Часть 4 из 42 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Растерянное и перепуганное сознание забивается в дальний угол черепной коробки, в то время как наши с Ильёй Глебовичем лица разделяют пара жалких сантиметров. Настолько жалких, что я чувствую дыхание на своих губах и опускаю взгляд, чтобы убедиться, что в этот раз поцелуя всё-таки нет.
– Мор-р-озова, – выдыхает мужчина старше меня, наверное, раза в два, – что ты делаешь?
И диспозиция меняется, доказывая, что там, на парковке, было ещё ничего.
Потому что сейчас Илья, который как бы Глебович, прижимает меня к стене. Исключительно для того, чтобы на ногах держалась, ага. И его хватка становится всё более многообещающей, в то время как мои руки безвольно висят вдоль тела.
– Боюсь, – широко открыв глаза, честно признаюсь я.
Дыхание прерывается и скрыть бы, но он настолько близко, что без шансов. У меня точно.
– Чего?
На его лице нет улыбки, одно безграничное обещание.
– Вас, Илья Глебович.
Как выговорила – не знаю, чувствуя, что задыхаюсь под испытующим взглядом.
– Неправильный ответ, Маша.
Усмешка. Короткий взгляд. И наши переплетённые пальцы рук, которые Глебов фиксирует над моей головой.
Перед тем, как показать каким бывает правильный ответ.
Глебов
Закрытые глаза, длиннющие ресницы, приоткрытые губы и прерывистое дыхание.
Что ты, кретин, делаешь?!
Шумно выдохнув, приходиться отпустить Машины ладони, отойти на шаг и поднять выпавшую из её рук куртку.
– Спасибо за торт, – глядя в расфокусированные зелёные глаза, я вылетаю за дверь.
Мысли все как одна альтернативно русские, но даже мат не помогает. Спуск по лестнице с двадцатого этажа тоже.
Хуже всего то, что непонятно как меня вообще могло переклинить. Особенно так. Особенно, после Данкиной измены. Хотя с ней последние пару лет всё было настолько хреново, что хоть закапывайся, чем я и занимался, не вылезая из универов и подработок, якобы, чтобы накопить на свадьбу. По факту же, чтобы не вступать в очередные разборки на одну из миллиона подходящих ей тем.
Подножка. Шлем. Ворота.
Медленные настолько, что ладони обжигает воспоминанием о хрупком податливом теле. И о нежно-розовых, обещающих какие-то невероятные открытия, губах.
Помог девочке? Решил, что в невинном поцелуе нет ничего такого? Вот теперь и разгребай. И такое, и не такое.
Чертыхнувшись, я подаюсь вперёд и вылетаю в недооткрытые ворота. Подальше от искушений, наивных студенток и незабываемого аромата сливочного крема на её губах.
Проходит неделя, наполненная любимой работой, выкидыванием лишних Данкиных вещей и отцовскими угрозами. Неделя после идиотского студенческого спора, о котором я успел забыть, пока не попал на ковёр к проректору. Вот так сразу, без лишних промежуточных инстанций.
– Илья Глебович, вы прекрасный преподаватель, один из наших лучших, но поймите и вы нас, – вздыхает немолодой уже, но подтянутый и, в целом, адекватный обычно проректор, – факт ваших… неформальных отношений со студенткой зафиксирован слишком большим количеством лиц, чтобы мы могли проигнорировать это дело.
И приходится объяснять то, что проректор знает без меня – и о совершеннолетнии всех участников «неформальных отношений», и об идиотском споре, и о том, что парковка находится за пределами университета. Хотя, поцелуйся я с Морозовой на паре, отчитываться не пришлось бы вовсе, потому что, доложившая о «возмутительном происшествии», сорокалетняя, пуритански настроенная историчка этого бы и не увидела.
Не добавляет хорошего настроения и родительский звонок. Проблема назревала давно, да, но к тому, что отец перейдёт к прямым угрозам, я как-то не готовился. Конечно, Женька, в том самом предпоцелуйном разговоре предупредил, что вокруг моих счетов назревает нездоровая суета, но того, что родитель пойдёт ва-банк я не ожидал.
Не в этом году точно.
Но… жизнь прикладывает меня темечком уже не первый раз и вряд ли в последний. Хуже всего, что в этот раз отец настроен решительно. И с его вчерашним «сделаю так, что ни один самый зачуханный ПТУ не возьмёт тебя на работу» приходится считаться. Потому что да, он может.
Вот только угрозы его мне давно до фонаря, главная проблема в другом – отцу хреново. Настолько, что об этом мне приходится узнавать какими-то совсем кривыми путями. И вся эта история с шантажом и требованием приехать «ещё вчера» вполне может быть предвестником больницы, а то и…
Тряхнув головой, я смотрю как студенты заполняют римскую аудиторию.
Чтобы отец взял и умер? Пф. Вот уж кто ни в жизнь не допустит такой радости партнёрам и конкурентам. И плевать, что последние двадцать лет мы не общаемся, это не мешает мне признавать, что человека с такой волей и характером ещё поискать.
Взгляд напарывается на ту самую Пермякову, вип-студентку отдельно взятой группы ибэшников. Интересно, что, вообще, было у неё в голове, когда она поступала на информационную безопасность? Красивые картинки из голливудских фильмов про хакеров?
А ехать всё равно придётся… В этот раз точно, а, значит, надо заниматься билетами и прочей мутью. И как-то сгладить вопрос с невестой, на которую мама хочет посмотреть последние несколько лет.
Вот и Велисов, голубая мечта Маши Морозовой, садится рядом с Пермяковой, утягивая её в слюнявый поцелуй. Тощий, с длинной тёмной чёлкой и умным взглядом, Велисов бесит все эти семь дней. И в первую очередь тем, что разбирается в предмете.
Мне бы тоже как-нибудь разобраться так, чтобы обойтись минимальным ущербом, но что-то подсказывает, что в этот раз без подписанного договора отец меня не отпустит. Вот бы было чем его отвлечь… Данка бы подошла, но теперь воспоминание о ней, с энтузиазмом скачущей на неизвестном мне мужике, вызывают только отвращение. Хотя сбить с толку родителей интеллектуальной, красивой и «достойной» девушкой классная идея. Как же, от меня ведь можно ожидать только бритую нимфоманку, готовую хоть с кем и хоть где.
Прозвучавший звонок перекрывает смешок. Пора начинать.
Поднявшись, я обхожу стол, присаживаюсь на него, и обвожу ироничным взглядом весь поток. И по одному только втягиванию голов в плечи могу сказать кто пролетел с допуском к зачёту. По всему выходит, что пролетели многие и почему-то жаль, что недовампир не в их числе.
– Добрый день, уважаемые студенты. – «Уважаемые», как и всегда, с откровенным сарказмом. – Напомню тем, кто забыл, что сегодня у вас остался последний шанс сдать контрольные для зачёта. Особо рисковые, – взгляд проходится по трём верхним рядам, – могут попробовать найти меня в оставшиеся два дня по расписанию других групп. Этим отличившимся не обещаю ни хорошего настроения, ни приёма работ, но у вас ведь попытка не пытка…
По рядам проносится насмешливый хмык, хотя от шутки тут ноль целых, хрен десятых. И эти, знающие меня пятый год, точно в курсе, но по-студенчески всё ещё надеются на чудо. Рассчитывать на халяву – отличительная черта всего студенческого сообщества, жаль только, что и к преподавателям это тоже относится.
– Кто готов к измывательствам на зачёте, можете пройти и оставить свои работы на столе. – Хлопнув по столешнице слева от себя, я на всякий случай отхожу, пока эти не затоптали «одного из лучших преподавателей» в моём лице. – Остальным смертникам сообщаю, что могу уехать в любой момент, так что в ваших же интересах озаботиться допуском к зачёту в ближайшие день-два.
В аудитории поднимается закономерный испуганно-возмущённый гул тех, кто собирался тянуть до последнего.
– Тихо! – Окрик разносится поверх топота спускающихся-поднимающихся ног. – Время вам было дано…
– Извините за опоздание, – вместе с открытой дверью вклинивается в общее безумие мелодичный голос Маши Морозовой. – Можно войти?
Да, как в школе. Да, моя дрессировка, но так гораздо проще, чем первые пятнадцать минут отвлекаться на бесконечное хлопанье дверей. А ещё проще тупо запретить входить всем опоздавшим, и это мои студенты запоминают с первой же ошибки, ибо бесят. Они бесят, а опоздание Морозовой почему-то нет, удивляя как у такой наивной девочки хватило смелости явиться после звонка.
– Заходи, Морозова, – иронично отзываюсь я под взглядами удивлённых студентов, – но имей в виду, что в следующий раз одним тор… извинением не отделаешься.
И вот вопрос, кто из нас больший кретин? Прибабахнутые на всю голову халявщики, или разом вспомнивший про сладкое старпёр-препод? После взгляда на одну конкретную студентку.
– Спасибо, – едва слышно, но разом покрасневшие щёки и шея говорят о том, что оговорку Маша Морозова поняла и, кажется, поняла правильно.
Потому что кретина-старпёра в моём лице всё ещё жжёт раскалённым металлом тот несостоявшийся поцелуй, который, до спазма в паху, хочется завершить. Так, чтобы большие зелёные глаза подёрнулись поволокой, а сама Машенька Морозова только и могла стонать моё имя…
Тьфу ты, придурок!
Вот только поздно, разбушевавшуюся фантазию не останавливает ни пара, ни невозможность ситуации в целом.
Хотя почему невозможность? Если уж совсем честно, мне есть чем убедить Машеньку, что Велисов всего лишь картинная пародия на голливудскую франшизу… Угу, и со всеми этими убеждениями поскачешь ты, конь ретивый, на ковёр сразу к ректору.
Поскачу, но это только в том случае, если Машеньке не понравится, в чём я очень сильно сомневаюсь.
– Так, прекратили балаган и расселись. – Студенческая возня занимает ещё несколько долгих секунд. – Открыли всё, что открывается, и записываем…
Пара проходит мутно.
А ещё энергично, азартно и возбуждённо. Наложившиеся проректор, Велисов и разговор с отцом образуют странную смесь, заставляющую то и дело возвращаться к третьему ряду, второму месту от окна. Тому, где сидит сейчас Машенька Морозова, с периодичностью в пару минут сдувая мешающие конспектировать, волосы.
А где хвост?
Нигде не хвост, закройся уже и веди лекцию дальше.
Самое смешное, что слухи о нашем с ней поцелуе так толком слухами и не стали. Ни один из всей этой массы недоучек не смог в своём придурочном сознании сотнести меня и Морозову вместе. Так вместе, как представляю я, а не вот это всё со спором и прочей чушью.
– Морозова, задержись, – озвучиваю я в никуда, стоит прозвенеть звонку, и, обойдя стол, захлопываю планшет с расписанием и списком групп.
Наивные. Думают, раз пара потоком, то мне не удастся заметить прогульщиков? Пф. И вроде поколения меняются, а студенческие мифы у них всё те же.
– Илья Глебович? – сладкий голосок отвлекает и, подняв взгляд, я встречаюсь глазами с Пермяковой. Этой-то какого надо? – Илья Глебович, я насчёт контрольной… У меня там никак не получается, – она прикусывает полноватую татуажную губу. – Из всех заданий осталось последнее и я не знаю примете вы так или нет…
– И я не знаю, – хмыкаю, глядя на тетрадь на кольцах в её руках. И да, на тетрадь, а не как думает Пермякова, подавшись всей декольтированной грудью ближе. – Оставляй, если не сдашь, напишу на почту.