– С кем? – не сразу поняла она. – А, с моим новым… Нет, прости. Он не особо любит людей, так что я лучше пойду. Поищу его. Он, наверное, уже у кассы, презервативы докупает. Она снова улыбнулась Максу и Алине. – Приятно было вас встретить! С наступающим! И уже хотела было толкнуть тележку, как вдруг откуда-то сбоку протянулась мужская рука и схватилась за ручку тележки, надежно зафиксировав ее на месте. Она медленно обернулась, увидела высокого плечистого мужика, который непонимающе на нее пялился, держа в руках коробку зефира, и… Кинулась ему на шею. – Подыграйте ради Бога! – шепнула она ему в панике и быстро поцеловала его в шею. Которая, кстати, была вполне себе крепкой, приятной и вкусно пахла. Мужик на секунду завис, а потом обнял рукой ее за талию, и она посчитала это знаком согласия. Поэтому оторвалась от него и повернулась к Максу и Алине, которые стояли раскрыв рты и наблюдали за ними, как за кино. – Знакомьтесь. Это… – Леша, – хрипло сказал мужик. – Леш, а это мой бывший – Максим. И его новая девушка. Но они уже торопятся, им к родителям пора. – Рад знакомству! Может, мы могли бы как-нибудь вместе встретиться? – ожил Макс. – Было бы интересно познакомиться поближе, пообщаться… Мы ведь с Викой остались друзьями. – Нет, – рубанул мужик. – Нет? Почему? – Не хочу, чтобы моя женщина с тобой общалась. Макс непонимающе захлопал ресницами, а потом тонко улыбнулся. – Подождите, – сказал он чуть заносчиво. – Ну а как же современные взгляды? – Никак, – отбил подачу мужик. – У меня пещерные взгляды. Моя женщина – это только моя женщина. И никаких бывших рядом с ней не будет. В глазах Алины зажглись огоньки нешуточного интереса. Алина даже плечи неосознанно расправила, выставляя вперед грудь в блестящем платье. Реально цирк! Если бы она сейчас не была в таком дичайшем стрессе, то точно бы расхохоталась. – Всем пока! – попрощалась она. А потом нежно обратилась к мужику: – Идем, Леш. – С наступающим, – буркнул он, не глядя на сладкую парочку, и они пошли к кассе. Вдвоем, не обменявшись ни единым словом, они выложили покупки на ленту, мужик заплатил, а она рассовала все по пакетам. Вот сейчас бы как раз уйти, но вдруг эти еще неподалеку…И горошек опять же… В общем, она дошла вместе с мужиком до его машины, которая была припаркована за углом, и там уже, складывая покупки в багажник, поняла, что надо заканчивать. А то она так и домой к нему уедет. – Спасибо, – каким-то чужим голосом проговорила она. – О, а уже можно, да? – сразу же оживился мужик. – Я думал, вдруг они наблюдают за нами! Она рассмеялась. У него были очень веселые карие глаза и довольно симпатичное лицо. Приятный мужик! Удачно она тележку выбрала! – Да вроде не должны. Простите за этот балаган, и еще раз спасибо вам, Леша, что вы согласились в нем поучаствовать. Моя самооценка этого не забудет и всю жизнь будет вам благодарна. – Да бросьте кокетничать, – отмахнулся он. – Все у вас в порядке должно быть с самооценкой. Он коротко, но очень по-мужски ее оглядел, и как-то сразу стало понятно, что лично ему все нравится. И ноги в леггинсах. И грудь под футболкой. Которая с пятном от вина. – И, кстати, я не Леша. – А кто?! – Миша. В ответ на ее непонимающий взгляд он смущенно объяснил: – Ну я подумал, что надо другое имя назвать. Ради конспирации. И они оба вдруг захохотали. Леша, оказавшийся Мишей, подвез ее до дома, а когда она, неловко замявшись, спросила, не может ли он ей продать банку горошка, он задумался, а потом очень серьезно и торжественно проговорил: – Только за твой номер телефона. И Вика снова рассмеялась. 4. Пряничный латте В этой маленькой кофейне всегда вкусно пахло обжаренными кофейными зернами и с утра до вечера слышалась бодрая сербская речь. Она не понимала ни слова: чужие звуки пересыпались круглыми шариками и раздражали так, как только может раздражать постоянное напоминание о своем несовершенстве. Позорище: прожить год в стране и до сих пор не научиться понимать сербский хотя бы на элементарном уровне! Она привычно попинала себя, как будто и без того было мало причин недовольства собой. Особенно, если сравнивать с подругой, которая релоцировалась в Белград одновременно с ней. Подруга уже неплохо болтала на сербском, завела пару местных подружек, организовала какой-то воскресный клуб для русских эмигрантов и вообще была отвратительно деятельной и успешной. Она же успевала только работать. Работала удаленно, с раннего утра и до пяти часов, а потом падала без сил на диван в съемной однушке и не хотела ничего. Ни красот чужой страны, ни новых знакомств, ни непривычной еды. Она хотела домой. Но дом теперь был здесь. – Hello! Can I, please, have coffee? – она говорила на английском с жутким, типично русским акцентом, но сербов это не смущало. Их акцент обычно был еще хуже. Сегодня ее обслуживал не Марко – высокий смуглый хозяин кофейни, а какой-то новый мальчик. – Sure! – сказал он на неожиданно хорошем английском. – How would you like your coffee? – Gingerbread latte, please. – Пряничный латте, хорошо. Может, что-то еще? – мальчик вдруг перешел на русский и смущенно улыбнулся, как бы спрашивая, угадал или нет. – Ой, наверное, круассан, – тоже смутилась она, потому что улыбка у мальчика была хорошая. Да и сам он оказался неожиданно симпатичным: русоволосый, сероглазый, с высокими скулами и капризной линией губ. – Джем вам какой к круассану? – весело спросил он. – Никакой, я не люблю варенье, – качнула она головой. – А я люблю, – вдруг признался он, ловко разворачиваясь к кофемашине и принимаясь за ее латте. – Брусничное особенно. Сзади мальчик был ничуть не хуже: она невольно залюбовалась длинными стройными ногами и крепкой спиной. Хорош! Честное слово, хорош. Было бы ей лет двадцать… или хотя бы двадцать пять… эх! – Двести тридцать, пожалуйста. Наличными или картой? – Наличными. Если вас не смутит, что я мелочью наберу, – улыбаясь, сказала она. Проще было приложить телефон к терминалу и мгновенно оплатить, но хотелось глупо продлить этот момент приятного общения. Такого редкого за последний год. – Меня это даже воодушевит, – серьезно заверил ее мальчик, и сердце как-то резко дернулось в груди. Было больно и хорошо одновременно, словно замерзшие пальцы отогревать в тепле. Они вдвоем пересчитывали монетки, которых много скопилось в ее кошельке, и ей ужасно хотелось коснуться его по-мужски широкой ладони, но она не решилась. – Хорошего дня, – он протянул ей стаканчик с кофе, который пах как имбирный пряник, и шуршащий пакетик с круассаном. Пальцы на мгновение соприкоснулись, и он ненадолго замер, словно продлевая это движение. – И вам хорошего дня, – улыбнулась она так, как уже давно никому не улыбалась: желая понравиться, запомниться… А ведь когда-то она так умела. И лучше многих. На улице сияло неожиданное для декабря солнце, и, хотя пальцы стыли на ветру, она не вернулась домой, а пошла дальше, осторожно слизывая со своего кофе шапку взбитых сливок с пряничной крошкой. Почему она раньше так не гуляла? Что ей мешает каждый день наслаждаться жизнью, вместо того чтобы умирать от одиночества и депрессии на продавленном диване? Ведь подруга может, почему она нет? Обычно после такого следовала мысль «Соберись, тряпка», но сейчас из этого умиротворённого состояния она вдруг впервые увидела ситуацию совершенно под другим углом. И это вечное сравнение внезапно показалось ей некорректным и даже нечестным. Ведь если так хорошенько подумать, то выйдет, что, она зря к себе придирается. Ну вот серьезно: когда ей учить этот сербский? Подруга, конечно, молодец, но ведь она не работает. У них работает муж, а она занимается дочкой и домом. И знакомых она себе тоже не на улице нашла, а подружилась с мамами в садике. И вообще она не одна приехала, а это тоже важно, когда не один. Тогда и сил больше. «Так что, учитывая всю ситуацию, я неплохо справляюсь», – вдруг сказала она сама себе. – «У меня не хватает сил на все, но я делаю, что могу. Я молодец». И так хорошо стало от этой похвалы, что едва слезы на глаза не навернулись. Она поймала свое отражение в витрине и приостановилась, разглядывая. Так, словно видела себя в первый раз. Да, тридцать пять лет это, конечно, далеко не юность, но ведь и не старость, верно? Вкусный кофе делает этот мальчик. Надо будет еще зайти на неделе. *** Но всю неделю она ходила мимо кофейни, не решаясь зайти. И ужасно злилась на себя, что напридумывала всякой ерунды, а теперь вот ждет чего-то. И боится. «Да черт, хватит уже, сколько можно!» – и она решительно толкнула дверь.