– Она совсем девочка, Илья, рядом с ней ты загнёшься от скуки. Угу, как же… Вариантов, где искать Машеньку, до тупого мало – один. А вариантов как всё это ей теперь объяснять ещё меньше, но, несмотря на это, я уверенным шагом пересекаю порог нашей спальни. Вот только тут тоже пусто, хотя… Дверь ванной приоткрыта и оттуда слышится звук льющейся воды. Притормозив на мгновение, я прикрываю глаза просто, чтобы выдохнуть. Чувство вины, раскаяние и невозможность прибить ни эту стерву, ни себя-кретина, добивает и так пошатнувшиеся нервы. А от страшного предположения сводит обе ноги разом, но я всё же подхожу ближе, готовясь разорвать сердце в клочья от вида Машеньки в слезах. Потому что, идиот, знал, чем закончится этот Данкин «разговор»! Знал, что она не сможет не попытаться! Надеялся послать её так, чтобы желание возвращаться пропало как вид, но… Но все правильные, оскорбительные лично для бывшей стервы, слова выморозило одним непонимающим зелёным взглядом. И стало плевать на всё и разом. Лишь бы только найти и объяснить. Маша и правда стоит, упёршись обеими ладонями о раковину. Так же, как я вчера, пытаясь договориться с самим собой. Так, да не так, потому что по Машиным щекам бегут слёзы. И вина, вперемешку с нежеланием терять конкретно эту девочку, накрывают такой лавиной, что приходится потерять ещё секунду, только чтобы сделать вдох. Радость моя, я всё что хочешь сделаю, только не плачь! – Что ты здесь?.. – резко повернувшись, начинает она, но у меня не остаётся никаких моральных сил смотреть на её слёзы. – Маш, это не то, что ты подумала. Ага, не то. Просто Дана схватила меня за яйца, снова предлагая себя всю целиком. Молчал бы лучше, придурок! – В смысле не то? – Она поднимает огромные глазища, вот только слёзы не на одних щеках. Они и на носу, и на губах, и даже на лбу, что, вообще-то, совсем за гранью возможного. – Машенька, – прищурившись, я внимательно разглядываю её лицо, – а что тут происходит? Маша Кто бы знал, что ему так идёт чёрная рубашка и чёрные брюки… Как будто у меня и без этого мало было сложностей! Прослушав вопрос, я хлопаю глазами, непонимающе глядя на Глебова. Странного такого – одновременно злого, виноватого, но с явным облегчением во взгляде. – Что? – Ты для чего умывалась, Маш? – осторожно интересуется он. – Даже я понимаю, что косметику так не смыть… Пф, а я-то думала… – Потому что глаза болят, – легко пожав плечами, мне остаётся только радоваться, что он молчит про свои фокусы с бывшей. С которой «мириться с женщиной, тебе изменившей, это всё равно, что себя не уважать». – Если умыться, линза увлажняется, хотя хватает ненадолго. Его лицо вытягивается одновременно с поднимающейся бровью. Да, был у меня какой-то специальный увлажнитель для глаз, но, во-первых, он не помогал, а во-вторых, я забыла его дома. И вчерашние сутки без ничего только помогли глазам забыть о линзах. – Вот знаешь, у меня даже слов нет, – шумно вздохнув, Глебов качает головой. – А что, меня кто-то потерял? – Я предупредила Татьяну Михайловну, что отойду ненадолго, так что вот это всё явно не по делу. – Похоже, что я тебя потерял, – недовольно поджав губы, он выходит из ванной. Это что сейчас было? Прикусив губу, я аккуратно промокаю лицо полотенцем, чтобы не смазать макияж. Вечер только начался, так что мне ещё улыбаться и улыбаться… И бывшей невесте своего фиктивного жениха в том числе. Как отвратно звучит… Хотя выглядит ещё хуже. Загнав всё это на потом, я неслышно вздыхаю и собираюсь явиться пред ясные очи мужчины, который ещё недавно уверял, что ни за что и никогда, но сам же, первый не удержался от страстных объятий. С большим таким намёком объятий. И, если с моей помощью Глебов решит ещё и ревность бывшей вызвать, то это для моей слабой психики будет уже чересчур. – Чтобы ты знала, радость моя, нормальные люди вместо умывания используют искусственную слезу. – Глебов подходит резким шагом, чтобы остановиться совсем близко. – Я пробовала, мне не помогло. – А что, у нас проблема с фармацевтикой? – впервые по-настоящему едко интересуется он. Нет, правда, откуда столько недовольства? Причём несправедливого, потому что полтора часа на красивую себя я убила, всем улыбалась, вела себя идеально и даже претензий никаких ему не высказываю. – Если не помогло одно, надо было купить другое! Раздражённо выдохнув, он кладёт ладонь на мой затылок, аккуратно зарываясь пальцами в небрежный пучок. Который небрежный не потому, что сам по себе такой, а потому, что я попробовала сделать его третий раз в жизни. Пока я возмущаюсь несправедливостью, Глебов легко тянет за пряди, заставив задрать голову. И, естественно, прижаться грудью к его груди. У нас в принципе по-другому уже не бывает. – Хватит над собой издеваться, Маш, – гораздо спокойнее, но всё равно без восторга просит он. – Выкини ты на хрен эти линзы, если они вызывают у тебя столько проблем! – а это уже с, прорывающимся в голосе, рычанием. – Смотри в потолок. Смотрю, и логично вздрагиваю, когда капля падает в открытый глаз. Попытка вырваться тоже есть, но куда там! Его рука всё ещё придерживает мой затылок, а вторая, с зажатым в ней лекарством, мгновенно оказывается на талии. – Стоим и моргаем, – командует Глебов. – То, что вы старше не значит, что вы можете мной командовать! – Выбесилась. Осознала, что сказала. Чтобы добавить гораздо ехиднее: – Илья Глебович. – В потолок, Маш. Зрение расплывается, один глаз вообще пока не функционирует, но льдом в его голосе можно замораживать, это слышно и так. Как будто я у него зачёт выпрашиваю, при этом не зная даже как пишется слово «программирование». Второй глаз предчувствует неприятности и отказывается нормально открываться, но Глебов держит веко перед тем, как закапать искусственную слезу и туда. Естественно, вызвав у меня поток настоящих. – Чтоб тебя! Стоит ему отпустить, и я резко разворачиваюсь к зеркалу, пытаясь оценить ущерб. – Мы снова на «ты»? – хмыкает Глебов за спиной. Ущерб не оценивается, потому что надо ещё проморгаться и желательно так, чтобы не потекла ни разу не водостойкая тушь. Навела, блин, марафет! Захотела выпендриться! Решила показать, что могу быть красивой! Слёзы закономерно закладывают нос и становится так обидно, что следующий хлюп получается чересчур натуральным. И от обиды, от понимания, что со мной Глебов играется от скуки, хочется лить слёзы уже по-настоящему. Дура. Можно подумать, ты сама с ним до конца честна! Особенно, когда улыбаешься как идиотка, переписываясь с Артуром. – Выйди. Не знаю, чем он там за моей спиной занимается, но через пару минут дверь ванной всё же хлопает. И да, громче чем надо. А как хорошо начинался день… Нет, слёзы и вот это вот всё, конечно, прекрасно, но у меня есть дела поважнее. Тем более, что Татьяна Михайловна хотела познакомить меня с каким-то своим знакомым. Глубоко вздохнув, бросив последний взгляд в зеркало, я выхожу из ванной. И чего расклеилась? Подумаешь, сойдётся Глебов со своей невестой… Так и скатертью дорога. Мне же легче будет, не придётся больше нервничать из-за наших безумных тет-а-тетов. Да и Шестинским проще, эта Дана подходит Глебову явно лучше меня. Там и возраст, и внешность, и подача соответствующая образу и положению. А мне гораздо больше подходит Артур! Приняв решение, вернее которого не бывает, я улыбаюсь сама себе. Пока не поднимаю взгляд, упершись в спину некоторых особо недовольных. Рельефную такую и обнажённую по самую ямку на пояснице. Совсем печаль. Все прежние договорённости с самой собой летят в тартарары, потому что разглядывать посторонних мужчин мне ещё не приходилось. И взгляд без моего разрешения скользит по широким плечам, спускается по позвоночнику, сильно тормозит на той самой ямке… – Маш? И я не вздрагиваю просто потому, что буквально подпрыгиваю, застуканная на самом неприличном в моей жизни занятии. Какого ему, вообще, понадобилось раздеваться?! Резко отвернувшись к стене, я чувствую, как горит лицо.