Если мы и производим фурор, с Машиными распущенными волосами вместо причёски и моей белой рубашкой вместо чёрной, то никто не подаёт и вида. Никто, кроме Даны, испепеляющий взгляд которой я чувствую с того момента, как мы снова оказались внизу. Мою прелесть забирает мама, уводя для какого-то знакомства, а меня втягивает в разговор отец. Акции, баррели, цены – в общем, всё то, что мне не сдалось и даром. Поэтому, не отрывая от Машеньки взгляд, я сопровождаю её перемещения среди гостей, изредка кивая, холодно улыбаясь и угукая «собеседникам» в нужных местах. И, естественно, не замечаю, как мы с отцом остаёмся одни. – Как тебе Дана? – М-м, что? – Пирогов-старший в этот момент аккуратно пожимает пальчики моей сладкой девочки, а потом что-то шепчет на ухо, отчего на её скулах появляются красные пятна. Маша улыбается, смущённо и дружелюбно, что-то отвечая ему в ответ. Ладно, Пирогова спасает возраст и положение друга семьи. И мамино покровительство, с которым она легко приобнимает Машеньку за плечи, уводя от престарелого бабника. Даром, что женат уже лет сорок. – Дана, невеста Добронравова, – хмыкает отец, по моему примеру обводя взглядом толпу. – И что с ней? – иронично подняв бровь, усмехаюсь в ответ. – Милая девушка, умная, решительная и всё при ней… Грёбанный ты случай! – Этот разговор к чему-то, – я поворачиваюсь к нему, – или просто языками почесать? – Тебе она подошла бы больше, – жёстко усмехается отец, глядя мне в глаза. – Вошла бы в семью, стала опорой… Да ладно! Не может быть, чтобы он специально её сюда притащил! Каким бы расположенным к начальству не был Добронравов, на такой цирк ни один уважающий себя мужик не согласится. Ага, в зеркало-то посмотри… – Твоей тирании? – Бокал виски сменяется соком. Вечер ещё не закончен и у меня на него много планов. – Так удочери милую, умную и решительную. Глядишь, появится кому бизнес оставить. – Ты – мой сын! – заявляет он с холодной яростью. – Ты сам примешь все свои обязанности! И не уедешь, пока мы не задокументируем это юридически. – Попробуй, заставь, – хмыкаю, натыкаясь на задумчивый Данкин взгляд. – Отберёшь возможность преподавать? Давай, я найду чем заняться и без этого. – Ты найдёшь, – кривится отец, – даже не сомневаюсь, целеустремлённость и упрямство у тебя фамильные. А что насчёт твоей Марии? Она тоже найдёт? В глазах на мгновение темнеет и снова от бешенства. Что за долбанный вечер-то?! – Тронешь её хоть пальцем, – медленно переводя взгляд на него, – и я подпишу всё, что ты хочешь, а потом развалю к чертям весь твой бизнес. – Думаешь, позволю? – холодно поднимает он бровь, усмехнувшись. – По-твоему, я совсем дурак? – По-моему, с каждым годом становишься всё больше, – копируя его выражение лица. – Не забывайся, Илья! – Отец в бешенстве. – И ты. Потому что упрямство у меня и правда, фамильное. – Ленивая улыбка заставляет его прищуриться. – И сил теперь гораздо больше, чем у тебя. И времени… Запрещённый приём. Настолько, что на мгновение теряется даже он и, будь у нас нормальные отношения, я бы раскаивался, но… Но тронь он Машу хоть по касательной, и я разберу его компанию по частям. И стану делать это медленно, с особым удовольствием наблюдая за его бешенством. И беспомощностью. Хотел наследника? Получите-распишитесь. – Извини, я хочу потанцевать с невестой. Ненавижу это с самого детства. Всей душой ненавижу то, как приходилось раньше и приходится сейчас каждый раз биться с собственным отцом. По любому поводу – от «правильных» хобби до права на выбор друзей. И всё это притом, что на главенство в этой семье я никогда не претендовал. И, только став гораздо старше, понял – ему нужен конкурент, всегда и везде. Чтобы знать, что он сильнее всех даже здесь, в пределах собственной семьи. Маша Улыбаться. Кивать. Поддакивать. И снова улыбаться. Боже, такими темпами у меня лицевые мышцы сведёт. Уже сводит, а Татьяне Михайловне хоть бы что – то ли привычка, то ли она действительно искренне всем рада. Слушая что-то о ценах на баррель и скачкАх на бирже, я улыбаюсь, собираясь сделать глоток, вручённого Татьяной Михайловной, шампанского, но… По талии скользит широкая ладонь, вторая плавно и мягко перехватывает мой бокал, а к спине прижимается чужая грудь. Чужая, но очень знакомая. – Радость моя, надеешься отвертеться от вечера? – насмешливый шёпот на ухо, и Глебов, который теперь точно Илья, выходит из-за моей спины. Краснею вся и разом. Сначала в жар бросает лицо, потом шею, потом огонь переходит внутрь, сжирая все разумные доводы и призывы вести себя как обычно. Взгляд опускается сам собой, а губу я прикусываю уже на автомате. А ему ничего, Шестинский-младший с улыбкой кивает кому-то, с кем ещё не успел поздороваться. Илья, блин! И-ЛЬ-Я! Господи, я даже про себя не могу его по имени назвать! Так, чтобы по-настоящему, а не просто для соответствия роли. – Вечер уже был. Фух… Спокойствие, только спокойствие! Не сложно ведь? И надо-то просто забыть последний час… Забудешь тут, как же! Не тогда, когда… Илья, блин! Когда его ладонь лежит на талии, в то время как большой палец легко поглаживает спину, то и дело оказывается не над, а под кружевом топа. – Вечер, Маш, только начинается… Мы встречаемся взглядами, и воздух разрывает громкий звук фейерверка. Первый залп, второй, третий, в ушах закладывает от грохота, глаза ослепляет вспышками. – Вот и Илья! – слышится приветливый голос Татьяны Михайловны. И оказывается вдруг, что весь этот беспредел – только в моей голове. Страшно, до мурашек страшно терять голову вот так. Особенно, после стольких лет спокойной размеренной жизни. Но хорошо, что хотя бы один из нас понимает что делает. Жаль только, что это не я. – Как хорошо, что ты бросил ради нас, – хитрый взгляд на меня, – все свои серьёзные разговоры! Про тебя как раз спрашивал… – Мам, я только за Машей, – со смешком расставляет приоритеты Илья. – Потанцуешь со мной? Под тёплым насмешливым взглядом практически невозможно отказаться, но о каких танцах речь? Растерянно оглянувшись, я вижу фуршетные столы, несколько групп по интересам, периодически перетекающие одна в другую, и музыкантов, играющих какую-то ненавязчивую мелодию. – А здесь танцуют? – А тебе не всё равно? – хмыкает он, утягивая меня в центр гостиной. – Ты хочешь? И взгляд, глаза в глаза. Такой, что про отказ даже не вспоминается. – Я никогда так не танцевала. Так – точно никогда. На больших семейных сборищах после застолья я уходила к себе, оставляя взрослых развлекаться самих с собой, на студенческие посиделки в общагу меня не звали, а единственный дискотечный опыт ограничился шорканьем о спины других «танцоров». – То есть в этом я у тебя буду первым? – с тихим смешком веселится Илья, разворачивая меня и прижимая к своей груди. Вполне себе прилично, кстати, прижимая. Вот только это не мешает мне задержать дыхание, когда одна его рука бережно берёт мою. К счастью, ничего сложного и правда не предвидится. Мы всего лишь плавно покачиваемся под, ставшую громче, музыку. Когда к нам присоединяются сначала Шестинские, а потом и другие пары, становится совсем хорошо – ничей взгляд больше не жжёт мне спину. – А обязательно надо быть первым? – улыбаюсь я, с танцующих пар переводя взгляд на Илью. – Необязательно. – Прищуривается он и прижимает к себе так, что я чувствую его дыхание на своих губах, но у Ильи другие планы. – Можно единственным, – вкрадчивым шёпотом на ухо. Единственным?! Внутри нарастает напряжение пополам с паникой, мозг настойчиво требует вернуться домой, а я тревожно вскидываюсь. Изучаю, ищу, но не вижу в нём ни единого признака того, что мне сейчас показалось. Ни одного намёка, что между нами изменилось что-то, кроме случившегося секса. Мы ведь всё ещё играем, да? – Так может, останетесь, Виктор Романович? – внезапно дружелюбный голос Шестинского-старшего вырывает меня из подобия дрёмы в крепких объятиях Ильи.