– Д-да. Не отрывая взгляда от широко раскрытых глазищ, я поднимаю её ногу. Широкая брючина сдаётся сразу, мгновенно скатившись до колена, в то время как моя прелесть ещё держится, опираясь на согнутые в локтях руки и кусая губы. Дурацкая привычка – её калечит, меня выбивает, на хрен, из реальности. – А придумать стоп-слово предлагал? Пульс долбится во всех местах, где только может, и даже дышать приходится через силу. Всё также глядя только на неё, я веду рукой от колена к щиколотке только чтобы нежно и аккуратно снять туфлю. – Д-да. Ещё одна идеальная ножка и ещё одна отброшенная в сторону туфля. Упёршись ногами в кровать, Маша отползает выше, но куда там… Поздно пить Боржоми. Поставив колено между её ног, я за талию возвращаю Машеньку к себе. – А то, что ограничусь поцелуями, говорил? Вместо ответа – кивок и я, наконец, целую её так, как хочу. Не сдерживаясь вообще ни разу, отчего в ушах шум, в голове туман, а в теле дрожь от напряжённых до предела мышц. Потому что Машенька может говорить всё, что угодно, но длинный протяжный стон мне в губы и, закинутая на мою спину, нога говорят за неё. – Врал, Маш, всё врал… Никого никогда так не хотел. Чтобы до дрожи в, скользящих по её телу, руках. До потери сознания, потому что дышать тоже иногда надо. До полного и ясного осознания, что она моя. Что эту девочку я выгрызу у Велисова или любого другого зубами. Теми самыми, которыми сейчас нежно прикусываю кожу в районе плеча, чтобы сразу зализать несуществующую рану языком. И в очередной раз сойти с ума, когда она, выгнувшись, стискивает пальцами покрывало. – Ещё? Вместо ответа – жаркие вздохи, но этого уже мало. Я хочу, чтобы моя прелесть говорила. И чтобы назвала меня по имени. – Опытная моя, не молчи, – хмыкаю, не прекращая бардак. Тот самый, когда мои руки спускаются ниже и расстёгивают пуговицу её брюк. Молния тоже поддаётся легко, под испуганный вздох внезапно пришедшей в себя Машеньки. Но это ничего, это мы сейчас исправим… Лёгкий поцелуй чуть повыше края белья. И ещё один. И ещё. Очнуться получается в тот момент, когда брюки стянуты до предела, с бельём тоже беда, а мой язык вычерчивает узоры на идеально-гладкой коже. Замереть, просто чтобы разогнать тёмные круги перед глазами. Хмыкнуть, понимая, что не дошёл до бритья. И одним движением стянуть с моей прелести брюки, натыкаясь на широко распахнутый зелёный взгляд. Внутри предательски ёкает, заставляя почувствовать себя неопытным школьником. – Ты обалденная, Маш! – Резко приблизившись, я нависаю над ней, держа весь вес на руках. – Я с ума от тебя схожу! – Почему? – выговаривает она, краснея и отводя взгляд. Зря, кстати, отводит, потому что всё, что ей надо сейчас знать, написано у меня на лице. – Потому что другой такой нет, – словно само собой разумеющееся. И, собственно, всё. Отсчёт пошёл. Щелчок – увлечённая поцелуем, Маша поднимает руки, помогая стянуть топ. И никого из нас больше не волнует то, что происходит за стенами этой спальни. Ещё один – и вся она подо мной. Разгорячённая, с красными пятнами на скулах и смущённая, куда без этого. Потому что Машенька, в отличие от меня, ещё возвращается временами в реальность. Снова вспышка – и напряжённый, с вздувшимися на руках венами, я нависаю над ней, такой же обнажённой, как и сам, отвлекая от главного. И вхожу одним движением, добитый напрочь её стоном и ногтями, впившимися мне в спину. Остановиться – на один удар сердца, только чтобы выдохнуть и заглянуть в затянутые желанием глаза. Чтобы убедиться, что моей прелести не больно. А Машеньке не больно. До такой степени не больно, что её тело выгибается навстречу, ноги крепко обхватывают меня за талию, а сама она до крови прикусывает губу. И вот это уже лишнее. Глубокий поцелуй отвлекает её от собственных увечий, а толчки, становящиеся всё сильнее, заставляют закатить глаза. Раз, другой и моя сладкая девочка содрогается всем телом, царапая мне ногтями плечи. И меня так уносит с этого зрелища, что я сам не понимаю, как кончаюсь, слыша только собственный хриплый рык. И возвращаюсь в себя только через несколько секунд, тяжело дыша и мечтая повторить. Эта какая же у Машеньки чувствительность, что её так быстро накрыло? Моя прелесть, вся и целиком моя! Не знаю, за какие заслуги, но спасибо всем причастным. – Так что там насчёт стоп-слова? Скатываться с Маши не хочется, но я ложусь рядом, положив согнутую в локте руку под голову. Задумываюсь. Тянусь за неё, чтобы укрыть свою прелесть покрывалом. – Серый волк? – Маша поворачивается ко мне лицом, насмешливо фыркнув. – Почему?.. А-а, – хмыкнув, я бросаю взгляд на правую руку. – Успеешь выговорить, чтобы меня остановить? – А ты остановишься? – Вопрос без претензии, и это радует даже больше секса. Хотя вру, секс с Машенькой – настолько крышесносное занятие, что мне уже мало. – Да, – просто и правдиво, потому что так и есть. – М-м… – многозначительно тянет она и достаёт из-под покрывала руку, второй удерживая его на груди. Чтобы пальчиками нежно и аккуратно провести от запястья и выше. Ласково обвести кончик татуировки, вызывая у меня мурашки и сбитое дыхание. Скользящим касанием пройтись по нарисованным линиям, щурясь и придвигаясь ближе. Только чтобы рассмотреть? Знал бы, что ей так интересна эта тема, разделся бы ещё в самолёте. – Почему волк? – с интересом спрашивает Маша, рассматривая, собственно, волка. Так близко, что мышца напрягается, когда её тёплое дыхание касается кожи. – Потому что зубами щёлк, – фыркаю и притягиваю её вплотную к себе, прижимая к свидетельству своей полной боеспособности. – Сладкая, ну кто думает в двадцать? Просто понравилось, показалось крутым, вот и вышло, что вышло. – Мне нравится, – улыбается она, пальчиками оглаживая злую волчью голову, – тебе идёт. Почему ты не носишь короткий рукав в универе? У тебя же не колокола наколоты… – Потому что ректор жёстко против, был у меня как-то разговор на эту тему, – хмыкаю я, отвлекая Машеньку поцелуями в шею. – Оу, ну если ректор, – с какой-то странной интонацией тянет она. – Ау, что ты делаешь?! – Провоцирую, – признаюсь честно, чтобы ещё раз прикусить мочку уха и провести языком по, покрывшейся мурашками, коже. – Получается? – Нет! – маленькие ладошки недовольной хозяйки упираются мне в грудь. – Нас ждут твои, между прочим, родители! – Да и плевать, сладкая, – глубоко вдохнув её запах, я целую упрямую Машу. – Я давно не маленький, чтобы стремиться оправдать их надежды. – Значит, я маленькая! – раздражается она, откатившись и вместе с покрывалом пытаясь сползти с кровати. – Потому что мне жаль потраченных Татьяной Михайловной усилий. – Ну, раз жаль… – хмыкнув, я поднимаюсь с кровати, позволяя ей утащить покрывало за собой. – Маш, а тебя ничего не смущает? – киваю на длинный, тянущийся за ней, шлейф. – Нисколько, – выпрямившись, ей приходится сдуть растрепавшиеся волосы с глаз. Вся одежда подобрана, и Маша дефилирует в ванную. Вот только, чтобы закрыть дверь, ей приходится несколько раз провернуться по своей оси, иначе в ванную длинное покрывало не затягивается. И, конечно, щёлкнуть замком. Ладно, со стеснительностью мы ещё поработаем. Откинув, провонявшую Данкиными духами, рубашку, я беру новую, радуясь как удачно всё сегодня сложилось.