Равнодушие, значит? То-то от Машеньки пахнет горячим и тяжёлым ароматом её собственного удовольствия. – Ты когда-нибудь занималась сексом в больнице? – Рехнулся? Слегка. С большим трудом взяв себя в руки, я отстраняюсь, понимая, что время и место играют против нас. И что Машеньку ещё долго придётся уговаривать и убеждать, но я уже готов заниматься этим бесконечно. Главное, что всё так, всё по-прежнему. И, не дающая сделать вдох, злость отступает, покалеченная всеми Машенькиными ответными реакциями. – Так, радость моя, сейчас не фыркаем, не обижаемся, от меня не отходим, это понятно? – Я что тебе, ручная зверюшка?! – ожидаемо возмущается моя прелесть, спрыгнув со стола. Прямо мне в руки спрыгнув, которые правильно ложатся на идеальные бёдра, удерживая мою самую свободолюбивую. – Скорее я тебе, и об этом мы поговорим вечером. Вечером, Маш! – повторяю с нажимом. – А до этого ты не нервируешь меня своим вот этим всем. Мы договорились? – А если мне в туалет приспичит? – издевательски интересуется она. – Так и быть, отложу для этого все свои дела, – отвечаю ей в тон и, безвариантно взяв за руку, утягиваю растрёпанную прелесть к двери. – Илья! – Мама выходит из палаты гораздо более спокойная, чем была. – Отец хочет с тобой поговорить. Опять? Отлепившись от стены, я утягиваю Машеньку за собой, но мама против. – Наедине, Илья, – качает она головой в ответ на моё недовольство. – Не переживай, я не дам Машеньке заскучать. Внутри противно ёкает. Хренова интуиция предсказывает неприятности, да такие, что мама не горюй! И отпускать ладонь моей любимой прелести хочется всё меньше. – Что такого секретного он хочет мне сказать? – Так, – прищуривается мама, – взял ноги в руки и почесал к отцу! И не нервируешь лишний раз пожилую больную мать! Выбор? Ага, как же. Не в этой семье, где каждый может любого скрутить в бараний рог. – Маш… – Не фыркать, не обижаться, не отходить, я помню – язвит Машенька, как-то враз перестав стесняться мамы. Спелись. Вот только вместо раздражения эта мысль отдаёт таким уютом и счастьем, что хрен с ним, пусть будет разговор наедине. Хмыкнув, я захожу в палату. Ожидаемо большую, светлую, суперсовременную и даже с цветочками на, дальнем от кровати, столе. Отец, ни разу не постаревший, не похудевший и, вообще, словно приехавший в отпуск, полусидит в постели с планшетом в руках. Не видел бы сам его приступ, в жизни бы не поверил, что его вдарил инфаркт. – Илья. – Отец. Мда. Хоть кто-то в этой семье должен смягчать, упрощать, примирять, но даже мама, идеальнее которой разве что моя прелесть, та ещё харАктерная дама. Глядя на моё приближение, он широким жестом предлагает сесть в, стоящее рядом с кроватью, кресло. – Как ты себя чувствуешь? – Слабым, – кривится он. – Вчера кто-то сдал, что у меня приступ, и акции компании просели, пусть незначительно, однако неприятно. Но ничего, Добронравов знает, что делать. – Прекрасно, – усмехаюсь в ответ, – тогда зачем тебе я? Не в принципе, а конкретно сейчас для приватного разговора, и отец понимает, что я имею в виду. Он всегда понимал меня правильно, принимать только не собирался. Медленно выдохнув, отец показательно снимает очки, складывает дужки и медленно откладывает их на прикроватный, высокий и железный, столик. – У меня нет времени тебя уговаривать, – морщится он, словно мне всё ещё пятнадцать. – Да и надоело. Либо ты прямо сейчас обещаешь заняться компанией, либо я с концами топлю твою Марию. Взгляд. Осознание. Усмешка. И, встав, я иду к двери, не собираясь торговаться. – Я знаю про Дану. – Если бы в его словах была хоть капля насмешки, я бы наплевал, но голос у отца мрачный и уставший. – Знаю, что ещё пару недель назад твоей невестой была она, а не Мария. И из-за чего вы разошлись, тоже знаю. Медленно, тщательно контролируя каждое движение, я разворачиваюсь к нему. – Следишь за мной? – Так же, как и ты за мной, – понимающе усмехается отец. – Я никогда не выпускал тебя из виду и, если забыть чем ты занимаешься, можно сказать, что гордился. Твоей целеустремлённостью, упрямством и не пробиваемостью. – Тогда к чему все эти разговоры? Про то, как хорошо Дана мне подходит. Даже злости нет. Внутри вместо урагана чувств – выжженная пустыня. И то ли тет-а-тет с Машенькой меня добил, то ли мне, и правда, плевать. Вот так сразу не разберёшь. – К правде, – жёстко улыбается он. – Это женщина стала бы твоей козырной картой, усилила, подводила к нужным и правильным решениям. – И спала бы со всеми подряд? – саркастически подняв бровь. – Не утрируй! – скривившись, отец судорожно вздыхает, приложив руку к сердцу. – Она… не станет… Поджав губы и недовольно покачав головой, я подхожу, чтобы подать ему стакан с водой. – … рисковать своим положением, – договаривает он, возвращая стакан на стол. – То есть ты и её взял за… жабры. Интересно чем и как. Хотя нет, ни хрена неинтересно. – Мы пришли к соглашению, она подписала брачный контракт с твоим именем в графе мужа. Один шаг в сторону, и о нём узнает Добронравов, но, в силу форс-мажорных обстоятельств, это оказалось бессмысленным, – ни разу не расстраивается он. О-хре-неть. Это насколько стерве хочется достойное и обеспеченное будущее?.. Но гораздо больше волнует другое. – Это ты сейчас Машу назвал форс-мажором? – Ваши с Марией отношения, – равнодушно отзывается отец. – Ты сейчас не можешь адекватно оценить их и её, но мне и не надо. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. – Угрозы мы уже проходили, и моё мнение с тех пор не изменилось, – усмехаюсь я, собираясь заканчивать с цирком. – Ты подпишешь договор, в котором обязуешься наследовать компанию… через год, – после паузы иронично добавляет он. – Всё это время, если понадобится, я буду относиться к Марии как к настоящей невестке, сделав вид, что не знаю про твою идиотскую затею. Я не скажу ничего твоей матери. Никаким образом, сам или через третьих лиц, не попытаюсь причинить финансовый, моральный или любой другой вред тебе или Марии. – Год? – Для него – охренеть какое щедрое предложение. – Почему не завтра? – Розовые очки за один день не спадают. – Ненавижу, когда он думает, будто знает всё на свете. – За год вероятность вашего разрыва увеличится до девяноста семи процентов. Это если я на ней завтра не женюсь… – Если мне не повезет, и ты не поймёшь, насколько Мария тебе не подходит, за этот год она закончит учёбу, все свои дела, и ты сможешь, наконец, переселиться сюда. Чтобы заняться настоящим делом. – Ты же понимаешь, что твои формулировки добивают моё желание соглашаться? – Мне плевать. – Бросив взгляд на засветившийся экран планшета, отец возвращает внимание мне. – Желай-не желай… ты согласишься. Потому что, если нет, уже завтра Марию отчислят за неуспеваемость, а все, хоть сколько-нибудь серьёзные компании, решат, что инженер-недоучка, да ещё и женщина – не их поля ягода. Нет, мне не плевать, и Машины выходки не добили мои нервы, потому что изнутри поднимается горячая, душная волна ярости. – Да-да, я помню твои угрозы, – отмахивается отец. – И на самом деле мне нет никакого дела до одной из миллиона твоих студенток, но эта твоя увлечённость сыграла мне на руку. Если ты отказал женщине, которую любил, ради какой-то совсем девчонки, которую знаешь несколько дней… – Пять лет. – Несколько дней, – усмехнувшись, повторяет он, – то это что-то, да значит. И я этим воспользовался. Противный скрежет заставляет разжать челюсти. Шах и мат. С одной стороны, а с другой ничего не мешает мне через год скинуть все обязанности на того же Добронравова и появляться здесь раз в год. – Ну, так что, подписываем? – иронично изогнув бровь, интересуется отец, кивнув на лежащую рядом папку. – А твои обязательства там тоже расписаны?