– М-м, – с интересом тянет она, переводя, наконец, на меня взгляд, – серьёзно, Илья Глебович? А вот об этом всём вы мне когда планировали рассказать? – Маша показательно обводит рукой салон бизнес джета. – Сейчас и планировал. – Ладно, разговаривает, и слава богу, с остальным разберусь. – Маш, ну что я мог тебе сказать? – Что вы внебрачный сын арабского шейха? – с издевкой интересуется она, раздражённо отворачиваясь к иллюминатору и не представляя как я близок к тому, чтобы перетянуть одну вредную девочку к себе на колени. От одной только мысли сводит всё, что только можно свести. – Так, ладно, – выдохнув сквозь зубы, поднимаюсь я и заставляю подняться её. – Что вы?!.. – Для начала «ты». – Утянув её на стоящий тут же двухместный диван, я сажусь рядом. – И никаких больше Глебовичей. Мы договорились? – А уже не знаю, – сердито морща нос, Маша похоже на злого ежа, так и хочется погладить. – Мы не договаривались, что притворяться я буду перед семейкой миллиардеров! – Ма-аш… – Снова ноль реакции. – Ну, хорошо. – Чистый кайф сидеть рядом с ней и иметь право взять за руку просто потому, что хочется. – Глебова – девичья фамилия моей матери, я сменил паспорт после того, как в двадцать разругался с отцом и уехал на другой конец страны. Перевернув её ладонь, большим пальцем я провожу по линии жизни, засматриваясь на тонкую кожу, под которой отчётливо видны вены, но Маша ужом выскальзывает из хватки, сложив руки на коленях. – Я внимательно слушаю, – отвлекает она меня от рассматривания её рук. – А нечего слушать, – усмехнувшись, ловлю себя на мысли, каким восторгом захлебнулась бы Дана, узнав обо мне всю правду. И то, что Машеньку больше волнует мой обман, чем перелёт по стоимости двух её квартир, неожиданно греет душу. – В свидетельстве о рождении я Шестинский, отца зовут Глеб Ильич, маму Татьяна Михайловна. Родился 14 марта 1978 года в городе Усть-Илимск Иркутской области в семье инженера и учительницы. Маша не верит, недовольно поджимает губы и хмурится. – Это в Сибири такие большие пенсии? – Нервно запустив руку в волосы, она медленно выдыхает. – Послушайте, Илья Глебович… – спотыкается о мой взгляд, раздражённо прищуривается. – Вы… Рассказать что должна знать девушка, с которой живёшь пять лет? – Три. – Что? – сбивается она с настроя. – А то, Машенька, что живём вместе мы с тобой последние три года, а знакомы четыре. – Прости, сладкая, но тем своим согласием ты развязала мне руки, которые сейчас очень сложно не распустить. – Согласись, соблазнять первокурсницу это как-то совсем перебор. – Пусть три, это не отменяет главного – я должна знать о вас… тебе всё. Хочешь? Узнаешь, тем более, что лететь нам ещё не меньше пяти часов. Многообещающих таких. – Самое главное, что ты должна, – потянувшись, я снова захватываю её ладони, притягивая ближе к себе, – так это не дёргаться, Маш. Иначе наша конспирация покатится ко всем пустым множествам. – Тогда рассказывай, Илья, и как можно подробнее. Вау, вау, вау. Если Машенька так мстит, то я готов наслаждаться этим вечно. Потому что дерзко сверкающие огромные глаза, прогиб в пояснице и этот вот то ли злой, то ли многообещающий шёпот контузит меня от шеи до пояса. Так, что относительно рабочей остаётся только голова и… голова. Причём в нижней инициативы гораздо больше, чем в верхней. С большим трудом прервав зрительный контакт, я встречаюсь взглядом с подготовленной Жанной, и та спешит к нам. – Кофе. Хочется добавить: «И чего-нибудь покрепче», но эта девочка пьянит и без допинга. Надеюсь, мама подготовит нам одну спальню, потому что выходные обещают быть очень весёлыми. – Воду без газа, но с лимоном. Кто бы знал, что робкая, стеснительная и неопытная Машенька так хорошо впишется в люксовый интерьер! Точно не я, когда сидел у неё на кухне и перебивал кофе совсем другие желания. Неплохой у Маши вышел спор, хоть ставка и заставляла всё ещё раздражённо скрежетать зубами. Жанна оказывается оперативной и тихой, исчезнув так, словно её и не было. В то время как Машенька, выпрямив спину, кажется, до хруста, как-то элегантно вытянув длинные ноги в обтягивающих джинсах, делает первый глоток своей воды. Видимо, кислой, потому что он получается слишком резким, но она не подаёт вида. Хотя, может, её просто нервирует мой полуадекватный взгляд… – Каким образом инженер и учительница смогли позволить себе аренду частного самолёта? – Если бы не следил, не заметил бы, как дрогнула ладонь перед тем, как вернуть бокал на подставку. – Не поверишь, насколько просто. – Так, пора заканчивать с рассматриванием. Особенно наедине, на высоте десяти тысячи метров. Перестав думать о Машиных руках, я продолжаю: – Отец был инженером-нефтяником, одним из тех, кто обнаружил Верхнечонское месторождение, и одним из первых, доставших себе лицензию на использование недр. Остальное стало делом техники, так что теперь у него небольшая, но вполне себе успешная нефтедобывающая компания. Уже лет тридцать. – Техники?! Вы… ты серьёзно? – Широко распахнутые глазищи, приоткрытые губы… Так, сцепил руки и вспоминаешь об отце! Об отце, сказано, а не о вечернем тет-а-тете с Машенькой! – Я серьёзно, Маш, начну тебя целовать за каждое новое выканье. – Классное наказание, мне нравится. – Пф, – фыркает она, думая, что в безопасности, – а понятия абьюз и шантаж вам знакомы? Местами, так что зря ты, Красная Шапочка, связалась с этим конкретным Серым Волком. ПризнаЮсь, я мечтал об этом с позавчера, стоя под ледяным душем и уговаривая себя всеми возможными способами. Не помогло – ни тогда, ни сейчас. Машенька даже пискнуть не успевает, как оказывается притянута к моей груди, а длинные ноги устраиваются поперёк моих колен. Удобно. Ещё один удар сердца и моя ладонь снова запутывается в шикарных светло-русых волосах, а вторая обхватывает тонкую талию. Цветочный аромат то ли шампуня, то ли парфюма мгновенно заполняет лёгкие и, парализованный всем этим спектром ощущений, я целую, наконец, Машеньку. Без желания доказать свои несуществующие на неё права или заставить себя хотеть. Пусть последнее и неплохо, но все мысли выдувает на хрен, стоит коснуться её губ. Не глубокий, практически невинный поцелуй один фиг замыкает меня от макушки до пальцев ног. Где-то там валяется предупреждение «Не влезай – убьёт», но какое там, если внезапная и безудержная тяга к этой девочке затянула меня по самое не хочу. По её не хочу. – Выкать ещё будем? – Отрезвленный последней мыслью, выныриваю я из слишком короткого поцелуя, дыша как после подводной стометровки. Машу тоже пробивает, слабее, чем меня, но всё же… И она же, снова покрасневшая, но не сдавшаяся, окидывает меня нечитаемым взглядом, чтобы через несколько тяжёлых секунд подняться, прихватив ноут и свой бокал, и пересесть в, стоящее ко мне спиной, кресло. Гордо и молча. Оставляя меня бултыхаться в болоте собственного кретинизма, в которое я радостно и с разбега прыгнул сам. Десять минут молчим, двадцать, на исходе двадцать шестой минуты меня добивает и, встав, я ухожу к Жанне. Милой и отзывчивой Жанне, которая в секунду даёт мне всё, что нужно. Хотя на самом деле лучше бы дала по башке. С размаха. Чугунной сковородкой. Чтобы мозги встали на место, прекратив потакать разошедшемуся либидо. Ага, легко винить всё на собственное достоинство, которое, на минуточку, всю жизнь подчинялось как раз мозгу. Сбоило, конечно, временами, но настолько редко, что пересчитать случаи хватит пальцев на одной руке. Гораздо сложнее признать, наконец, что Машенька для меня сейчас всё равно, что Абелевская премия – манит, воодушевляет и не даёт спокойно спать. И всё это до такой степени, что разгон от взрослого мужика до пубертатного недоросля занимает 0,3 секунды при одном только взгляде на эти обалденные глазищи. Ещё минута и дело сделано. Поблагодарив Жанну, я сажусь в кресло напротив Маши, положив перед ней простой лист А4. А Маша не смотрит, Маша работает, щурясь без очков и отгородившись от меня ноутбуком с узнаваемым логотипом погрызенного яблока. Не новым, гораздо старее, чем её, ещё недавно флагманский, телефон, но по-настоящему производительным. Помню я эту модель, один из самых лучших моих ноутов. Был, пока Дана, в пылу страсти трёхлетней давности, не смахнула его на керамогранит. Мою весёлую полуулыбку Машенька тоже не видит. Да, виноват. Да, не сдержался. Да, обещал и не выполнил. Каюсь по всем фронтам и оправдываюсь разве что возрастом – нейронные связи-то давно уже не те. И потянуть бы время полета, но на самом деле его всего ничего, учитывая предстоящий фронт работ. Рассказать ей и правда, надо многое, но о гораздо большем надо договориться. И желательно бы стоп-слово придумать, пока я настолько в себе… Нет, кидаться и насиловать не мой профиль, но… но клинит меня охрененно. Может, подарить ей чугунную сковороду? – Маш? – Слушаю внимательно, – ровно отзываются мои персональные тридцать три несчастья, не отрывая от монитора умного взгляда. Который, сообразно печатающим пальчикам, так и шныряет туда-сюда, туда-сюда. Всё так плохо, что она решила домашку сделать? В то время как я, старпёр придурочный, только о ней и думаю? – Придумаем стоп-слово? – Зелёные глазища зло вскидываются поверх ноута, а губы сжимаются в тонкую линию. – Зато всё твоё внимание теперь моё. Давай мириться? Посверлив меня пару секунд раздражённым взглядом, она возвращается к работе. Или всё-таки учёбе? – Маш, – потянувшись, аккуратно захлопываю крышку ноутбука, чтобы не задеть тонкие пальчики, – я серьёзно. – Вы… – осекается она, скривившись, потому что не хуже меня понимает, чем грозит это её выканье. – Ты каждый раз серьёзный, только почему-то после, а не до. Мне в глаза Маша не смотрит, предпочитая изучать обивку кресла за моим плечом. Снова прикушенная губа даже такому кретину как я говорит о том, насколько ей некомфортно фамильярничать со своим преподом, но всё, что мне удаётся – тяжело сглотнуть ставшую вязкой слюну. Становится настолько не смешно, что самое время задуматься о Виагре. Есть у неё антиподы? Так, чтобы с убийственно-противоположным действием. – Держи. – Вместо всех возможных извинений, я кладу на ноут тот самый лист, который мне любезно нашла Жанна. – Это обещание. Наши взгляды встречаются всего на мгновение, но этого хватает, чтобы с силой сжать челюсти. Она нервничает, она теряется, она раскаивается в своём согласии из-за одного-единственного кретина, которому согласилась помочь просто по доброте душевной. И вот это осознание, от каких именно проблем меня спасёт Машино присутствие, долбит по темечку лучше всякой сковородки. По мере прочтения, и так большие глаза, открываются всё шире. Нервно дёрнувшись, Маша возвращается к началу и перечитывает моё, в каком-то смысле, покаянное письмо. – Мне ничего не нужно, – напряжённо хмурится она, ладонью сдвинув лист в мою сторону. – Это, вообще, тут не причём… – Очень даже причём, Маш, – я накрываю её руку, останавливая, но она выдёргивает пальцы. – Для начала эта расписка – доказательство, что я тебя не обманываю и обманывать не хочу, – качаю я головой. – Обещал, не выполнил, рассчитался, так что учись водить. Или могу дать контакты подходящего пресса. – Глупость какая-то, – тряхнув головой, Маша откидывается на спинку кресла. – Мне не сдался в… твой мотоцикл и это не гарантирует того, что в следующий раз… Сладкая девочка Маша краснеет, не договорив, а меня кидает в кипящий котёл от одного простого осознания. Хотя нет, не может быть. Не в наше время! Или?.. В последний момент прикусив язык, я не задаю вопрос, который очень бы хотел. Даже если страшная догадка верна, то и хрен с ней. Значит, награда будет ещё слаще. И ценнее. – Давай честно, Маш, – вздохнув, я кладу ногу на ногу, задевая её сапог носком ботинка, – я тебя хочу. У неё дёргается уголок губ, но она молчит, не краснея только потому, что дальше некуда.