– Я не знала, что ты здесь. Прости, я… Что именно «я» так и не придумывается, поэтому я просто стою, молчу, и дико нервничаю. – Это и твоя спальня тоже, – ровно отзывается Глебов за моей спиной. Разочаровывая? Да. Потому что после всех наших «тренировок», от одного воспоминания о которых внутри раздрай, хочется совсем другого ответа. И совсем других действий, хотя вот это – явно результат первого за двадцать три года разглядывания красивой мужской спины. – Оденься… пожалуйста, меня ждёт Татьяна Михайловна. И, может, Пермякова бы не впечатлилась и смогла с высоко задранным носом пройти мимо, но я не могу. Потому и изучаю трещинки в косяке из тёмного дерева, краснея, не пойми от чего. То ли от стыда, то ли от страха, то ли от смущения. Блеск, просто блеск. – Я тебя смущаю? – всё тем же ровным тоном, но, по ощущениям, гораздо ближе. – Нет. – Явно вру. – Немного, – тоже вру. – Радость моя, – тихо и почти мне в ухо, заставляя подпрыгнуть от неожиданности. И разогнать сердце до предынфарктных высот, – а повернись ко мне? Вместо ответа я нервно мотаю головой. Туда-сюда. Туда-сюда. Я ведь не одна понимаю, чем грозит вот это его «а повернись»? И, в свете открывшейся информации о ни разу не погасшей любви Глебова с этой его блондинкой, поворачиваться мне нельзя. Совсем. – Маш, ты же хочешь… вниз, а идти спиной вперёд не очень удобно. Да хоть ползти, мне всё удобно! Было, пока я не почувствовала лёгкое прикосновение к шее. И ниже, скользящим щекотным движением, до самого края заниженного кружевного рукава. Дразняще, соблазнительно и так, словно полчаса назад он не зажимал свою Дану. Пусть в тёмном, но ни разу не скрытном углу. И, накатившая после воспоминания, злость, даёт силы резко развернуться, глядя прямо в наглые сибирские глаза. – Тебя тоже ждут… – раздражённо выдохнув, – …невеста. Не разочаровывай женщину, которую планируешь тр… Перебор. Вот это – точно перебор для милой скромной меня. И, прикрыв на мгновение глаза, я медленно выдыхаю. – Я пойду. Но, конечно, никуда не иду. – Ма-ашенька, – пробирающим до костей шёпотом, зовёт он, вытягивая губу из очередного моего укуса, – умная моя, логичная, самая невероятная девочка… Ты обещала мне поцелуй. – Вечером. – Упёршись ладонями в грудь, такую же обнажённую, как и его спина. – На дворе как бы восемь, – насмешничает Глебов, положив ладони мне на талию. – Другим вечером! – Не знал, что ты трусиха… – притворно разочарованно качает он головой. – Машенька, свои обещания надо выполнять. – Я не трусиха! – И снова эта злость. – Просто не хочу быть заменой. И пользоваться мужчиной после кого-то тоже не хочу! Упс. Открыв рот, глядя на него широко распахнутыми глазами я жду всего, чего угодно, но не довольной, какой-то мальчишеской улыбки в ответ. – А теперь, радость моя, – Глебов приподнимает моё лицо за подбородок, – посмотри, как действительно выглядит мужчина, который тебя хочет. И я смотрю. Этим взглядом сбивая дыхание и себе, и ему. Под ладонью чувствуя быстрые и гулкие удары его сердца. Понимая, что это всё, закономерный финиш. И как во сне снова видя ту отвратную сцену. Уже под другим углом – тем, где видно его презрительно скривившиеся губы, нахмуренные брови и руку, удерживающую запястье бывшей. – Посмотрела? – Его зрачки заполняют радужку опасной темнотой. – А теперь, Машенька, почувствуй… И я чувствую, как он берёт ладонь, не отрывая от меня взгляда, подносит к губам и легко целует костяшки. В глазах темнеет, и приходится ухватиться за ближайшую опору – его плечо. Но это только начало, потому что он же опускает мою ладонь ниже, за пределы всех приличий, и кладёт на свой пах, всё также глядя мне в глаза. Паника на мгновение разрастается во мне удушливой волной, которую, лучше всяких волнорезов, разбивает чисто исследовательский интерес. И нарастающее возбуждение, горячими волнами прокатывающееся по всему телу. А под моей ладонью продолжает ощущаться пульсация, и жар, по сравнению с которым его руки кажутся ледяными. Лёгкое, случайное движение и Глебов выдыхает сквозь зубы, на мгновение прикрыв глаза. А эхо его удовольствия проходит волнующей дрожью по моему. – Нет, это невозможно! – с глухим стоном сообщает он и одним движением усаживает меня на, стоящий рядом, стол, сам вставая между моих ног. – Машенька, давай вопрос? Всего один и очень простой, после которого я сделаю всё, что ты хочешь… Про «отпустить» речь ведь не идёт? – Вопрос на вопрос, – требую я остатками разума, едва контролируя неадекватное желание прижаться ближе. – И мой первый… – Валяй, – шёпотом мне в губы, и языком обводя их контур. Запрещённый приём! Настолько, что, когда Глебов отвлекается, я почти не помню кто я, не то, что какие-то дурацкие вопросы. К счастью, ума у меня немного больше, чем кажется. – Что у тебя с Даной? Хотя нет, кажется. Потому что можно было задать миллион других, нужных и важных вопросов, но вылез именно этот. – С кем? – тихий смешок прерывает дорожку поцелуев, от которых я только больше подставляю ему шею. Но ответ всё же есть: – Плевал я на неё с высокой колокольни, Маш. Глебов отстраняется, ловя мой взгляд, вряд ли намного более адекватный, чем его. – И на неё, и на её жизнь, на её планы, на её провокации и на жениха её тоже плевал. – Слишком серьёзно для вранья. – И ни секунды не смей переживать на этот счёт! – Он легко щёлкает меня по носу. – Потому что ты – мой самый сладкий десерт. И потому что я сдохну от перевозбуждения, если ты не вернёшь руку туда, где она была до этого, – весело фыркает Глебов. Нет, это невозможно! Моя нервная система не предназначена для таких переживаний, а весь он – одно сплошное переживание! Со стоном уткнувшись лбом ему в плечо, я тихо смеюсь, вымещая напряжение последних суток. Глебов Где-то в какой-то книге герой был готов слышать смех героини часами. Тогда казалось глупостью, сейчас Машин смех я бы тоже слушал вечно. И претензии, те самые, которые собственнические. – Хочешь, скажу тебе, что ещё снимает стресс? – тихо хмыкаю ей в висок, скользящими движениями кончиков пальцев спускаясь ниже, к обалденному топу, до самого края брюк. И обратно, легко цепляя край кружева, до шеи, открытой высокой причёской. Вызывая у Машеньки табуны мурашек. – Я представляю, – тихо фыркает она мне в плечо. – А раз представляешь, то ответь мне, сладкая, – лёгкие поглаживания сменяются широкими ладонями, которыми, взяв за аппетитные ягодицы, я вжимаю её в себя. И, конечно, теряю голос и остатки мозгов. – У тебя был кто-то до меня? – Нас потеряют, – сразу переводит тему она, отводя глаза. В общем-то, закономерный ответ, но сейчас мне нужна конкретика. Даже если я понимаю всё и так. – Пусть теряют! – коротко мотнув головой, отвечаю хрипло. И впервые вжимаю её в себя так, как хочу – ритмично, сильно, до звёздочек в глазах и хриплого стона. Всего пару раз так, чтобы не напугать и не наглеть. – Маш, – через сорванное дыхание, – ответь на вопрос. – А есть… разница? – через, впившиеся в мои плечи, ногти и доверчиво открытую шею. – Радость моя, не увиливай! – Да, у меня были мужчины… Ответ настолько неожиданный, что у меня даже мозг возвращается в голову. – Всего один, – не глядя на меня, признаётся Маша. – Не сказать, чтобы удачный, но… Верните мне сковородку, ту чугунную. Потому что здесь и сейчас меня могло сдержать только одно – признание её невинности и потеря сознания. Могло, но больше не держит. Прижать её к себе, сделать два шага и уложить на кровать оказывается так естественно, словно я делал это уже миллионы раз. Под немигающий, ставший испуганным взгляд. – Я говорил, что я тебя хочу? В Машенькиной голове сейчас много лишнего, но ничего, это пройдёт.