраженно объяснила она. – Что тут непонятного? Хорошо же сидели. Разговаривали так хорошо. Он же не будет сейчас из вежливости делать ей лживые комплименты, да? А то им обоим будет неловко. Но Дима вдруг рассмеялся. Очень искренне. – И почему самые красивые девушки всегда любят кокетничать и называть себя некрасивыми? Это какая-то игра, да? У женщин так принято? – Красивые? – разозлилась и растерялась она одновременно. – Да я… – Ты как эльфийка, – тихо и как-то благоговейно выдохнул Дима и посмотрел на нее сияющим взглядом. – Такая вся тонкая, с белыми волосами, волшебная… Офигенная. Тут он вдруг понял, что все это говорит вслух, очень сильно покраснел и уставился в кружку с чаем. – Если ты была бы не против, – пробормотал он, старательно рассматривая плавающий в кружке пакетик, – я бы сделал с тобой съемку. Я давно хотел это предложить, но как-то неловко было подойти. У меня еще имени особо нет и студии своей тоже, но я много снимаю и даже в конкурсе одном победил. Правда-правда. Она растерялась. Она и верила и не верила этому голубоглазому мальчику. Не может быть так, чтобы всю жизнь ты была страшной, а потом кто-то вдруг стал восхищаться твоей красотой. Не может быть, и все! Но этот Дима звучал так искренне и так очаровательно смущался, что она вдруг решила – а чем она хуже своей елки? Пусть и у нее будет фотосессия! – Я не против, – кивнула она. – Еще чаю, Дим? *** Через три месяца она недоверчиво крутила в руках контракт с модельным агентством. – Зачем я им? – в который раз спросила она у Димы и строго сдвинула изящные светлые брови. – Ну ладно ты меня видишь через какие-то свои странные розовые очки, но они разве слепые?! – Они-то как раз не слепые, – усмехнулся Дима и, не удержавшись, провел рукой по ее длинным светлым волосам. – Понимают, что если не поторопятся, тебя уведет другое агентство. Кстати, тебе не кажется, что нам пора уже выбросить елку? Март как бы заканчивается. – Ни в коем случае, – возразила она. – Это наш талисман. – У нашего талисмана уже все иголки осыпались. – И что? Это делает его хуже?! Дима рассмеялся и чмокнул ее в кончик носа: – Нет, солнце. Конечно же, нет. 22. Бенгальские огни – Нет, мам, прости, не приеду к вам на Новый год, – говорила она, зажав плечом телефон, чтобы удобнее было складывать в корзину шампанское. – Что? Нет, ты что, все нормально! Я просто с ребятами хочу собраться, ну знаешь, потанцевать, расслабиться. А к вам я второго заеду, ладно? Люблю вас. Папу поцелуй за меня, с наступающим! Она положила трубку, подошла к прилавку с фруктами и набрала в пакет мандаринов. Потом у витрины с готовыми салатами взяла триста грамм оливье и четыреста грамм селедки под шубой. Телефон зазвонил, когда она уже встала в длинную очередь у кассы. – Привет, Маш! Нет, прости, не надумала. Да, я понимаю, что ребята ждать будут, но хочется прям сам Новый год с родителями встретить. Не обижайтесь, ладно? Лучше давайте на каток выберемся все вместе. Когда? Да хоть завтра! Звоните, как проснетесь. Не переживай, я в порядке, правда! Да, и тебя с наступающим. И всю банду нашу. Пока-пока. Очередь продвинулась еще на пару человек, она переложила тяжелую корзину в другую руку и вдруг заметила, что там, где обычно выкладывают жвачки, презервативы и прочую мелочь, лежат бенгальские огни. В тонкой картонной упаковке по десять штук. Вписываются ли эти сверкающие радостные огоньки в ее концепцию одинокого Нового года? Она была не очень уверена, но на всякий случай взяла пачку. Потому что хотелось. И потому что она пообещала себе, что начнет прислушиваться к своим желаниям. Своим! Своим собственным! А не тем, которые были навязаны ей так умело, что она принимала их за свои. И отказывалась от встреч с друзьями, чтобы приготовить ему ужин, и ушла с работы, которая рисовала заманчивые перспективы, и не ехала в выходные к родителям, потому что гораздо лучше провести это время вдвоем. Правда, почему-то всегда так получалось, что «время для нас двоих» подразумевало бытовое обслуживание ее бывшего мужа, где она обязательно допускала какой-то косяк, выслушивала претензии, весь вечер чувствовала себя виноватой и старательно заглаживала эту вину. Когда открылись глаза? Когда муж попытался запретить ей общаться с мамой? Когда Машка обматерила ее, услышав, что муж ее толкнул, но «он не специально, просто разозлился»? Когда она вдруг поняла, что у нее не осталось ничего своего? Она долго и больно выбиралась из этих жутких отношений. И да, очень помогали родители, в том числе и с поиском юристов. И да, очень помогали друзья, которые, оказывается, все это время переживали за нее, но никак не могли к ней пробиться. И да, она чувствовала, как они все любят ее и волнуются за нее, но… Но этот Новый год она должна была встретить одна, потому что задолжала себе – себя. Задолжала себе целых два года, которые придется теперь возвращать по кусочку, по обломку, по капельке. Возвращать через татуировку на запястье, через обрезанные до плеч волосы, через свободные штаны и кроссовки, через курсы корейского, через свои любимые фильмы, свою любимую еду и музыку. Путь был длинный, но он того стоил. В половину двенадцатого она открыла салаты и поела их прямо из коробочек, потом очистила себе мандарин и вдумчиво съела, раскусывая каждую дольку и чувствуя, как в рот брызгает кисло-сладкий сок. Она была одна в пустой квартире, со своей собственной елкой и своими собственными гирляндами. Ей больше не надо было вздрагивать в ожидании неприветливого взгляда, не надо было угождать, не надо было старательно стремиться к совершенству и мучиться от его недостижимости. Она могла расслабиться и спокойно есть мандарин. Как же хорошо, Господи! Как хорошо! Она рассмеялась и включила телевизор, там как раз били куранты. Ровно с двенадцатым ударом она откупорила шампанское, накрыв бутылку полотенцем, (да, она смогла! Это оказалось вовсе не так сложно!) сделала глоток, зажмурившись от острых, бьющих в нос пузырьков, и вдруг поняла, что ей хочется. На штаны и футболку она накинула теплую куртку, схватила бутылку шампанского, в карман сунула наушники и бенгальские огни и выбежала на улицу. Там крупными мягкими хлопьями падал снег, а фонари сияли нежным желтым светом. – С Новым годом! – крикнула она в небо, и в вышине, словно в ответ на ее слова, взорвался золотисто-красным облаком фейерверк. – С новым счастьем! Она вдруг ощутила всей кожей, всеми мышцами, всеми нервами, что свободна. Свободна и прекрасна. И было так легко расхохотаться во все горло, было так легко врубить в наушниках Муми Тролля «С Новым годом, детка» и пританцовывать под нее, периодически отпивая шампанское из бутылки. Из кармана появились бенгальские огни, но нечем было их зажечь, поэтому она просто размахивала ими в такт песне, пока какой-то парень, вышедший из соседнего подъезда в обнимку со своей девушкой, не подошел и не протянул ей зажигалку. Продолжая подпевать песне, она зажгла два огня и протянула им. Они взяли, а от зажигалки отказались. Парень махнул, мол оставь себе. Она улыбнулась им и пожелала счастливого Нового года. Песня пошла по второму кругу, а бенгальские огни продолжали обретать новых хозяев. Двойняшки, выбежавшие с родителями из пятого подъезда, грустный мужчина с собакой из дома напротив, веселая компания подростков с фейерверками, тетя Нина с первого этажа, стоявшая на своем балконе… Последний бенгальский огонь она зажгла для себя. Он рассыпался снопом искр, оставляя за собой звездный след, и был таким волшебным, что она почти не дышала, пока он горел. А когда догорел, она рассмеялась и снова громко закричала: – С Новым годом! Снег таял на щеках, в воздухе кисловато пахло отгоревшими бенгальскими огнями и фейерверками, шампанское леденило горло, а она смотрела на темное с цветными вспышками небо и твердо знала, что в новом году будет счастлива. Потому что это будет чертовски хороший год. 23. Снегурочка – Вот и все, внученька, мы молодцы? – Молодцы, дедушка! – она поплотнее запахнула голубую с блестками шубку и улыбнулась Виктору Степановичу, с которым они за эту предновогоднюю неделю стали дружной командой: он – заслуженный Дед Мороз, по совместительству артист городского ТЮЗа, и она – юная Снегурочка, студентка актерского отделения. – Надо поторопиться, – озабоченно сказал Виктор Степанович, – а то Новый год уже через полчаса. Мои не простят, если я опоздаю. – Успеем, не переживайте! – успокоила она его. Они заскочили в такси, которое их терпеливо ждало, и поехали по домам. Сначала завезли Виктора Степановича, который жил здесь неподалеку, а потом уже отправились по ее адресу.