– Илья!.. Красивая немолодая женщина в облегающем трикотажном платье и таких же, как на мне, тапках не ждёт приглашения. Сделав несколько шагов, она крепко обнимает Глебова, ради такого отпустившего мою ладонь. В светлых волосах умело замаскирована седина, ни одна морщина не выведена косметологом, а приятное лицо только ещё больше располагает к себе. Вот она, женщина, которая умеет стареть, и уже за одно это хочется ей аплодировать в век ботокса и прочей нано-косметологии. – Как давно тебя не было! Татьяна Михайловна достаёт сыну едва до плеча. Хрупкая и стройная для своего возраста, она мгновенно вызывает зависть. Не ту, которая злая и беспощадная, а ту, которая «Вот бы и мне так в шестьдесят четыре!» – Мама. Эти несколько секунд объятий говорят о том, что Глебова ждали. Как бы он каждый раз не сбегал отсюда, ждали, ждут и будут ждать. – Простите! – Отпустив сына, Татьяна Михайловна аккуратно стирает выступившую в уголке глаза слезинку и улыбается уже мне. – Я слишком редко вижу Илью, чтобы сдерживаться. Меня зовут Татьяна Михайловна, я мама этого оболтуса. – Шагнув ко мне, она обнимает и меня. Легко, ненавязчиво, обдав терпким ароматом каких-то древесных духов. – Очень приятно познакомиться! – Давай, Маша, твой выход. – Я Маша… Морозова… я… – Что дальше? Что дальше? Что дальше? Кажется, паника отражается в глазах, потому что Татьяна Михайловна улыбается ещё теплее, но, даже несмотря на это, выговорить «невеста» выше моих сил. – Глеб, – оборачивается она к мужу, ободряюще приобняв меня за плечи, – познакомься с Машенькой! Высокий седой и подтянутый мужчина в коричневых вельветовых джинсах и светлом пуловере переводит на меня тяжёлый жёсткий взгляд. И надо бы стерпеть, но я всё равно вздрагиваю, враз почувствовав себя жалкой и никчёмной. Объятие Татьяны Михайловны становится крепче, и вместе со мной она делает шаг вперёд. – Рад, – коротко и вряд ли счастливо отзывается Глеб Ильич. Пусть многое без очков мне просто не рассмотреть, но глубокую горизонтальную морщину на лбу и две вертикальных между бровями не заметить невозможно. Боже, да он вмиг нас раскусит! – И мне очень приятно. – Должно быть если не радостно, то дружелюбно, но выходит слабый писк. – Отец, мы бы хотели отдохнуть после перелёта, – в тон родителю сообщает Глебов и снова берёт мою ладонь, вырывая из материнских объятий и переплетая наши пальцы. Фух! Пусть лучше соблазнительный, но знакомый Глебов, чем незнакомые и непонятные родственники. – Конечно, Илюш! Ваша спальня уже готова. – Глебову достаётся новый увлажнённый взгляд и нежное прикосновение к щеке, а мне плевать даже на «ваша», лишь бы ускользнуть от холодного препарирующего взгляда. Где обещанная валерьянка?! – Я провожу. – Последний раз коснувшись его плеча, Татьяна Михайловна разворачивается к выходу из гостиной. – Марина Евгеньевна сама с этим прекрасно справится… – звучит у неё за спиной тяжёлым намёком, лично меня придавливающим словно гранитной плитой. Тонн так в несколько. До этого настолько тёплые родственные отношения я видела разве что в драматических сериалах. – Я слишком давно не видела сына, чтобы упустить даже эти пару минут. – Жёстко отвечает Татьяна Михайловна мужу, не повернув головы. Что тут, вообще, происходит? Это точно та женщина, которая только что обнимала меня как собственная мать? – Идём, Машенька, я всё тебе покажу! – Точно та. Секундная вспышка никак не отражается на отношении ко мне и, взяв под руку, Татьяна Михайловна увлекает меня вперёд Глебова, объясняя, рассказывая и показывая… – Ты знаешь, что ты чудо? Подняв взгляд, я устало улыбаюсь Глебову, только что захлопнувшему дверь спальни за собственной матерью. Нашей спальни. – Не смешно. – А кто смеётся? – Глебов подходит ближе, присаживаясь передо мной на корточки. Стоило Татьяне Михайловне выйти, и я без сил осела на кровать. – Ты великолепно держалась. Ага, потрясающе просто. Стоит вспомнить взгляд его отца и передёргивает. – Можно я уже пойду спать? – спрашиваю со вздохом. – Или сегодня у нас есть ещё какие-то сверхважные дела? – Ты устала, – качает головой Глебов. – Прости, я не подумал. – Широкие ладони лёгкой лаской проходят по моим ногам снизу вверх, и он поднимается. – Помочь с вещами? – Н-нет, я сама. Может, я и устала, но не настолько, чтобы не понимать, что он делает. И чтобы не реагировать тоже не настолько. – Душ? Чтоб тебя! Осознание накатывает волнами – общая спальня, общая кровать, общий душ. Мне уже страшно. И хуже всего, что актриса из меня по-прежнему не фонтан – Глебову прекрасно видны все мои метания. Пока душевные, которые от слова «душ». – Я… – Серьёзно думаешь, что я тебя изнасилую? – ни разу не обиженно хмыкает он в ответ на мой взгляд. – Маш, я чертовски устал, а это только начало. Может, перенесём твоё изнасилование дней на пять-семь? Не люблю слова с корнем «насилие» и конкретно эти тоже не внушают оптимизма. Но мгновение, другое, и Глебов начинает тихо смеяться, одним этим стирая охватившее меня напряжение. – Мария Ивановна, – официальным тоном начинает он, подходя, – обещаю, что вашей чести ни сегодня, ни в последующие дни ничего не угрожает. Ни с моей стороны, ни с любой другой. – Глебов подаёт руку и, приняв её, я встаю. – Только по твоему согласию, помнишь? – он с улыбкой склоняет голову набок, ловя мой взгляд. – В самолёте… тебя это не смущало, – вздыхаю я, чувствую, как отпускает хотя бы этот страх. Может, слишком наивно, но я верю, что он не врёт. Мне – нет. – И в машине. – А что было в машине? – насмешничает Глебов. – Мы были не одни, я вёл себя как жених. И даже слова не сказал на всю твою улыбательную переписку. – Вообще-то, это не ваше дело! – раздражённо. – Не моё, – соглашается он, – пока это «дело» не выходит за рамки наших отношений. Глебов постоянно забывает добавить «фиктивных»! – Не выйдет. Настроение портится окончательно и, обойдя его, я иду к чемодану, который тоже не радует. Пусть я не звезда Пермякова, но и мне хватает ума понять, что вещи, которые я собрала для поездки к просто родителям, мало подходят для поездки к родителям-миллионерам. У меня даже платья ни одного с собой нет! Раскрыв чемодан и тяжело вздохнув, я достаю очки и кейс со всем умывательным. – Жалеешь? – Не вставая, я оборачиваюсь – Глебов стоит на том же месте и смотрит на меня нечитаемым взглядом. – Нет, а стоит начать? – Жалеть о чём-то совершённом в принципе не в моих правилах. Выпрямившись, я делаю несколько шагов и замираю в дверях ванной. – И где моя обещанная валерьянка? Глебов Валерьянки? Может сказать, что секс – лучший способ избавиться от стресса? Хмыкнув в ответ на собственные мысли, я смотрю на Машу, стоящую в дверях ванной. Моей ванной. И вот это «моей» так хорошо накладывается на всё, что с ней связано, что одно удовольствие смотреть. – Тебе жидкую или в таблетках? – Такую, чтобы помогало, – качает она головой и закрывает за собой дверь. Естественно, на замок. С улыбкой взъерошив волосы, я иду разбирать собственную сумку, не думая об одной, очень впечатляющей во всех смыслах, девушке. О том, что сейчас она, отделённая от меня только хилой дверью из массива, раздевается, чтобы… Усмехнувшись, я в минуту раскладываю вещи и, пока есть время, собираюсь разобрать отчётные долги, сев за ноут, но… Но. Если по уму, то, что со мной сейчас творится – небывалая фантастика. Чтобы сидеть и даже опечатку не суметь исправить в собственном отчёте, это сильно. Настолько, что, хлопнув крышкой, я подхожу к окну. За столько лет ничего не изменилось – даже недочитанный Гэтсби так и лежит на полке книжного шкафа, там, где я его оставил в последний раз. В остальном – типичная мужская спальня с минимумом мебели и максимумом тёмного дерева. Не большая и не маленькая, с широким, из-за особенностей дома, подоконником. За окном – всё тот же двор, ничего не убыло и не прибыло, но в этом весь отец. Чтобы свернуть его с устаканенного ритма жизни нужно перевернуть мир, не меньше. И такой он во всём, кроме бизнеса, в котором отец рвёт даже не угрозы его благополучию – намёки на них. И именно сюда я привёз добрую девочку Машу Морозову. Соврать, что только для отвлечения родителя? Да, первоначально эта цель считалась главной, но… Но. Стоит ли убеждать в этом самого себя, если вся перелётная усталость и напряжение от родственной встречи стирается из сознания, вытесняемая одним простым фактом. Сегодня мы будем ночевать в одной спальне. Не факт, что в одной постели, но для начала хватит и этого. Мне точно хватит, потому что спать с Машенькой это что-то совсем выносящее мозг. И это просто спать, а если… Тряхнув головой, я возвращаю на место тяжёлую портьеру. И смеюсь над самим собой. Потому что из ванной слышны, приглушённые дверью, звуки льющейся воды, а у меня и до этого фантазия работала как надо. Хмыкнув, я проверяю второй комплект подушек/одеял, справедливо предполагая, что ночевать мне сегодня придётся на полу. И да, я не против. Во-первых, потому что вот так взять и заснуть рядом с ней – задача заранее провальная. Во-вторых, потому что издёрганная Машенька должна выспаться, а не бояться каждого шороха с моей половины кровати – способов потратить нервы ей хватит и без этого. Снова сев за ноутбук, я вижу новое письмо во входящих. Всего лишь Женька с сообщением, что буря внезапно улеглась. Естественно! Я же здесь, а это волнует отца гораздо больше моих хилых, по его меркам, счетов. Одно письмо тянет за собой другое, потом приходится лезть в отчёт, потом делать сверку студенческих работ со списком и поэтому, услышав звук открывшейся двери, я вскидываюсь. Но там оказывается всего лишь Машенька, про которую невозможно забыть. Теперь – точно нет.