Может, и нет, но объяснить это скачущему пульсу практически нереально. Вдох-выдох. Вдох-выдох. – Морозова, ты решила там самоубиться? – Голос приглушен закрытой дверью, а мне всё равно слышится в нём улыбка. – Имей в виду, от темноты не умирают. От тесноты тоже, даже если ты страдаешь клаустрофобией. – Вы издеваетесь, – понимая, что он прав, я делаю последний решительный вдох и возвращаюсь в гостиную. – Не совсем, – довольно улыбается Глебов и делает глоток кофе, который налил себе сам. – Всего лишь пытаюсь тебя растормошить. – Я и так того… дальше некуда. – Несколько секунд отделяют меня от собственной дымящейся кружки. – Подождите, вы же без сахара… – спохватываюсь, глядя на него. – Морозова, с тортом, да ещё и с сахаром? Не слишком сладко? – И нет, он не о том, о чём я подумала. Откуда, вообще, у меня около постельные мысли в отношении собственного препода? Причём те мысли, которые больше по панике, чем по желанию оказаться наедине. Хотя, если он разденется, я ведь увижу что там у него на руке? Странное дело, но эта мысль отторжения не вызывает, одно любопытство, а память быстренько напоминает, что в футболках с коротким рукавом Глебова в универе не видели ни разу. – Мне как раз, – пожав плечами, я снова отворачиваюсь, чтобы разложить торт по тарелкам и убрать остатки в холодильник. – Зачем приглашала, если я так тебя смущаю? – Нет, он точно надо мной издевается! – Ничего меня не смущает, – раздражённо. – Просто… – Просто что? – отставляет Глебов свою кружку, напрочь игнорируя поставленный перед ним торт. – А вдруг вы мне соврали и завалите на экзамене? Ой, дурна-а-я! Мама бы так и сказала, но её тут нет, зато есть реально офигевший Илья Глебович, который смотрит на меня таким взглядом, что сразу понятно – сейчас сдать стало ещё сложнее. Как бы двумя пересдачами обойтись… И молчание затягивается не потому, что ему нечего сказать, а потому, что цензуры в этих словах, наверное, маловато. – Морозова, я кому-нибудь из вас, придурочных, хоть раз врал? – Испытующий взгляд предполагает какой-то ответ, но откуда мне знать! До сегодняшнего вечера Глебов у меня воспринимался исключительно как часть универа. – У меня сотни студентов, море потоков и десятки групп, но никто не сможет назвать меня лжецом. И вот тут просыпается настоящий стыд. Который не «Боже, я поцеловала препода на спор!», а «Убейте меня, пока ещё чего-нибудь не ляпнула!» Извиняться? Под таким-то, уверенным в моём идиотизме, взглядом? Как-то не тянет, хотя, наверное, стоит. Уже потому, что ничего сладко-извинительного у меня, кроме торта, не осталось. – Да, я нервничаю! – Может, нападение и правда лучшая защита? – Утром любимая кружка разбилась, потом заказчика не устроили загруженные на сайт картинки, дальше оказалось, что первой пары нет и знали все, кроме меня-идиотки. Ещё Разумовская не приняла контрольную для зачёта, а потом и этот идиотский спор, после которого всё вообще пошло непонятно куда!.. Вот уж точно не туда, не с тем и не для того. – Да брось, Морозова! – Широко раскрыв глаза, я смотрю на веселье Ильи Глебовича. – Спор-то тебя чем не устроил? Мне понравилось. – Щёки снова краснеют, и вот вопрос, что я за дура двадцатитрёхлетняя, если смущаюсь от всякой ерунды?! – Ты выиграла, наверное, даже что-то интересное… На что хоть спорили, Морозова? – На диплом, – буркнув, делаю глоток и только потом до меня доходит с кем я откровенничаю. Не то чтобы преподаватели не знали как пишутся наши работы, но говорить об этом вслух в студенческой среде не принято. – Чей? – неподдельно интересуется Глебов. – Если бы я проиграла, писала бы диплом Пермяковой. – Гулять, так гулять, тем более, что диплом ей я всё равно делать не буду. – А в случае выигрыша? – Илья Глебович подаётся вперёд. – Ничего, – буркнув, я планирую отвернуться и занять чем-то руки, но он удерживает за запястье. Меня пробивает электрическим разрядом до самого плеча, а от жара горячей ладони бросает в пот. И вот это от эмоций знобит или он всегда такой горячий? Подозреваю, что всё вместе, потому что прижиматься к его груди на парковке было жарко. Настолько, что это будет аукаться мне до диплома. Подняв взгляд, я едва не давлюсь вздохом, спотыкаясь о глаза Глебова. – Морозова, я должен знать что тебе подарил. Поверь, моё любопытство – страшная вещь, – честно предупреждает он, – так что я всё равно не отстану. – Свидание, – выдыхаю я, опуская глаза. Ладно, буду считать, что он меня пытал. Жестоко пытал пылесосом, тортом и собой. – А теперь, Морозова, – по одному только голосу понятно в какую сторону меняется выражение лица Ильи Глебовича, – скажи, что ты пошутила… Молчание накрывает гостиную и не сказать, чтобы напряжённое. Совсем нет. Скорее, изменчивое. В том смысле, что всё моё существо чувствует как меняется мнение Глебова о моих умственных способностях. – И кто этот счастливчик? – Никто. – Посуда, она срочно требует моего внимания. И чайник тоже. – Значит, кто-то из ваших… – задумчиво тянет Илья Глебович, оказавшийся проницательнее, чем должен быть. – И кто там такой недоступный? Надеюсь, не Драхан? – С ума сошли?! – Резкий поворот и резкий же выдох. Ещё чего не хватало, страдать по парню, который на сто процентов оправдывает все национальные анекдоты. – А кто там у вас ещё настолько выдающийся? – Пока Глебов думает, у меня вертится вопрос поинтереснее. – Вы что, на самом деле помните всех своих студентов? Это же нереально! У него только первых курсов вагон – высшая математика, один из его предметов, первые полгода есть во всех расписаниях. – Нет, – Глебов снова сама честность, – не только своих, чужих тоже многих. – Это сколько же?.. – сипло начинаю я, но ему не до собственных суперспособностей, у него любопытство. – Морозова, не отвлекайся. – Пока в моей голове сбоит калькулятор, он цепко осматривает меня с головы до талии, остальное скрыто барной стойкой. – Только не говори, что речь идёт об этой отрыжке попсовых «Сумерек»? В его глазах реальное разочарование, такого даже после новости о споре не было. – Что? Пусть сравнение и такое себе, но на удивление точное. Глебов, придвинув кружку, делает несколько больших глотков, а я как дура смотрю на неожиданно крепкую шею. – Морозова, ты в курсе, что Велисов занят? – вернув кофе на стол, поднимает он бровь. – А вы в курсе, что собирать студенческие сплетни непрофессионально? – Моя тарелка летит в раковину, знать бы ещё когда я успела съесть торт… Ничего, у меня ещё есть. – Да какие сплетни, если он с Пермяковой сос… – откашлявшись, Илья Глебович продолжает: – Обжимается на всех парах! – Поэтому мне и нужен шанс. Можно подумать, он поймёт! Как же, у таких, как он не бывает проблем ни со свиданиями, ни со всем остальным. Пришёл, увидел, уложил, блин. – Ну-ну, – обидно хмыкает Илья Глебович и поднимается, чтобы под моим удивлённым взглядом пройти в прихожую. – Что вы?.. Вы не съели торт! – Почему-то именно этот фактор становится самым раздражающим. Я, понимаешь ли, старалась, резала аккуратно, а не как обычно, а он просто берёт и уходит! – Я, в общем-то, наелся. – Две секунды и этот Илья Глебович надевает тяжёлые ботинки. – Дай куртку. В смысле наелся? Это он сейчас о моей глупости или показалось? Обидно, когда взрослый опытный мужчина так отзывается о всех твоих девичьих грёзах. Может, и правда идиотских, но демонстрировать это прямо, вообще-то, необязательно! – Отбило твоими откровениями, – с явным упрёком. – Знал бы, что твои желания ограничиваются Велисовым, не стал подыгрывать. – О, а это была игра? – ехидничаю я в ответ, но, напоровшись на взгляд Ильи Глебовича, осекаюсь. И молчу уже виновато. В конце концов, каждый имеет право на своё мнение, даже если оно в корне неправильное. – Куртка, – напоминает Глебов. Что мне остаётся? Только заткнуть вылезшую некстати обиду – до уровня его словесных перепалок мне ещё лет пять, и это по самым скромным меркам. – Да, сейчас. Открыв дверь шкафа-купе, я снимаю куртку с плечиков и разворачиваюсь, не ожидая, что Глебов окажется прямо за моей спиной. Неловкого столкновения не ожидая тоже, от которого в собственных руках-ногах возникает путаница. Грация и реакция это в принципе не про меня. И именно их отсутствие виновато в том, что я испуганно отшатываюсь, неудачно задеваю плечом зеркало и начинаю заваливаться. И мне бы опору, но дверь шкафа уезжает вместе со мной, только усугубляя идиотское, в целом, падение. – Морозова! – Сильно, до боли перехватив за талию, меня сгребают в охапку. – Жива, тридцать три несчастья? Уже не уверена. Не тогда, когда Глебов фактически удерживает меня на весу. – Д-да.