Это у них семейные особенности? Младший вызывает неконтролируемое желание, старший – неконтролируемый страх… С-семейка… Но вот справа чувствуется движение и, не успеваю я осознать, что к чему, как Глебов берёт меня за руку, вытягивая из-за стола. Да, невежливо. Да, грубо. Да, скорее всего я буду извиняться за побег перед Татьяной Михайловной, но как же становится легче, стоит уйти из-под жёсткого взгляда! Не говоря ни слова, мы идём к выходу и, уже переступив порог, я чувствую, что Глебов остановился. – Ещё одна такая выходка, – полуобернувшись, сообщает он отцу, – и это будет мой последний день в этом доме. Пока я хлопаю глазами, соединяя в своём воображении все ипостаси Глебова вот с этим холодным тоном, он выводит меня из гостиной. – Хочешь посмотреть зимний сад? – весело интересуется он же, подойдя к лестнице. Зимний сад я хотела. Гораздо больше, чем готовиться к вечеру и на этот самый вечер идти, поэтому и восхищалась сейчас тем, насколько уютной и контрастной оказалась эта часть дома. Небольшая, но с шуршащим гравием под ногами. С влагой, приятно холодящей лицо, со смешанными сладкими цветочными ароматами, которыми искрится, залитый солнцем, зимний сад. Вот только моему провожатому нет дела до цветов. Потому что Глебов хмурится, отвечает невпопад и, в целом, находится где-то очень далеко, что, для разнообразия, даже неплохо. Особенно, после нашего последнего тет-а-тета. И, предоставленная сама себе, я брожу по саду, нежно касаясь то одного лепестка, то другого. Глубоко вдыхаю по-настоящему весенний запах и, в конце концов, сажусь на скамью недалеко от очередного панорамного окна. Для подумать. Чем мне грозит эта поездка? Так, чтобы реально, а не мои фантазии? Неприязнью Шестинского-старшего? Да, до жути неприятно, но не смертельно. А, учитывая, что в среду мы расстанемся навсегда, потерпеть вполне реально. Чем ещё? Вниманием Глебова? Хмыкнув, я качаю головой. Если уж взялась, называй вещи как есть. Не вниманием – сексом с Глебовым. От одного только слова дрожь пробегает от солнечного сплетения вниз, обдавая кипящей волной желудок и оставаясь жаром где-то в районе щиколоток. С опасным, сексуальным и безумно впечатляющим Глебовым, от которого горит не только внутри, снаружи тоже, и я прикладываю прохладные ладони к щекам. Чем мне грозит секс с Глебовым? Учитывая моё намерение уйти на дистант и влюблённость в Артура – только проблемами с собственной совестью. И, да, фантастически проведёнными выходными! Чтоб тебя! Гореть начинают даже уши, стоит представить очередную нашу тренировку. И любопытство только подстёгивает вот это всё, в чём от адекватности осталось – капля. Потому что я выспалась. Потому что ночевать в одной спальне нам ещё несколько ночей. Потому что я, блин, хочу почувствовать то, о чём так распинаются все эти авторы любовных романов, когда небо в алмазах и сплошные фейерверки в глазах. И точно знаю, что в этот раз не разочаруюсь. Кстати, о глазах… Прикрыв веки и подвигав обе линзы туда-сюда, я быстро и часто моргаю, увлажняя радужку. Кто бы знал, что это так проблемно! От линз глаза краснеют уже через час носки и сохнут так, что моргать хочется исключительно под душем. Отсутствие привычки? Может быть, врач предупреждала, но от этого не легче. Глаза – мой рабочий инструмент и в эти дни напрягаться им и напрягаться… Хотя бы потому, что мне ещё как-то бы выкроить время для домашки, иначе к сессии придётся писать всё это ночами, а для ночи дел хватит и так. Ведь клиентов никто не отменял, а они ждать не любят, забывая, что, помимо работы, мне надо хотя бы спать. Но нет, стоит не ответить на сообщение в течение десяти-пятнадцати минут и начинается атака по всем фронтам. Всем, указанным на сайте, контактным фронтам. Ладно, с работой разберусь потом, когда вернусь, а вот с приёмом… Собственно, со вчера платьев в моём гардеробе не прибыло и можно сообщить об этом Глебову, но… Отношения у них с отцом и так не фонтан, и Илья, который Глебович, ухватится за любой новый повод, чтобы добавить его в это болото неприязни. И чтобы никуда не идти. Из вариантов есть ещё Татьяна Михайловна, но после того, как мы сбежали с обеда, так неловко, что нет, к ней я тоже не пойду. Что остаётся? Остаётся один-единственный вариант, взятый «на всякий случай», и собственные умения. – Маш? – Из-за какого-то тропического фикуса выходит Глебов, на ходу убирая телефон в карман. – Я здесь. Выпрямившись, я смотрю, как он подходит ближе, как присаживается передо мной на корточки, как кладёт широкие ладони на мои колени. – Самое время извиниться за то, что я тебя сюда притащил, – невесело хмыкает Глебов, не отрывая от меня серьёзного взгляда. – Я сама притащилась, никто не тянул, – легко пожав плечами, я медленно, но уверенно убираю его руки и кладу ногу на ногу. Потому что да, нервирует. Иронично вздёрнув бровь, Глебов поднимается и садится рядом, притягивая в объятие. Настолько не обязывающее что, расслабившись, я откидываюсь на него спиной, глубоко вздыхая. – Не боишься привыкнуть? – насмешливый шёпот в самое ухо, и широкая ладонь, легко пробравшаяся под край кофты. Без намёка, ага. – Мне тебе ещё два предмета сдавать, – фыркаю весело, не отрывая взгляда от розового пушистого цветка напротив, – это не способствует привыканию. Тепло, светло и спокойно. Пожалуй, это место станет моим любимым в этом доме в ближайшие пять дней. – Как одно связано с другим? – хмыкнув, Глебов трётся щекой о мою щёку. Редкая и колючая щетина царапает нежную кожу едва-едва. Интересно. Вместо ответа я откидываю голову ему на плечо, ладонью коснувшись твёрдого подбородка. Пальцы скользят по резким линиям, то и дело натыкаясь на отдельные щетинки. – Как часто ты бреешься? Глебов чуть отстраняется, чтобы, повернув голову, посмотреть на меня. Хмыкает каким-то своим мыслям и, склонившись, своим любимым насмешливым шёпотом интересуется мне прямо в ухо: – А ты, радость моя? Смысл вопроса доходит не сразу, но, когда реакция, наконец, случается, я, задохнувшись от возмущения, вскакиваю. Недалеко, потому что на это Глебов и рассчитывает, перехватив меня почти мгновенно и полностью перетянув к себе на колени. Лицом к себе, причём перетянув. Так, что я дёргаюсь, осознав себя оседлавшей собственного препода. Блеск. – Отпусти, – прищуриваюсь раздражённо. Хорошо хоть под коленями подушки, а не твёрдое и деревянное сиденье. – Машенька, а до меня ты имела дело с взрослыми дядями? – улыбается Глебов, не особо меня и удерживая. – Регулярно, – едко отзываюсь в ответ, хотя он явно имеет в виду не работу. – Ну да, ну да, – фыркнув, Глебов берёт мою руку и прижимает к своей щеке. Смущая прямым откровенным взглядом. – Каждый день, Маш. Иногда даже дважды, зависит от целей. – И какая цель была у тебя вчера? – Ладно, поза оказывается не такой уж опасной и вполне себе удобной, поэтому я забираю ладонь и кладу обе на его предплечья. И поясняю в ответ на иронично поднятую бровь: – У меня от отца после бритья пахнет так же, как от тебя вчера после душа. – Логика снова на высоте? – улыбается Глебов, прижимая меня к себе гораздо плотнее. И становится уже не так удобно, а щёки снова горят. – Знай, Машенька, что утром мужчина бреется для начальника, а вечером для женщины… Жарко было и до этого, а сейчас становится совсем нестерпимо. Потому что его возбуждение действует и на меня, причём самым похабным образом. И я снова прикусываю губу, напрочь отказываясь устраиваться удобнее. И уже даже не из-за стеснения, а чтобы не провоцировать саму себя, ерзая по Глебову тем местом, где и так уже слишком горячо. – Страшно, радость моя? – Резко выпрямляется он, крепко прижимая меня к себе, чтобы удержать от падения. – Очень, – выдыхаю ему в губы, на мгновение приподнявшись, чтобы всё же устроиться удобнее. И от этого простого движения едва не ловлю звёздочки в глазах. Пусть не фейерверки, но уже впечатляет. Ногти впиваются в его плечи и это самая наглядная демонстрация моей несдержанности. – Маш, – это он так охрип, впечатлившись моими телодвижениями? – А можно я тебя поцелую? От вопроса меня даже подотпускает слегка, разгоняя царящий в голове алый туман. Даже я, со всей своей неопытностью, понимаю, что вопрос вообще не в тему. Не тогда, когда ещё немного и соблазнять его начну уже я. Как умею. – Что? Собственно, мне даже усилий не надо прилагать, чтобы притвориться глупой. – Не сейчас, Машенька. – Лёгкий поцелуй в уголок губ раздражает, ставшую до ужаса чувствительной, кожу. – Вечером поцелую. – Побрившись? – чувствуя, как внутренняя вибрация переходит во внешнюю, потряхивая меня при каждом нашем микродвижении, спрашиваю я. – Очень может быть, – хмыкает Глебов мне в шею, впечатляюще прихватив место поцелуя зубами. Заставляя меня сдавленно охнуть перед тем, как отстраниться. – Так да или нет? Внимательный взгляд, пытливый, на удивление серьёзный, учитывая всё происходящее. И именно эта его основательность, после нескольких долгих минут гляделок, заставляет меня коротко кивнуть. – Нет, Маш, так не работает, – покачав головой, с улыбкой заявляет Глебов. – Скажи мне… – Да, – вырывается быстрее, чем я успеваю подумать и осознать, что именно ему разрешила… Глебов Хренов приём. Тот самый, на который все притащились только ради того, чтобы оценить перспективы наследника и прикинуть придётся ли прогибаться под нового хозяина. Но саркастичные взгляды и лживо-радостные приветствия волнуют меня гораздо меньше Машеньки, которая около часа назад выгнала меня из спальни перед подготовкой к этому цирку. И меньше её недавнего «да». Не собираясь прятать сытую полуулыбку, я делаю глоток. Чистый виски, который не успел ещё разбавиться, тающим в бокале, льдом, обжигает пищевод. Почти обжигает, потому что воспоминания о Машеньке, которая в зимнем саду могла уйти, но не ушла, гораздо горячее. И веселее, ведь она сама не понимает, насколько меня хочет. Но девочке позволено, девочка наивная и неиспорченная, в отличие от меня, заметившего и желание прижаться ближе, и стремление устроиться так, чтобы оказаться сидящей на…